История с банкой была лишь началом целой цепи его злоключений. Англичане поймали и еще одного его старого агента — известную оперную певицу, которая, совершив успешное турне по Америке, не успела уследить за капризами европейской моды. На границе какому–то сверхбдительному офицеру бросилась в глаза ее накрахмаленная нижняя юбка, каких уже давно не носили в Европе. Певицу задержали. Юбку обработали химическими реактивами. Она сплошь была покрыта тайнописью.
Сколько дерзкого воображения, фантазии и энергии убил Номура, готовя эти операции! Начальство не раз восхищалось его гением. Сам великий Мицуро Тояма одобрительно хлопал его по плечу: «У вас блестящее будущее, полковник!»
Номура подставил лицо под струю воздуха, которую гнал вентилятор, но не почувствовал никакого облегчения. Его взгляд был устремлен на маленький листок бумаги, одиноко белевший на зеленом поле стола. На листке были написаны всего две цифры. Но именно они и не давали ему сейчас покоя.
В течение нескольких недель служба перехвата сообщала о появлении в Токио анонимного радиопередатчика. Хотя он и работал на любительском диапазоне, но для разведки сразу стало ясно, что это не любитель. Таинственный радист регулярно слал короткие шифрованные телеграммы, содержание которых все еще оставалось загадкой. Сотрудники шифровального отдела дни и ночи напролет безуспешно бились в поисках ключа. Но все было напрасно. Сегодня незнакомец снова вышел в эфир. Две цифры на листке бумаги означали время начала передачи и количество переданных знаков.
Злополучным передатчиком уже заинтересовались во втором отделе генерального штаба — главном японском разведывательном центре. Слухи о его существовании дошли до руководителей «Черного дракона». Генерал Осава, который еще совсем недавно говорил о Номуре как о новой восходящей звезде на шпионском небосклоне, смотрел теперь на него с нескрываемым презрением. И Номура прекрасно понимал, что другого он не заслуживает. Появление неопознанного передатчика в самом сердце империи было дерзким вызовом японской контрразведке — всей этой безукоризненно отлаженной мощной организации, стоящей на страже секретов «островной империи».
Более половины своей жизни провел Номура в этом тайном мире рыцарей плаща и кинжала. Это был особый мир со своими законами, обычаями и философией. Здесь не любили поражений и привыкли к победам. Здесь не любили считать деньги, и, когда того требовало «дело», отдельные операции обходились в десятки миллионов иен. Японские агенты работали в Европе и Америке, на Ближнем Востоке и в Австралии. Они наводнили Китай и Приамурье, переходили границы Советской России. Они выведывали, выслушивали, покупали и похищали чужие политические и военные секреты, составлявшие государственные тайны.
Чего стоит только один полковник Доихара, этот дальневосточный Лоуренс, на счету которого были такие «дела», как организация восстания войск китайского генерала Ши Ю–саня в Северном Китае, похищение бесславного потомка последней китайской династии Генри Пу–и, посаженного японцами на императорский престол в Маньчжоу–го. За каких–нибудь пять–шесть лет Доихара совершил головокружительный путь от полковника до генерал–лейтенанта. Это он создал в Маньчжурии диверсионно–разведывательный аппарат, который готовил отряды из белогвардейцев для переброски на территорию Советской России. Царский атаман Семенов и генерал Кислицын были у него на побегушках.
А глава «Черного дракона», закулисный диктатор Мицуро Тояма, — сколько высших правительственных чиновников и военных прошли его школу! В «Черном драконе» начинал свою карьеру министр иностранных дел Коки Хирота. Он служил рядовым секретным агентом в Корее и Маньчжурии и никогда не стыдился говорить об этом открыто.
Номура чувствовал, что от этих мыслей ему стало еще тяжелее. Прошло то время, когда он занимался черновой работой. Сейчас он поставлен охранять тайны своей страны. И каждый, кто захочет в них проникнуть, должен прежде всего столкнуться с ним, померяться силами в хитрости, изобретательности, находчивости. Номура привык выходить победителем из таких поединков. Но сейчас его обвели вокруг пальца.
Он ходил из угла в угол своего кабинета, усталый и рассвирепевший. Проклятый передатчик не выходил у него из головы. Казалось, он сделал все, чтобы добраться до невидимого врага. На ноги был поставлен радиотехнический отдел. Тайные агенты обшаривали весь город. Были расставлены сотни хитроумных ловушек. Но все они были пусты. Осторожный, дерзкий противник предусмотрел все капканы Номуры. Он действовал хладнокровно и наверняка.
Номура ни на минуту не сомневался, что это был иностранец. Полицейский контроль и система слежки, существовавшие в городе, почти полностью исключали возможность для японца надолго укрыться от наблюдения. В девяноста девяти случаях из ста на него обязательно донесли бы соседи, знакомые или родственники. Полицейское управление Токио уже давно развесило по всему городу объявления, что «оно охотно будет принимать тайные сообщения от граждан». Полиция не столько надеялась получить информацию, сколько усугубить атмосферу взаимной подозрительности.
Итак, это был иностранец. Но вряд ли он работал один. Скорее всего радист обслуживал какую–то разведывательную группу, действовавшую на территории Японии. Возможно, ее члены живут в Токио, возможно, они лишь присылают своих связных к радисту, чтобы передать ему собранные сведения.
Ясно одно — группа хорошо законспирирована. И единственным доказательством ее существования был пока что передатчик. Номура держал эту нить в своих руках, но она никуда не вела.
Полковник вернулся к столу. «Когда у разведчика нет конкретных данных, он должен полагаться на свою интуицию», — вспомнил он фразу, произнесенную как–то Доихарой. Какое–то шестое чувство подсказывало Номуре, что разведывательная группа организована совсем недавно. Ему почему–то казалось, что в нее входили лица, которые прибыли в Японию в последние месяцы. Но разве он не установил за всеми ними самое пристальное наблюдение? Разве он не приказал своим людям докладывать ему о любом подозрительном шаге? Все это так. И тем не менее время шло, а на след напасть не удалось. Агенты Номуры не сообщали ничего обнадеживающего. Ни один из их «подопечных», казалось, даже не обращал внимания на неотступно следовавших по пятам сыщиков и шпионов.
Этот этап работы можно было считать завершенным. Мелкая сошка свое дело сделала. Настала очередь вводить в игру фигуры покрупнее.
Номура поставил на стол узкий черный ящичек с плотными белыми карточками. Наугад вытащил несколько квадратных листков. «Ну что ж, начнем с этих», — решил он, вглядываясь в прикрепленные к листкам фотографии чужеземцев. Потом нажал кнопку. Появился адъютант.
— Завтра утром вызовите ко мне Цая, Кейга, Эйдзи. Первого ровно в десять. Остальных с интервалом в пятнадцать минут.
12
Рихард закурил трубку и облокотился на прохладный металлический поручень. Отсюда, с крыши–веранды отеля «Тейкоку», весь город был как на ладони.
Шумная, хлопотливая восточная столица поражала воображение своей необъятностью и несхожестью ни с одним городом мира. Конечно, в ней были и широкие проспекты, и охваченная пламенем неоновых пожарищ прямая, как стрела, магистраль Гиндза, и просторные площади, окруженные массивными многоэтажными зданиями.
Но все это еще не Токио. Сердце Токио билось в хитросплетении множества кривых, узких улочек и переулков, большинство из которых не имело названий. Именно здесь, в уютных домиках с черепичными крышами, собирались у своих очагов миллионы токийцев, чей труд, талант и фантазия заставили ужиться тяжеловесную архитектуру деловых районов с неповторимым изяществом и легкостью древних буддийских храмов.
Трехэтажное здание императорского дворца в глубине парка, отделенное от улиц рвом и высокой оградой, огромное здание городского вокзала, дымные трубы текстильных фабрик, красная кирпичная башня университета Васэда были лишь островками в буром черепичном море, разрезанном в разных направлениях серебристыми лентами каналов и речушек.
Десять лет назад, осенью 1923 года, сильнейшее землетрясение и пожар уничтожили почти половину японской столицы. Но, глядя сейчас на раскинувшуюся перед ним панораму, Рихард почти не находил следов недавней трагедии. В строительных лесах стояло лишь здание парламента — массивный архитектурный ансамбль, увенчанный тяжелой квадратной башней, напоминавшей утюг, поставленный вертикально. Сколько труда и упорства потребовалось токийцам, чтобы всего за несколько лет залечить раны, нанесенные их городу разбушевавшейся стихией! И Рихард вдруг поймал себя на мысли, что чем больше он всматривается в лицо этого города, тем больше растет в нем чувство уважения к его скромным и безответным обитателям. Но эти люди никогда не узнают, что он приехал к ним как искренний друг…
Снова и снова он вглядывался в хитроумную паутину городских перекрестков. Память цепко фиксировала расположение полицейских постов, глухих тупичков, парков и скверов, где впоследствии можно будет легче укрыться от чужих глаз. Он должен прекрасно ориентироваться в этом городе, знать, по каким улицам легче ускользнуть от преследователей…
Рихард почувствовал за своей спиной прерывистое дыхание. Он обернулся и увидел запыхавшегося посыльного — совсем еще мальчика в голубой ливрее и больших белых перчатках.
— Господин Зорге, — проговорил бой, сгибаясь в почтительном поклоне, — вас просят подойти к телефону.
Кланяясь, бой попятился назад, указывая путь к аппарату.
— Говорит секретарь посла, — отозвалось в трубке. — Его превосходительство хочет побеседовать с вами сегодня вечером. Встреча назначена на девятнадцать часов.
— Благодарю вас. Я рад буду встретиться с его превосходительством, — ответил Рихард.
Что мог означать этот неожиданный вызов?
С германским послом в Токио Гербертом Дирксеном Рихард встречался только однажды, — когда представлялся в качестве корреспондента. Это был обычный протокольный визит. Посол уделил ему не более минуты. Он даже не поинтересовался последними берлинскими новостями. Несколько ничего не значащих слов — и все.