Вблизи жилища Рихарда крутился какой-то японец, худощавый парнишка в болтающейся на нем потертой полотняной куртке. Увидев Зорге, он попытался незаметно уйти. Рихард без особого труда сразу определил, что это полицейский шпик, и быстрым шагом догнал его. Прижав японца к забору, Зорге представился:
— Я Зорге-сан из Берлина. А кто ты?
Японец попытался поклониться, но Зорге крепко держал его.
— Меня зовут Аояма, — выдавил из себя парень.
— Я — журналист, — продолжил Зорге, А кто ты?
Японец попытался изобразить улыбку. Его зеленоватые глаза беспокойно забегали. Он оскалил зубы.
— Ты полицейский шпик! — вскричал Зорге. — Верно?
Японец судорожно сглотнул.
— Я помощник полицейского, — выдохнул он, — из участка, куда входит этот квартал.
— Так ты, значит, следишь за мной? Тогда пошли ко мне, ничтожество!
Зорге схватил трясущегося японца за руку и потащил в свой домик.
Дверь им открыла Митико. Казалось, она совсем не заметила жалкого полицейского. Ее любящие глаза по-матерински нежно были обращены на Зорге. Она быстро нагнулась и поставила у его ног домашние туфли. Но Рихард резко махнул рукой.
— Вот этот тип, — закричал он, — сует свой красный нос в мою частную жизнь. Погляди на эту крысу, Митико, ей невтерпеж хочется пошнырять в моей спальне.
Помощник полицейского Аояма попытался ухмыльнуться. Он не все понял, что Зорге сказал ему и о чем. Но на всякий случай состроил вежливую гримасу и покорно замотал головой.
— Ну, начинай копаться, ты, дерьмо на палочке! Я тебе помогу. Иди сюда, стукач-слухач несчастный. На что ты хочешь посмотреть?
— Он знает уже все, — спокойно подала голос Митико.
— Вот как! Он уже успел здесь побывать, когда меня не было? — взвился Зорге.
— Да, — подтвердила Митико, — он был здесь и говорил со мной.
Японец в замызганной куртке, который уже начал понимать, что о нем толкуют Рихард и Митико, сильно затряс головой, желая отвести от себя возникшие неприятные подозрения. Он умоляюще поднял вверх руки.
— Ну и что этот тип хотел от нас? — спросил Зорге.
— Он хотел меня предупредить, — ответила Митико.
— Предупредить? — удивился Рихард. — О чем?
Митико ласково улыбнулась:
— Он спросил меня, знаю ли я, что такое патриотизм? И сказал: «Женщину, которая живет со странным иностранцем, нельзя считать японкой».
Зорге резко повернулся к японцу, схватил обеими руками отвороты его куртки и медленно притянул полицейского к себе.
— Это правда? — вскричал Рихард. — Так ты сказал женщине?
Японец кивнул:
— Мне пришлось это сказать: приказали в моем участке.
— Вот мой ответ! — громко крикнул Зорге.
Он внезапно отпустил полицейского, отступил на шаг и нанес ему сильный удар кулаком под подбородок. Туловище японца резко дернулось назад, а затем незадачливый сыщик мешком свалился на пол.
Зорге схватил стоявший в углу комнаты большой кувшин, доверху наполненный водой, и вылил его на помощника полицейского. Тот пришел в себя, шатаясь, поднялся на ноги и отряхнулся, как пес, вытащенный из воды.
— Дружок, — сказал Зорге, сдерживая ярость, — чтобы больше я не видел тебя. Когда при мне начинают толковать о расовых бреднях, я хватаюсь за нож. Что вы за дрянной народец, прямо как нацисты! И вы хотите настроить против меня мою служанку? Ничего не получится у ваших идиотов — националистов! Я набью морду каждому из них, кто сунется ко мне. И скажу твоему высшему полицай-жеребцу: «Если ваши придурки будут угрожать моей девушке, я позабочусь о том, что в Германии их объявят недочеловеками». Понял, глупец?
Японец попытался сразу убить двух зайцев: кивнуть в знак согласия, что понял, и освободиться от хватки Зорге. Можно было бы умереть со смеху, как полицейский извивается в сильных руках Рихарда.
— Открой дверь, Митико! — крикнул Зорге.
Женщина поспешила выполнить приказ. Рихард повернул сыщика к себе спиной и сильно пнул его в зад. Японец, словно камень из пращи, вылетел в сад.
Зорге подошел к Митико.
— Не бойся, — сказал он. — С этим типом я уже разделался. Ты не должна бояться.
Рихард с грубоватой нежностью погладил девушку по голове, и она почувствовала, как дрожит его рука. У нее защемило сердце.
Зорге вдруг оставил женщину и поспешил наверх, в свой беспорядочно заваленный газетами и книгами кабинет. Он лихорадочно разыскал документы для посла. Затем в полном изнеможении быстро опустился на стул. Казалось, он исчерпал всю свою энергию. Рихард тупо уставился перед собой.
— Свиньи, — произнес он вслух. — Они хотят отнять у меня Митико. Даже Митико! Все хотят они отнять у меня.
Так сидел резидент Рамзай, обессилевший и опустошенный, дыша с трудом, словно тяжело раненный. И вдруг снова вскочил. Он бросился вниз, перескакивая ступени, и промчался мимо Митико, ждавшей в нижней комнате, прямо к своему автомобильчику. Он спешил в посольство.
Немецкий посол собрал небольшое общество в честь нового «смазчика оси Берлин—Токио» — посланника первого класса Фордта, или Мордта, или как там его еще. Зорге церемонно приветствовал генерала от дипломатии Отта, который обычно до предела сокращая подобную процедуру, так как не переносил протокольные изыски.
Новый посланец Берлина держался с подкупающей любезностью, стараясь произвести выгодное впечатление на присутствующих. Он уважительно назвал «господином профессором» Зорге, высказал пожелание о том, что надеется на доброе сотрудничество с ним, и подчеркнул, что слышал много хорошего о нем.
Изощренный паркетный дипломат и грубоватый, на вид неотесанный корреспондент с первой же секунды невзлюбили друг друга. И изо всех сил старались скрыть это. Они натянуто улыбались и посылали мысленно один другого ко всем чертям.
Эльга, как всегда, разрядила обстановку, отозвав Зорге в сторону:
— Вы меня шокируете, Рихард.
— Я вынужден, дорогая Эльга. Этот новый «смазчик оси» действует мне на нервы.
— Прежде всего он воспитанный человек, — охладила пыл Рихарда супруга посла. — И прирожденный дипломат.
— Сущий очковтиратель и подлиза, — твердо стоял на своем Зорге. — И вообще весь этот клуб болтунов становится все шикарней. Вы неплохо переживаете войну!
Эльга с укором взглянула на Зорге:
— Вы, очевидно, много выпили, Рихард! А может быть, наоборот — мало. Вот вы и злитесь.
— Мне всегда не хватает! Но скажите, чем я вас шокировал?
Супруга посла подтолкнула Зорге к двери, ведущей в другое помещение.
— Пройдемте туда, — шепнула она, нежно пожав руку Рихарда. Он повиновался.
В соседнем помещении сидел немецкий военный атташе в Таиланде Шолль, давний сотрудник генерала Отта. Полковник был один из немногих друзей Зорге. Шолль кивнул Зорге:
— Это вы, доктор. Дайте на вас взглянуть. Краше вы не стали. Что с вами случилось? Может быть, грузовик переехал физиономию?
— Да нет, одна дама по ошибке села на мою морду. — И Зорге состроил гримасу, которая должна была выражать радость. Он крепко пожал руку полковнику.
Холодные глаза полковника потеплели. Но это длилось одно мгновение, а потом это проявление, так сказать, мужской нежности уступило обычному ироническому выражению. Они уселись и молча поглядели друг на друга.
— Вы, доктор, — начал наконец полковник, — выглядите так, словно один ведете эту войну.
— А вы, полковник, — откликнулся Зорге, — выглядите так, как будто сами ее придумали.
— Вы, оказывается, готовы приписать мне самые дерьмовые поступки, — сказал с горькой иронией Шолль, — даже действия поджигателя войны.
Зорге смешивал гремучее пойло из джина, тоника и вишневой настойки. Он называл его «напитком девственницы». Наполнив им до краев два стакана, Рихард поставил один перед полковником и сказал:
— Выпьем за немецкого гения!
— Да здравствует наш труженик! — поддержал иронический настрой Шолль и опустошил стакан.
— Вы чем-то озабочены, полковник: сегодня вы пьете, как два верблюда после длительного перехода в пустыне.
— Пустыня — везде, — философски заметил Шолль. — И пока ничего не изменится, мы остаемся верблюдами.
Общение с полковником доставляло Зорге большое удовольствие. Они знали друг друга давно, многие ночи провели вместе за бутылкой и долгими разговорами. Их взгляды на жизнь и политику во многом совпадали, нередко они понимали друг друга с полуслова. Полковник Шолль, как и посол Отт, начинал военную службу еще в рейхсвере, армии, созданной после Версальского договора в Веймарской республике. Так же как и посол, Шолль был учеником генералов Секта и Шляйхера, офицером по призванию, немцем душой и телом. И конечно, как и его учителя, противником Гитлера. Именно это явилось краеугольным камнем дружбы полковника с Зорге.
— Этот мундир, — горько заметил Шолль, хлопнув ладонью о грудь, — все больше не приносит радости.
— Вы его ничем не запачкали, — сказал почтительно Зорге и еще раз подчеркнул: — Ничем, полковник!
— Спасибо за доброе слово, доктор. Но не обо мне речь. Мундир запачкали другие, хотя они, как это ни горько, мои соотечественники. И это дерьмо можно смыть только кровью. Иногда я противен самому себе. Знаете, что мне хочется, доктор? Попасть на фронт, не важно куда. Но обязательно вместе с честными солдатами! Храбро сражаться! Почувствовать, что отчистился от этой грязи. И умереть! Конечно, не за Гитлера, а за Германию! Смерть за правое дело отпустит нам все грехи.
— Что случилось, полковник? Что с вами, старый друг?
— Вы же видите на три аршина сквозь землю, доктор, — сказал Шолль и натужно рассмеялся. — Навострите уши. Тогда будете лучше спать.
Зорге почувствовал, что происходит что-то особенное. Его необычно развитый инстинкт забил тревогу. Но он понимая, что резко реагировать сейчас, задавать вопросы — будет неосторожно. Нельзя нарушать конспирацию, вызывать подозрения. И Рихард решил сменить тему.
— А как вы чувствуете себя здесь, в этом клубе попугаев? — спросил он.