— Да, — пробормотал Зорге из последних сил и добавил еле слышно: — Сжечь.
— Можете на меня положиться, дорогой Зорге.
— Хорошо, — выдавил Рихард, — хорошо. — И потерял сознание.
Шпионаж не имеет ничего общего с романтикой. Опасных, но в то же время и прекрасных приключений в действительности тут нет. Ремесло это холодное и будничное, требует больше выдержки, нежели безрассудства и ухарства.
Большинство из так называемых мемуаров разведчиков — на самом деле не более как убогая фантазия их авторов. Особенно сомнительна завеса тайны, которой обычно окутаны женщины-шпионки.
Шпионаж, как и войны, — удел мужчин. Даже Зорге, который очень любил женщин, не хотел, чтобы они прикасались своими нежными пальчиками к его шпионским делам. Их можно было, как считал он, использовать в качестве связников — для передачи материалов, но не больше.
Роль женщин в истории шпионажа сильно преувеличена. Виною этому не в последнюю очередь послужили так называемые документальные повести и кинофильмы, создатели которых, очевидно, полагали, что вид полуодетых женщин обычно развязывает языки и что вот тут-то и начинается выбалтывание государственных и иных секретов.
В результате Мата Хари, игравшая, как шпионка, третьестепенную роль, если не бывшая вообще нулем в тайных делах, стала героиней толстых книг и нашумевших кинофильмов. На самом деле она была глупой и тщеславной третьеразрядной актрисой. Английский автор Ньюмен, знаток шпионажа, называет ее «жертвой немецкого метода экономии», поскольку сотрудники немецкой разведки списывали расходы за свои любовные развлечения за счет агентурной деятельности.
Мадемуазель доктор, легендарная немецкая шпионка времен Первой мировой войны, тоже восхваляется незаслуженно и искаженно изображается: ее необычные «приключения» в действительности — не более чем плод творческого воображения авторов. Настоящую Мадемуазель доктор звали Элизабет Шагмюллер, и она была очень деятельной личностью, но не как шпионка, а как инструктор и преподаватель шпионского ремесла.
Пресловутая Кошка, которую прозвали Мата Хари Второй мировой войны, хотя и занималась активно шпионскими делами, но была скорее прожженной, беззастенчивой и весьма тщеславной проституткой, а не видной разведчицей.
Знаменитая Одетта, на которой после войны женился Питер Черчилль, однофамилец британского премьер-министра, и которая изображается во многих книгах и кинофильмах как знаменитая разведчица, на самом деле не более чем неплохой организатор агентурной сети — и только.
Зорге знал точно, почему не мог доверять женщинам в своей разведывательной деятельности.
Когда Рихард Зорге был сшит под наркозом, перевязан и с трудом пришел в себя, то первым делом удивленно огляделся и попытался заговорить.
— Что это за бардак? — были его первые слова.
Он находился в американском госпитале Святого Люка. Врачи искусно собрали его по кусочкам. Вокруг носа и рта были наложены толстые повязки. Его левая рука висела на треугольной перевязи. Когда он попытался заговорить, острая боль пронзила его голову и отдалась в затылке.
— Пожалуйста, не говорите, — раздался нежный голос рядом с ним.
Зорге, взгляд которого упирался только в покрытый лаком белый потолок и голую белую стену, попытался хоть немного повернуть голову. Это движение сразу болезненно отдалось по всему телу. Собрав все силы, он, несмотря на боль, все же повернул голову в сторону, где прозвучал голос.
Женщина, сидевшая около его кровати, оказалась не такой, как он себе представлял. Это была японка с добрым, озабоченным лицом. Рихард стал постепенно вспоминать, что уже видел это лицо, когда несколько месяцев тому назад очнулся от кошмарного сна после трехдневного рождественского загула у папы Кетеля в «Рейнгольде».
— Митико, — произнес он слабым голосом.
Она улыбнулась, и в улыбке ее отразилось счастье.
— Пожалуйста, не говорите, — произнесла она быстро и отчетливо по-немецки. Чувствовалось, что эту фразу Митико долго заучивала.
— Что случилось? — спросил Зорге.
Она ответила уже по-японски короткими предложениями:
— Большая авария — четыре дня назад — здесь американский госпиталь — вы очень, очень больны. — И снова повторила по-немецки: — Пожалуйста, не говорите.
— Кто здесь был, Митико?
— Господин Зиберт, он приходит каждый день. И женщина из посольства по нескольку раз на день.
— А кто еще? — спросил Зорге с внутренним напряжением, ожидая услышать: полиция.
Но Митико положила свои прохладные мягкие руки ему на лоб и добавила:
— Более никто. Вас хотели навестить многие друзья, но врач сказал всем: позже!
— Хорошо, — произнес Зорге, как бы сбросив с себя тяжкий груз.
У него не хватило сил повернуть голову, и он еще раз посмотрел на Митико. Затем закрыл глаза и впал в беспамятство.
Прошло еще несколько дней, пока его мозг снова начал нормально функционировать. Постепенно Рихард стал воспринимать происходившее вокруг него. Но сил было еще мало.
Митико всегда находилась на месте, когда он открывал глаза. Она лопотала немногие заученные ею слова по-немецки:
— Не говорите — лежите спокойно — спите!
Она оберегала его нежно и бережно, не допуская к нему никого, кроме американского врача и дежурной сестры.
— Как ты сюда попала? — спросил Зорге.
— Не спрашивайте, — ответила она тут же. — Спите.
— Я хочу знать, как ты сюда попала? — упрямо повторил он. Когда же она попыталась уйти от ответа, Рихард с усилием добавил: — Ко всем чертям! Я же не маленький ребенок. Отвечай, раз я тебя спрашиваю.
— Я пришла сюда сама, — ответила она. — Им был нужен человек, который был бы постоянно с вами. Вот я и пришла. Господин Кетель не возражает.
— Ты хорошая девочка, — сказал Зорге, положив свою руку на ее.
Лечивший его врач был человеком со здоровым юмором мясника, симпатизировавший Зорге. Как только ему стало ясно, что его медленно выздоравливающий пациент вышел из младенческого состояния, он не замедлил сообщить о его делах.
— У вас сломана нижняя челюсть в двух местах. Нёбная кость повреждена многократно, превратившись местами в кашу.
Зорге с трудом усмехнулся и сказал:
— То-то вы кормите меня жидкой пищей. Это меня немного успокаивает. Следовательно, выпивать я еще смогу.
— К сожалению, мы нашли большую часть ваших зубов в сточной канаве, — продолжил врач, — но мы сделаем вам зубной протез, так что вы сможете скалить зубы не хуже Дугласа Фербенкса.
— Значит, у меня появилось что-то общее с знаменитым киногероем? Очень рад слышать это, доктор!
— А как у вас со зрением? По-моему, оно немного ослабло. Но со временем должно восстановиться.
— Во всяком случае, я вижу вас.
Доктор удивленно покачал головой:
— Хотел бы иметь вашу бычью натуру, мистер Зорге. Любой человек на вашем месте непременно помер бы. Но вы, кажется, созданы из особо прочной материи.
— А когда я смогу отсюда выйти?
— Пока еще нет. Удостойте меня чести побыть с вами.
— Если ко мне не будут допускаться посетители, доктор, мне придется вас покинуть хоть на четвереньках. Вот мое окончательное решение по данному вопросу.
— Наносите себе вред, по мне, хоть сколько угодно! — возмущенно воскликнул врач. — Принимайте посетителей, но не более одного в день и не дольше пяти минут.
— Это другое дело, — удовлетворенно ответил Зорге. — Вы будете мной довольны. Не более одного посетителя сразу и не дольше пятнадцати минут.
— В этих вопросах я положусь на фрейлейн Митико, — дипломатично умыл руки врач и удалился.
— Ты слышала, Митико? — сказал Зорге, как только за врачом закрылась дверь. — Теперь я могу принимать посетителей. Сразу же и начнем! Первым прошу пригласить господина Зиберта.
Митико сделала серьезное лицо и энергично покачала головой.
— Только не сегодня, — вымолвила она. — Может быть, завтра.
— Это почему же? — недовольно спросил Зорге. — Разве ты мой опекун?
— Нет, — ответила Митико, готовая расплакаться.
— Только не реви, — произнес Зорге. — Я этого не терплю и становлюсь совсем больным. Женщины должны улыбаться, слышишь? Они должны быть дружелюбными, милыми и хорошими. А поплакать мы можем и одни. Почему вы возлагаете на нас груз своих чувств?
— А разве я не хорошая? — сказала она беспомощно и добавила очень тихо: — И не милая?
Зорге удивленно взглянул на нее. Какое добродушное лицо, кроткие глаза, маленький рот с полными губами, начавшими немного подрагивать. Затем немного смущенно сказал:
— Хорошо, малышка. Завтра так завтра.
Глаза ее тут же засияли, как у ребенка, получившего подарок. Она поднялась и подошла к окну, словно не желая, чтобы он рассматривал ее дольше и заметил, как глубоко его уступчивость тронула ее. А он повернул голову, продолжая следить за ней. Она была небольшого роста, с не особенно изящной фигурой, немного полноватой. Но ее движения выдавали силу и темперамент.
И он подумал: «Как это я не обратил на нее до сих пор должного внимания? Девушка явно меня любит, и почему бы мне не ответить ей взаимностью. Она, конечно, не писаная красавица, но у нее есть и свои преимущества — доброта, выдержка и простота. А мне нужен человек, которому я мог бы довериться без опасения».
Оторвавшись от этих размышлений, он сказал:
— Завтра я должен видеть Зиберта.
— Конечно, — ответила она.
На следующее утро врач снял часть повязок, и Зорге увидел испуганное лицо Митико, смотревшей на него. Тогда он вопросительно взглянул на врача. Тот молчал.
— Ну, доктор, как я выгляжу? — с трудом выдавил улыбку Зорге. — Как Казанова?
— Примерно так и есть, — попробовал отшутиться врач. — Принесите ему зеркало, фрейлейн Митико, пусть посмотрит сам.
— Нет, — решительно заявила девушка и покачала головой.
— Это что же, на самом деле так страшно?
Врач улыбнулся, стараясь успокоить Зорге: