— В это вы, по всей видимости, и сами не верите, господин посол, — возмутился Зорге. — Даже ничего в этих вопросах не смыслящему человеку известно: между Советским Союзом и Японией здесь, на Дальнем Востоке, нет никаких пунктов соприкосновения. Скорее наоборот: интересы обеих сторон прямо противоположны. Они — непримиримые противники, а тот, кто объявит себя другом одной из сторон, станет неминуемо врагом другой стороны. Германия не может быть столь глупа, чтобы идти на это.
— Вы же знаете, — мягко возразил посол, явно старавшийся придать беседе непринужденный характер, — сколь я ценю вас и ваши советы, дорогой друг Зорге. Но по этому специальному вопросу наши взгляды, видимо, расходятся.
— Что это должно означать? — спросил Зорге, и скрытая угроза прозвучала в его голосе. — Не то ли, что вы лично одобряете этот пакт трех держав и, чего доброго, принимали участие в его подготовке?
Посол уклонился от ответа на этот вопрос. Казалось, он считает ниже своего достоинства отвечать на него. Теряя терпение и выдержку, Отт заметил:
— Я знаю точно, что министр иностранных дел фон Риббентроп серьезно заинтересован в пакте четырех держав.
— Но этот человек не только дилетант, но и круглый идиот.
— Попрошу вас выбирать выражения! — воскликнул представитель великогерманской империи. — Вы ведь говорите о моем непосредственном начальнике.
— Который, видимо, считает вас за дилетанта.
— Это не вопрос для дискуссии.
— Попрошу вас обоих, — с деланным спокойствием вмешалась Эльга, — выбирать достойные формулировки.
— Во всяком случае, — сказал посол, давая понять, что на этом их разговор закончен, — я считаю: пакт трех держав не представляет собой ничего иного, как сохранение нейтралитета.
— Боже мой! — выкрикнул Зорге, потеряв самообладание. — Ведь в результате этого между Германией и Россией может начаться война, которая только усилит мировой конфликт, от которого уже страдают сотни миллионов людей. Разве вы этого не понимаете?! Не будьте же набитыми дураками!
— Рихард, успокойся! — воскликнула Эльга.
— Это действительно заходит слишком далеко, господин Зорге, — произнес посол строго. — Не хотите ли вы сказать, что я...
— Да! — крикнул Зорге.
Отт поднялся и вышел с высоко поднятой головой.
— Ойген, пожалуйста! — крикнула ему вслед Эльга.
— Пусть уходит, — зло сказал Зорге. — С поджигателями войны я отныне не хочу иметь никакого дела.
— Вам мерещатся опасности, Рихард.
— Я предчувствую, я вижу горы трупов, разрушения, пожары, смерть, гибель! Я ощущаю запах тления! Неужели я не должен делать все, чтобы предотвратить это?
— Иногда, — ответила Эльга с робкой улыбкой, — вы ведете себя как маленький мальчик.
Зорге подошел к ней и удивленно спросил:
— Что вы хотите этим сказать, Эльга? Не думаете ли вы, что мои мысли носят детский характер?
— Да нет, определенно нет.
— По крайней мере, вы должны меня понять, Эльга. Но не только эта безумная поджигательная политика приводит меня в отчаяние. К ней добавляется еще и личное разочарование. Вы же лучше всех знаете, как я любил Ойгена. Он был для меня как брат. У нас не по всем вопросам было одинаковое мнение, но это и не обязательно. Но в главном мы были всегда едины: мы оба ненавидели нацизм, как и все порядочные люди. Но почему, Эльга, он пытается теперь подыграть этим преступникам? Ведь он и сам становится таким.
— Вы, видимо, не все воспринимаете правильно, дорогой друг, — произнесла примирительно Эльга. — Ведь Ойген посол великогерманской империи и не может так просто уходить от возникающих коллизий.
— Он поддался коррумпированности и потерял свой характер.
— Нет, — сказала Эльга, — пожалуйста, не думайте так, Рихард. Он верит, что не предал свои убеждения и идеалы, и старается соблюсти нейтралитет. И если он двадцать седьмого сентября тысяча девятьсот сорокового года получит большой крест ордена Восходящего солнца, то сможет носить его с честью.
— И вы поддерживаете все, что он делает? — спросил в ужасе Зорге.
— Я пытаюсь его понять, Рихард. Почему вы не хотите сделать это? Вы же наш друг!
— Я вычеркиваю вас из списка друзей! — крикнул Зорге. — Вы больше для меня не существуете. Я не хочу вас вообще видеть, вы мне противны!
Выбежав на улицу, Рихард завел мотоцикл и помчался прочь. Без всякой цели он проехал на большой скорости по деловому кварталу Нихомбати, проскочил несколько боковых улиц и повернул на Ацуби к своему дому.
Однако на полпути изменил направление и остановился у дома Клаузена. Макса на месте не оказалось, и Анна не знала, где его искать.
Тогда Зорге поехал в кабак «Летучая мышь», выпил там с жадностью несколько бутылок пива «Лёвенброй», но не успокоился и отправился к Мартине Шварц.
— Не знаю даже, как мне быть дальше, — признался он ей смущенно.
Мартина была рада ему. Она потянула его на софу и осыпала нежностями, на что он почти не реагировал.
— Как хорошо, что ты пришел, — призналась Мартина и после небольшой паузы добавила: — Я хочу побыть с людьми.
— А я не хочу никого видеть, — возразил Зорге.
— С друзьями ты почувствуешь себя снова хорошо.
— У меня нет друзей, Мартина.
— Будь благоразумным, Ика. Поедем в посольство.
— Нет, — как-то беспомощно ответил он.
— Доставь мне это удовольствие. Я очень тебя прошу.
Зорге отпрянул от нее и громко воскликнул:
— Нет! Никогда более. Это все теперь в прошлом.
— Пошли, — повторила она настойчиво, — пошли, не будь маленьким мальчиком.
Зорге вскочил словно ужаленный, вылетел на улицу и сел на мотоцикл. На высокой скорости он мчался по дороге, обдуваемый прохладным вечерним воздухом. Дома и полоски света мелькали как в калейдоскопе. Перед «Империалом» он остановился.
Ворвавшись в номер Зиберта, что-то читавшего, сидя на постели, Зорге спросил:
— Вы со мной не пойдете? Куда-нибудь. Надо выпить!
— В столь позднее время?
— Здесь, в Токио, я могу получить выпивку в любое время дня и ночи, если захочу.
И Рихард плюхнулся на край кровати. А Зиберт поднялся и стал одеваться.
— Что с вами случилось? — спросил он.
— Я похоронил своего последнего друга, — мрачно ответил Зорге. — А теперь хочу напиться на его тризне.
— У меня здесь ничего нет, — произнес с искренним сожалением Зиберт.
— Минуточку! — воскликнул Зорге и, неуверенно ступая, вышел в коридор. Вскоре он возвратился, держа под мышкой полную, уже откупоренную бутылку виски.
— Теперь нужны только стаканы, — сказал Зиберт уступчиво.
— Стакан нужен вам, я выпью и из бутылки.
Зорге осмотрелся и увидел на полке умывальника стакан. Он наполнил его до половины и протянул Зиберту, а сам приложился к горлышку бутылки и стал пить жадными глотками.
— Этот тип, — сказал Рихард, оторвавшись от бутылки, — бесхарактерная свинья, готовая продать целый народ за какой-то орден. А я любил этого человека! — Зорге отхлебнул глоток и требовательно спросил: — Ну так пошли?
— Я провожу вас вниз, — дружески откликнулся Зиберт.
Обняв Зорге, он спустился с ним по лестнице, а у выхода заботливо предложил:
— Может быть, лучше вызвать такси?
Неуверенными движениями Зорге завел мотоцикл и выдавил:
— Не нужно никакого такси. Куда мне надо, я и сам быстро доберусь.
— Я могу проводить вас до дома, — предложил Зиберт.
Зорге оставил мотоцикл и подошел к нему. Тяжело положив руку на его плечо, он потребовал:
— Пошли со мной. Докажите хоть раз, что обладаете мужеством не только за письменным столом.
— Не вижу для этого никакого повода, — осторожно ответил Зиберт. — А впрочем, моих сил хватает лишь для умственных приключений.
Зорге отвернулся от него, сел на мотоцикл и крутанул рукоять газа.
— Прощайте, трусишка! — крикнул он, включил скорость и исчез в ночи.
Зиберт продолжал неподвижно стоять с опущенными плечами, смотря вслед исчезнувшему, наподобие шального снаряда, Зорге. Рев двигателя быстро удалился, и наступила тишина. Но писатель оставался стоять, прислушиваясь к звукам ночи...
Дорога неслась под колесами мотоцикла, и ветер забирался под одежду подобно флагу. Тело вибрировало вместе с мотоциклом.
Зорге широко открыл глаза, всматриваясь в ночную темень. Затем закрыл их, превратившись в стрелу, выпущенную из лука во Вселенную, но в стрелу, обладавшую собственной волей и способную поворачиваться в нужном направлении.
Круто развернувшись, он помчался обратно. Нервы его были напряжены до предела. Все в нем требовало: открой глаза! Но он их не открывал.
Прошло несколько секунд, но ничего не случилось. Его охватила гордость за себя. Он смог вести мотоцикл вслепую! Рихард открыл глаза. Оказалось, что он мчался уже по другой улице, инстинктивно сделав поворот, который остался теперь позади. Он был готов кричать от счастья.
Зорге еще трижды рискнул — и все получилось. Но на четвертый раз наступил конец. Мощным ударом его отбросило назад. Земля разверзлась, и он потерял сознание.
— Зиберт! — произнес Зорге со стоном. — «Империал». — И повторил это несколько раз, захлебываясь в собственной крови.
Когда Зиберт, вызванный дорожной полицией, прибыл на место происшествия, Зорге, уже закутанный в простыни, лежал на носилках около машины «Скорой помощи». Жизнь в нем едва теплилась. В луже крови около его ног валялось несколько зубов. Голова представляла собой сплошное кровавое месиво.
— Мы уже сделали ему укол морфия, — сказал японский врач, — но он все еще не успокоился.
Зиберт встал на колено и наклонился над обезображенным лицом Зорге.
— Дорогой Зорге, — сказал он, — это я, Зиберт.
— Зиберт, — клокочуще ответил Зорге и попытался приподняться, но не смог. Его заплывшие глаза смотрели требовательно на писателя. Он попытался приподнять руку, но она бессильно опустилась на грудь.
Зиберт понял. Он полез в нагрудный карман Зорге и достал оттуда пачку бумаг.