Историческая вина национал-социализма очевидна. При нем была ликвидирована свобода личности, и весь народ заставили маршировать в одном направлении. Отдельные отважные личности вырывались по различным мотивам из этой огромной колонны, но всех их ожидал ужасный конец.
Рихард Зорге не принимал участие в этом марше, ведущем в пропасть, так как своевременно распознал его опасность.
Тлеющий в двух чашах древесный уголь слабо освещал спальню Мартины и обнаженных женщину и мужчину на кровати. Где-то вдали надрывался радиоприемник.
— Мне кажется, — сказал тихо Рихард Зорге, глядя в матово-белый потолок, — что раньше я никого не любил.
Казалось, он говорил, удивляясь самому себе. Руки его лежали вдоль туловища ладонями вверх.
Мартина утомленно и счастливо улыбнулась, отбросив прядку волос со лба, и стала массировать вспотевшее лицо.
— Я чувствую то же, что и ты, — ответила она. — И тоже не знаю, имела ли до тебя другого мужчину.
— Я всегда искал тебя, — сказал Рихард, — сам того не зная.
— У меня было много любовников, — призналась Мартина. — Но теперь я не хочу никого знать.
Воздух в кабинете был теплым и влажным, как и их тела. Слабый свет мягко окутывая их. Они плавали в океане чувств.
Оба почти верили в то, что говорили. Глядя друг другу в глаза, они видели отражение своих самых потаенных вожделений.
Тесно прижимаясь телами, Мартина и Рихард домогались друг друга, затем набрасывались, как волки на добычу. Когда они обессиленно откидывались на подушки, все тревоги и сомнения оставляли их.
— Мною овладели, — промолвила Мартина глухо в подушку, — когда я была еще ребенком. И вся моя сексуальная жизнь была насилием. Я чувствовала много рук на своем теле, и все они были грубыми. Самыми же отвратительными были руки тех, кто считал, что имеет на меня право по браку. Поэтому я и пыталась найти человека, который бы меня действительно любил, чтобы очиститься от скверны. Но попадала всегда в грязь, так что стала презирать самое себя, и стремление к чистой любви во мне постепенно умирало.
— Мы в этом схожи, — сказал Зорге и положил свою голову ей на грудь. — У меня тоже было много женщин, но, сблизившись с ними, я чувствовал лишь расчет и эгоизм, глупость, примитивизм и апатию, стремление развлечься или же любопытство. Любви же не было. Только в тебе я нашел и любовь и страсть.
Мартина погладила обеими руками его короткие, жесткие, вьющиеся волосы. Ее тонкие пальцы нащупали на его голове шрамы, и она стала нежно массировать их.
У нее вновь возникло желание, и она, закрыв глаза, протянула руки вдоль его тела. Он бросился на нее, и оба потонули в море наслаждения и боли, стремясь раствориться один в другом. Но это оказалось невозможным...
По прошествии некоторого времени их чувства притупились, бездумно растраченные в страстных ночных оргиях. Теперь они ласкали друг друга как бы автоматически, произнося полагающиеся рутинные слова. Хотя физически Рихард и Мартина были еще близки, мысли у каждого возникали уже свои. Наступила пора разочарования, отвращения и расчета. Улыбаясь друг другу, они подумывали, что им, наверное, было бы лучше, если бы они не встречались.
«Он, — говорила себе Мартина, — такой же, как и другие мужчины. Конечно, его страсть была больше, его обхождение грубее и выдержка дольше, чем у других, но и он не смог разобраться в таинстве отрезвления, не смог остановить момент, когда физическая любовь превратилась в ненависть к противоположному полу. Стало быть, в моем списке мужчин появилось еще одно имя, правда написанное большими буквами, но только и всего. Осталось только средство для достижения цели, но какой?»
«Даже она, — сказал себе Рихард, — не смогла избавить меня от жизненных невзгод. С ней я чувствую себя подобно раненому зверю, истекающему кровью, но не желающему сдаваться. Я закрываю глаза и отбрасываю все мысли, кроме мысли о смерти, и даже хочу умереть. Но, открыв глаза, вижу, что ничего не изменилось. Тогда вновь появляются мысли о папке с документацией, расчетами, незаконченными статьями, снова возникают вопросы о химической продукции, искусственном сырье, синтетическом бензине. И мне не хочется уже спать с этой женщиной, чтобы только узнать деловые секреты ее мужа».
— Ты сводишь меня в немецкое посольство, Рихард?
— Думаю, что да.
— Скоро?
— Да.
— Частным порядком, в узком кругу?
— Конечно.
— Что за человек посол?
— Ты, видимо, думаешь: каков он мужчина?
— Может быть, — шаловливо ответила Мартина, проведя указательным пальцем правой руки по его губам.
— Оставь это, — грубо буркнул Зорге.
Мартина закрыла глаза, ресницы ее стали нервно подергиваться.
— Не говори так со мной, — с угрозой сказала она.
— Я говорю с тобой как хочу, да и как ты этого заслуживаешь.
— Возьми себя, пожалуйста, в руки, Рихард. Ты же не у проститутки.
— Может быть, даже и так! — воскликнул он яростно и вскочил с кровати. — Ты иногда себя ведешь как продажная женщина.
— Это зависит только от тебя, — зло парировала она.
— Что ты за человек! — продолжил Зорге с презрением.
— Ах! — выкрикнула она. — Ты не хочешь сдержать обещание. Скорее всего, ты не можешь. Поэтому устраиваешь сцену, чтобы скрыть свою неспособность. Эта дешевая уловка не красит тебя.
— Я всегда выполняю свои обещания. По мне, хоть завтра. Пойдешь вместе со мной. По понедельникам я играю с послом в шахматы. Считай себя приглашенной.
— На самом деле?
— Ты получишь то, чего хочешь. Можешь сесть так близко к его превосходительству, что услышишь, как он дышит. Можешь даже отодвинуть торшер, чтобы свет не падал ему в глаза. Можешь налить ему в кружку пива и дать прикурить. Более того, можешь подать ему шлепанцы и отправиться с ним в кровать.
Мартина, прищурив глаза, смотрела, как Зорге одевался. Следовательно, он все же возьмет ее с собой в посольство. Такое желание появилось у нее с момента приезда в Токио. Она, правда, присутствовала на нескольких официальных приемах, но до личных контактов с сотрудниками посольства, тем более с самим послом, дело не доходило. Ее репутация не способствовала этому. Знакомые были готовы с нею переспать, но представить ее официально не решался никто. Вот только Зорге отважился на это, будучи в дружеских отношениях с Оттом.
— Не дуйся и будь благоразумным, — сказала она. — Разденься, ночь еще долга.
— С меня достаточно! — воскликнул Зорге и натянул пиджак.
— А мне ты еще нужен, — произнесла она тихо, обольстительно взглянув на него.
— Я не глупый юнец, — ответил Рихард.
— Очень жаль. Я сегодня не собиралась куда-либо идти. Но если ты оставишь меня одну, то вынудишь на это. А в «Империале» всегда найдется теплая компания.
— Да и на улице тоже, — грубо ответил он.
— Это твоя вина, Рихард. Так мне идти или же ты останешься у меня?
— Ты мне противна.
— Знаю, но и в отношении тебя чувствую то же самое. Тем не менее я все еще в твоей власти. Можешь в этом убедиться.
— Не могу тебя больше видеть.
— Тогда выключи свет.
Но Зорге ее уже не слушал и, выскочив на улицу мимо испуганной горничной, сел на мотоцикл, стоявший у забора.
Рихард помчался по ночному Токио. Фонари светлым пунктиром мелькали в его глазах, ветер пел свою песню. Маленькие фигурки встречных пешеходов прыгали в стороны.
В Тамэнои он выключил двигатель. Это был район самых бедных и невзыскательных проституток. Общение с ними стоило всего несколько сен. В свет фар попала одна из таких жриц любви, на лице которой читались алчность, голод и покорность. Зорге охватили презрение и жалость. Достав несколько монет, он бросил их ей.
Затем Зорге завел двигатель и помчался в направлении квартала Гинза. Здесь он включил первую скорость и медленно поехал мимо ресторанов, кафе, баров и пивных, клубов и гостиниц. Здесь насчитывалось более тысячи четырехсот таких заведений. Все они были рассчитаны на удовлетворение утех посетителей.
Зорге остановился перед «Летучей мышью», прислонил мотоцикл к стене и вошел в полутемный, прокуренный и плохо прибранный бар. Его хозяин, немец, хорошо знавший Рихарда, радостно устремился ему навстречу. Там, где появлялся Зорге, сразу же увеличивался оборот. Немецкий журналист платил за все, не только за выпитое — а он никогда не пил мало, — но и за разбитую им посуду и, конечно, за девочек.
Зорге сильно похлопал хозяина по плечу, кивнул двум весело улыбавшимся барменшам и затем взглянул на посетителей.
Два из четырех маленьких столиков были свободны. За третьим сидели два тщедушных японца, видимо студенты, и играли в кости. За четвертым столиком расположилась влюбленная парочка, он — европеец, похожий на жеребца-производителя, она — японка, явно представительница первой древнейшей профессии. Оба без стеснения тискали друг друга. Около стойки сидел какой-то матрос неопределенной национальности.
Зорге сел за свободный столик, снял галстук и подвернул штанины брюк. Барменша Кэйко тут же подбежала к нему. Рихард хлопнул девицу по заду и сказал:
— Как обычно.
— Пиво! — воскликнул хозяин. — Принеси доктору пива «Лёвенброй».
Зорге кивнул. Кэйко тут же отбежала и сразу же возвратилась с бутылкой экспортного пива и кружкой. Она подняла ее против света, так что Рихард убедился: кружка была относительно чистой. Затем открыла бутылку и налила пенящееся пиво в кружку. Понюхав содержимое, он выпил все залпом.
— Еще одну, — распорядился он.
Эту кружку он пил долгими глотками. Через некоторое время под его столом стояло уже шесть пустых бутылок. Затем Рихард потребовал виски с содовой водой, а потом и чистое зелье. Вытянув ноги, он откинулся на спинку стула и задумался. Прошлое проносилось перед его глазами. Он увидел себя солдатом германской армии на фронте за рядами колючей проволоки при мертвенном свете осветительных ракет. Раздавались оглушительные разрывы снарядов тяжелой артиллерии. Кровь сочится сквозь его солдатскую форму. И вот он, тяжело раненный солдат, получает от Отечества пинок в зад, а потом и плевок в лицо.