Одзаки усмехнулся и поинтересовался, есть ли у Зорге хороший врач. Зорге ответил, что есть такой эскулап, который обещал привести его в порядок через несколько дней.
— Не присесть ли нам за столик? — спросил любезно Одзаки. — Вы должны рассказать мне о своем докторе.
— С удовольствием, — согласился Зорге. — Стоять в таком состоянии не доставляет мне никакого удовольствия.
Купец из Гамбурга отвернулся, так как его этот разговор не интересовал. Бармен занимался бокалами, протирая их до блеска.
Зорге в сопровождении Одзаки проковылял к угловому столику. Все меры предосторожности были приняты. Со стороны их встреча выглядела чисто случайной.
Сев за столик с соблюдением принятых японцами приличий, Одзаки, изобразив на своем лице безразличие, сказал:
— Вы очень неосторожны, господин Зорге. В вашем положении нельзя попадать в дорожные происшествия.
— Но я никого, кроме себя, не подвергая опасности.
— Я не это имел в виду и хотел сказать: так вы не принесете пользы общему делу.
Зорге проглотил упрек молча. Одзаки мог сделать ему подобное замечание, так как резидент очень дорожил своим лучшим сотрудником и считался с ним.
— Я хотел попросить вас взять одного человека в качестве преподавателя живописи для вашей дочери, который стал бы давать ей частные уроки. Мне скоро понадобится прямая, но незаметная связь с вами.
— Что это за человек?
— Мияги, мой переводчик. Он специалист по резьбе по дереву.
— Хорошо, — ответил Одзаки после долгой паузы. — Если вы считаете это целесообразным, пришлите его ко мне.
— Здесь надо быть осторожным, — продолжил Зорге. — Его появление должно выглядеть случайным, что вы, в случае чего, могли бы доказать. Используем простой прием. Дайте объявление, скажем, в «Осака асаби симбун», на следующей неделе. И из числа тех, кто предложит свои услуги, остановитесь на Мияги.
— Согласен, — сказал Одзаки. — А надежен ли этот человек? Я имею в виду: будет ли он только связником от вас ко мне или же и от меня?
— Можете доверить ему любой материал, в том числе секретные документы. В случае необходимости он обязательно вернет их вам через несколько часов.
Одзаки задумался, а потом сказал:
— Это намного облегчит дело. Ваш план хорош, господин Зорге. Возникает лишь вопрос: почему вы не сделали этого раньше?
— Только сейчас, — ответил Зорге, — пришло время задействовать все резервы.
Хотя Одзаки ничего не сказал, Зорге почувствовал, что он согласен. Резидент был доволен: решен вопрос об установлении оперативной связи с ценным источником. Ведь Одзаки — один из влиятельных людей в Японии, лучший знаток Китая, советник премьер-министра принца Коноэ.
Одзаки словно прочитал мысли Зорге и заметил:
— Агнес Смедли[17] прислала мне письмо.
Зорге скрыл как свое удивление, так и неприязнь и хрипло спросил:
— О чем же пишет эта баба?
— Она необычная женщина, — ответил японец с улыбкой.
Конечно, Смедли была необычной женщиной и даже более того: она походила на мужчину, ее глаза широко смотрели на мир, а перо относилось к числу блестящих. Это была Эгон Эрвин Киш[18] в юбке! И хотя никто не собирался спорить, женщина ли она в действительности, а тем более проверить это, каждый, кто мог читать, понимал, под каким флагом она маршировала. В тридцатом году Смедли познакомила в Китае Зорге с Одзаки. А чего она лезет сейчас?
— Сообщила ли она свой обратный адрес?
— Нет, на конверте ничего не было.
— А что вы сделали с ее посланием?
— Я сжег письмо.
— Вот это правильно, — засмеялся Зорге с облегчением. — Вы знаете, дорогой Одзаки, мой принцип: никаких связей с лицами, которые известны как коммунисты.
Рамзай решил в следующей радиограмме в Москву сделать подножку этой особе, стремившейся установить дружеские связи с сотрудниками его резидентуры, что было опасно для дела. Там ей дадут взбучку: Москва обычно прислушивалась к его мнению.
— Вероятно, ваши меры безопасности, которые мне иногда кажутся преувеличенными, на самом деле вполне оправданны, — произнес Одзаки. — Наша тайная полиция буквально лезет вон из кожи. Только за последнюю неделю она выявила работу трех коротковолновых приемников.
— Таких в Токио гораздо больше, — безразлично прокомментировал Зорге. — Коротковолновый приемник еще ничего не значит. Передатчик куда более интересен.
Он сделал вид, что его это не касается, но на самом деле сообщение Одзаки его обеспокоило.
— Немецкий посол утверждает, — продолжил Рихард, — что ничего не знает о дополнительном секретном военном соглашении к антикоминтерновскому пакту.
— Оно существует, — произнес Одзаки спокойно. — Вас интересует его текст?
— Передо мной не ставили задачу получить этот документ. Вероятно, он уже есть в Москве от источников в Берлине. — Говоря так, Рихард промолчал о замечании Алекса о том, что соглашение не представляет интереса.
— Почему же со мной завели разговор об этом документе? — спросил Одзаки, не скрывая любопытства.
— По личным причинам, — признался Зорге, даже не думая, что говорит.
Одзаки был надежным человеком, с ним можно не осторожничать, как с другими.
— Мне надо знать, обманывает ли меня посол.
— Не исключено. Но он старается, как говорится, сохранить свое лицо перед вами. Вы же с ним в дружеских отношениях, не так ли?
— Если посол в действительности знает о секретном соглашении, — задумчиво проговорил Зорге, — то он больше мне не друг. Он тогда такой же поджигатель войны, как и все там, наверху, в Берлине.
— Мне кажется, что вам не хочется верить в то, что посол обманщик. Тогда не думайте об этом, — сказал Одзаки. — Есть еще одна версия, которая может вас успокоить. Вполне вероятно, что посол и не участвовал в принятии соглашения. А то, что он будто бы вообще не имеет о соглашении никакого представления, другой вопрос. Надо полагать, он просто не хочет ничего об этом знать и пытается успокоить свою совесть, пряча, как страус, голову в песок.
— Ну и ладно, — ответил Зорге и попытался сменить тему разговора.
— Иногда у меня возникает вопрос, — сказал Одзаки, мягко улыбаясь, словно просил прощения за свои слова, — являетесь ли вы на самом деле тем, за кого себя выдаете? Вы ведь индивидуалист, личность с большим самомнением, может быть, даже человек, так сказать, вне общества и в то же время коммунист.
— Вы во мне сомневаетесь? — удивленно спросил Зорге.
Он не мог понять, что Одзаки имел в виду, и вдруг потерял обычную самоуверенность.
— Это что же, вы мне не доверяете? — как-то робко прозвучал второй вопрос.
— Да нет же, — отозвался Одзаки. — Пожалуйста, не делайте такого вывода. Я никому не доверяю так, как вам, и вы это прекрасно знаете. Но вы подобны вулкану, вот что меня беспокоит. И я боюсь не за себя — моя песенка спета, — а за вас, Рихард Зорге.
— Я выполню свою задачу в Японии до конца, если даже придется сложить голову! — воскликнул Зорге, а затем требовательно спросил: — Вы верите мне?
— Верю, — ответил Одзаки. — Об этом нам нужно будет поговорить подробнее и в другом месте, где нам никто не помешает и когда у нас будет больше времени. А сейчас, пожалуй, нам пора расстаться: мы чересчур засиделись.
— Тогда еще несколько вопросов, — сказал Зорге, чувствуя, что Одзаки, этот тихий, улыбающийся, кажущийся кротким человек, затронул его самое больное место. Почему и для чего он это сделал?
— Так что вы хотели спросить?
У Зорге появилось желание выпить, но он быстро подавил его, так как не мог в присутствии Одзаки поглощать литрами спиртное, хотя и привык поступать обычно так, как ему хотелось, не признавая никаких приличий.
Одзаки — идеал. У него была жена, которую он любил, дочь, которую обожая, и друзья, которые ему доверяли. За ним не водилось никаких грехов, никаких дурных привычек. Он никогда не испытывая похмелья или дурмана от наркотиков. Коммунизм он выбрал так же, как другие выбирают религию, поэтому ничто иное не имело для него никакого значения.
Отбросив подобные мысли, Зорге сконцентрировался на том, что его интересовало:
— Во-первых, намеревается ли Япония напасть на Советский Союз? Во-вторых, что Япония намерена предпринять в Китае, учитывая реальные возможности и политические цели правительства? В-третьих, какая роль отведена армии во внешней политике страны?
— Политика нации, — стал осторожно излагать свое мнение Одзаки, — дело не одного дня. Она подобна идущему на всех парах поезду, который трудно остановить и еще труднее направить в другом направлении. Поэтому случайности и неожиданные повороты вряд ли возможны...
— Мне не нужны рассуждения, господин Одзаки, — прервал Зорге. — Предоставьте, пожалуйста, документы. Когда я смогу их получить?
— Через десять дней, — ответил японец.
— Это, пожалуй, все, — сказал Зорге, поднимаясь.
— И вот что еще, господин Зорге. Вы наверняка знаете немецкого полицейского атташе Бранца?
— Ну и?
— Он старается установить тесные связи с нашей тайной полицией — кэмпэйтай, предлагает обмен информацией и совместную оценку результатов наблюдения за иностранцами. Кэмпэйтай готова пойти на это. Полагал бы целесообразным обратить на него пристальное внимание.
— Я уже внес его в свой список. Думаю, что долго активничать ему не придется. Тем не менее благодарю за подсказку.
Зорге ушел, не пожав руки Одзаки, лишь слегка поклонившись ему. Конспирация превыше всего. Резидент не исключал, что за встречей мог кто-нибудь наблюдать.
Одзаки в ответ кивнул и улыбнулся. А Зорге подошел к стойке бара, шумно приветствуя знакомых поднятием здоровой руки, как бы отдавая так называемое «немецкое приветствие». Одзаки продолжал улыбаться, но в его глазах мелькнули озабоченность и тревога.
Благодарность отечества была всегда делом довольно неопределенным — в особенности для шпиона. Нет ни одного правительства, которое бы само официально призналось бы, что использует секретных агентов в других странах, будь с ними враждебные или дружественные отношения.