Там он увидел Зиберта, сидевшего за столиком и листавшего газеты. Тот поднял голову, когда Зорге, не спросив разрешения, присел к нему. Улыбнувшись, писатель вновь углубился в чтение.
В полном молчании Зорге выпил довольно много спиртного. Наконец, взглянув внимательно на Зиберта, читавшего какую-то статью в «Нью-Йорк тайме», спросил:
— Вы слышали уже, что произошло с Коксом?
Зиберт кивнул.
Зорге вспыхнул, как газовая горелка, и возбужденно воскликнул:
— Вы кивнули — и это все?! А что вы можете сказать по этому поводу? Человека замучили до смерти, а вы только киваете!
Зиберт взглянул на него. В его умных глазах отразилась глубокая печаль.
— Это не безразличие, а скорее всего, привычка. Мистера Кокса я не знаю и до сегодняшнего дня о нем не слышал. Тем не менее никогда не забуду его имени. Но мистер Кокс не первый и наверняка не последний. В мире было два человека, каждому из которых в отдельности я обязан жизнью. Первого звали Ганс — профессор доктор Ганс, оперировавший меня после того, как два других врача отказались. Он был одним из первых евреев, забитых до смерти во Франкфурте. Второго звали Берксе, оберлейтенант фон Берксе, который тащил меня семнадцать километров в морозную ночь до ближайшего перевязочного пункта. Он погиб у дверей своего поместья в Прибалтике от пулеметной очереди, которую выпустил в него какой-то революционер.
— А что вы предприняли против этого?
— Я пишу, — просто ответил Зиберт.
Зорге осушил еще стакан рома, затем сказал:
— Вы пишете, и это много значит. Но я делаю больше.
Зиберт отложил в сторону газету, но вопросов не задавал. Потом закрыл глаза и застыл неподвижно, как бы прислушиваясь, что творится в его душе.
— Этот Кокс, как говорят, был английским шпионом, — тяжело ворочая языком, продолжил Зорге. — Но что он мог сделать? Лишь то, чем мы все занимаемся. Он собирал информацию. Так это же наша профессия.
— Каждый в любое время подвергается опасности, — очнувшись, возразил писатель. — И никто не знает, будет ли он жив через час. В «Нью-Йорк таймс» я только что прочитал: супружеская пара погибла во сне в собственной постели — водитель потерял управление грузовиком, и тот проломил стену дома.
— Мир кишит любителями езды на бешеной скорости, что приводит к гибели людей. Вот и автобус, который называют Германией, несется навстречу пропасти. Спрашивается, когда и нас постигнет катастрофа?
— Считайте, что это может произойти в любое время, — равнодушно ответил Зиберт. — По крайней мере, это не будет для вас неожиданным.
Зорге тяжело поднялся и спросил:
— Вы пойдете со мной? Я собираюсь напиться.
— Чего вы ждете от меня, дорогой Зорге?
— Ах! — воскликнул Зорге. — Где уж вам! Вы и так пьяны от ваших премудростей.
И Рихард покинул Зиберта, смотревшего озабоченно и участливо ему вслед.
А Зорге направился в «Летучую мышь», где мог расслабиться, как ему хотелось. Прежде чем войти в кабак, он остановился у бокового входа, стряхнул с себя дождевые капли и посмотрел на прохожих, скорее по привычке, чем ради проверки. И вдруг на другой стороне улицы около какой-то витрины заметил Бранца.
Не обращая внимания на довольно оживленное движение, Рихард пересек улицу и оказался рядом с Бранцем. Тот сразу же понял, что его ожидает, и пустился прочь. Но Зорге последовая за ним с явно выраженными намерениями. Бранц, не теряя ни секунды, бросился бежать, но отделаться от него не смог.
Зорге кинулся вдогонку. Прохожие останавливались в удивлении. Бранц все время натыкался на них и вынужден был замедлить бег. Рихард догонял его. «Я покажу тебе, как сравнивать меня с Коксом!» — злорадно мелькало в голове у Зорге.
Вдруг Бранц нырнул в какое-то заведение, над дверью которого грязно-желтыми буквами горела надпись «Трокадеро». Зорге не раздумывая влетел туда за ним. В трактире он увидел Бранца, который оживленно разговаривал с тремя молодцами, сидевшими за столиком. Рихард сразу понял, что это люди бывшего атташе. Он быстро огляделся. На стенах висели большие зеркала, покрытые пятнами, вокруг стояли уже обветшавшие, когда-то красные, плюшевые диванчики. Десяток столов покрывали грязные скатерти. Посетители в большинстве своем явно принадлежали к криминальному дну Токио. Они враждебно смотрели на Зорге. Ему стало ясно, что он попал в заведение, где Бранц был своим человеком.
Однако Рихард и не подумал отказаться от борьбы, ударив кулаком в физиономию одного из шестерок Бранца. Молодчик вскрикнул и рухнул на пол. Второй прыгнул к Зорге, но тот схватил его, да так сильно, что у того перехватило дыхание, и, покраснев, он лишь жадно хватая ртом воздух.
В этот момент Зорге почувствовал сильный удар по затылку. Третий молодчик ударил его дубинкой, расчесал, как говорится, волосы на пробор. Рихард упал как подкошенный, уже не почувствовав сильного удара ногой в живот.
Когда он пришел в себя, оказалось, что лежал на улице в каком-то закутке. Удивленно покачав головой, он ощупал ноги и руки и с руганью поднялся. В желудке почувствовал жжение, будто проглотил тлеющий уголек.
Из рассеченной головы еще шла кровь. В таком виде он вошел в ближайший трактир, заказал выпивку, тазик с водой и полотенце и позвонил по телефону.
Некоторые из посетителей бросились ему на помощь. Через десять минут Зорге почувствовал себя значительно лучше. Еще через пять стал шутить с официанткой. А через двадцать минут появился Макс Клаузен, готовый ко всему.
Спустя полчаса «Трокадеро» превратился в груду развалин. Бранца отвезли в больницу.
Среди шпионов нашего времени встречается на удивление много журналистов. И это не случайно, так как объект любой шпионской деятельности — информация и ее источники.
Зорге называл представляемые им сведения информацией, которая в той или иной степени была известна интеллигентным людям. И это действительно так. Но остается некая загвоздка.
Зорге никогда никому не давал подписку о неразглашении секретов. Его часто приглашали в немецкое посольство, чтобы помочь подготовить доклады и аналитические обзоры, которые отправлялись в Берлин. Он читал документы, поступавшие из имперских министерств и ведомств, и комментировал их. И делал это всегда основательно.
Зорге никогда не применял силу, не прибегал к грубому шантажу, не взламывал замки дверей чужих кабинетов, не вскрывал сейфы и не воровал секретные бумаги. В этом ему не было необходимости. Он создал безупречно работающий разведывательный механизм, с помощью которого к нему стекались необходимые данные. Его излюбленным принципом была взаимность. Ты дашь мне информацию, и я тебе тоже дам. А то, что эти сведения были подчас секретными, — не его вина.
Если Зорге был шпионом экстра-класса, то не в последнюю очередь потому, что ему, как журналисту, в его окружении не было равных. Вороха непроверенных данных, представляемых, как правило, сонмом тайных агентов, он считал абсурдными. Свои же сведения он всегда просеивал, отбирал и перепроверял, оставляя лишь золотые крупинки, порою бесценные.
Из других суперагентов Второй мировой войны больше всего походит на Зорге Рудольф Реслер (кодовое имя Люци), в 1933 году эмигрировавший из Чехословакии в Швейцарию и основавший там издательство. Он сотрудничал с советской военной разведкой, а также с британской и швейцарской секретными службами, но больше всего был верен своим хозяевам из Москвы.
Реслер создал эффективную разведывательную сеть, с помощью которой оперативно получал секретную информацию из верховного главнокомандования вооруженных сил Германии.
Люци возмущался, когда его называли шпионом. На суде он совершенно спокойно заявил: «Это были не какие-то шпионские сведения, а анализ политического положения в различных странах».
Получаемые им за это гонорары составляли чуть более одного швейцарского франка за строку.
Зорге же вообще служил только делу. Его можно обвинить в чем угодно, но только не в погоне за деньгами. Он работал без гонораров.
РИХАРД ТЕРЯЕТ ДРУЗЕЙ
Зорге надоел дикий рев его мотоцикла. Спрыгнув, он быстро прислонил его к стене дома, но непослушная машина, соскользнув, упала с глухим стуком на землю. Зорге выругался и опять поставил мотоцикл у стены.
Потом быстрыми шагами направился к дому посла. Проходя мимо Эльги, не поздоровался с ней, открыл дверь кабинета и увидел своего друга, сидевшего за письменным столом.
Отт внимательно посмотрел на Зорге и попробовал пошутить:
— Чему мы обязаны этой чести?
— Соответствует ли действительности то, что вы на днях подпишете пакт трех держав?
— Проходите и садитесь, дорогой господин доктор, — пригласил посол, стараясь выдержать дружеский тон.
Заметив появившуюся вслед за Зорге свою жену, обратился к ней:
— Принеси нашему гостю что-нибудь выпить, Эльга.
— Ответьте только на один вопрос, господин посол. Это все, что мне в данный момент от вас нужно.
— Тогда я оставлю вас одних, — вежливо сказала Эльга и хотел прикрыть раздвижную дверь.
— Останьтесь, пожалуйста, Эльга, — требовательно сказал Зорге. — Это уже не государственная тайна, если назначен день подписания.
Эльга подошла ближе, села в кресло и требовательно предложила:
— Садитесь и вы, Рихард!
Но тот остался стоять и настойчиво повторил:
— Я позволил себе задать вам вопрос, господин посол.
Посол откинулся на спинку кресла, стараясь выглядеть достойно, и произнес:
— Дорогой господин Зорге, что вы так волнуетесь? Что вы можете возразить против возможного пакта трех держав?
— Что я могу возразить? И вы еще спрашиваете меня об этом. Военный союз с Японией является прямым вызовом Советскому Союзу. А это чистейшее безумие.
Посол, попытавшись принять солидную позу, сделал рукой жест, отвергающий возражение, и произнес убежденным тоном опытного дипломата:
— Пакт трех держав может свободно превратиться в пакт четырех с включением в него Советского Союза.