— Не плачь о Рихарде Зорге, — требовательно сказал он. — Попробуй его забыть. Я не возражаю — даже прокляни его, как будут проклинать другие. Он — меченый.
— Я люблю тебя! — прокричала она сквозь слезы.
— Во всем виновата война, — продолжил он. — Она меня испортила. И нацисты. Они отняли у меня родину. — И едва слышно уточнил: — Германию.
Митико покачала головой, не поняв сказанное. Война была далеко, Германия еще дальше, а кто такие нацисты, она не знала. Ее маленький мир назывался Рихардом Зорге.
— Война ужасна, — снова начал говорить он. — Она отравляет людей. Народы мира не хотят ее, но их ввергают в войну. Государственные деятели даже рассчитывают на нее, хотя и считают ее в какой-то степени злом, но злом неизбежным. Они не только ждут войну, но и готовятся к ней. А вести ее приходится нам. Я смотрел смерти в глаза, Митико, и не раз. Я видел, как французские и немецкие солдаты вместе купались в реке. А на следующий день убивали друг друга.
Рихард Зорге отодвинул Митико в сторону. Затем сбросил простыню, оставшись нагим.
— Посмотри на меня внимательно, — потребовал он. — Что ты видишь?
Митико робко взглянула на него и увидела крепкое, ладно сложенное тело с розоватой кожей, широкие плечи, мускулистые руки, выпуклую грудь, мощные бедра. Перед ней лежал сам древний бог.
— Посмотри на мои ноги, — сказал Рихард. — Видишь, одна короче другой? Во время ходьбы это почти незаметно. Но в действительности я хромой. Во время войны меня ранили, и было это в России. Я лежал в дерьме, истекая кровью, многие часы, дрожа от начавшейся лихорадки. Меня нашел какой-то русский солдат. Он напоил меня, дал закурить и перевязал как умел. Русские — отличные парни. А тот тогда отнесся ко мне как к брату.
Митико наклонилась и нежно положила свою голову на его ноги. Так, согнувшись, она осталась лежать. А он почувствовал, что Митико целует его искалеченную ногу.
Зорге оттолкнул ее.
— Не надо, — сказал он. — Не делай этого. И вообще не делай ничего больше для меня. Уходи! Покинь этот дом и никогда сюда не приходи.
— Нет, — ответила она, ничего не понимая.
Зорге рывком поднялся и произнес:
— Ты должна уйти. И будешь всем говорить, что считаешь меня отвратительным и не можешь жить со мною вместе. И никто не сможет. Я все равно что проклятый и приношу людям лишь несчастье. Все меня покидают. Семья моя уничтожена. Отечество наплевало на меня. Манфреда, моего фронтового товарища и друга детства, нацисты забили до смерти. Моя жена отказалась жить со мной. Мартина убила мою страсть. Мой последний друг, посол, перебежал к моим смертельным врагам. Теперь у меня остается только одно — мое новое отечество.
— И я!
— А ты нет! — крикнул Зорге. — Я не хочу, чтобы ты из-за меня пропала. Я этого не хочу, потому что люблю тебя.
Зорге вскочил на ноги и встал перед нею.
— Я дам тебе денег, много денег. Пять тысяч иен. Могу и больше, если ты хочешь. Ты должна жить обеспеченно.
— Мне не нужны деньги, — возразила она решительно. — Ни твои, ни от других.
— От кого еще? — изумился Зорге. — Кто еще предлагал тебе деньги?
— Господин Зиберт, — ответила Митико.
— Когда это было?
— Два дня назад.
Зорге, не сказав больше ни слова, быстро оделся и выбежал из комнаты. Сев в «дацун», он отправился на поиски писателя.
Рихард нашел его в ресторане «Ломайер». Тот сидел за столиком с тремя немцами, двумя инженерами и коммерсантом, и пил экспортное дортмундское пиво.
— Мне надо с вами поговорить, — требовательно сказал Зорге, не обращая внимания на присутствовавших.
Зиберт с готовностью поднялся.
— Если это так нужно, — вежливо заметил он и последовая за Рихардом.
Когда они, не говоря ни слова, подошли к помятому и запыленному «дацуну», Зиберт нерешительно спросил:
— Что за спешка?
— Вопрос, не терпящий отлагательства, — ответил Зорге и, открыв дверцу, предложил Зиберту сесть. Затем нажал на педаль газа и помчался.
Двигатель автомобильчика взвыл, зачихал и стал не переставая реветь как сирена. Они выехали из центра и миновали причалы торгового порта. Внезапно Зорге остановился, включил заднюю скорость и стал сдавать назад.
— Что это значит? — с беспокойством спросил Зиберт. — Что вам, собственно, от меня угодно?
— Как вам нравится это место? — спросил Зорге. — Довольно уединенное, не правда ли? Эта часть порта почти не используется. От того места, где мы находимся, до воды точно тридцать метров. Дамба, на которой мы сейчас стоим, резко обрывается вниз, а там — четыре метра до поверхности воды и еще двенадцать — до дна.
Двигатель, не выключенный Зорге, тихо урчал. Зиберт откинулся на сиденье, но ничего не сказал. На воде плясали блики, вдали слышался шум города. Поблизости никого не было видно.
Зорге обернулся к Зиберту, лицо его было совершенно спокойно, он ждал реакции писателя.
— Вы совершенно непредсказуемый человек, — сказал Зиберт.
Вдруг Зорге резко повернулся, нажал на сцепление, включил первую скорость и дал газу. Машина прыгнула и понеслась к воде. Зиберт приглушенно вскрикнул и нагнулся. Но Зорге тут же тормознул, и «дацун» остановился в сорока сантиметрах от края дамбы.
— Как вам это нравится? — спросил Зорге.
Не ожидая ответа, он опять включил заднюю скорость и возвратился на то место, где они только что стояли. Двигатель продолжая тихо работать.
— Полная непредсказуемость, — бессильно промолвил Зиберт и, достав из кармана платок, стал вытирать им лицо.
— Почему вы не попытались вылезти из машины? — спросил с издевкой Зорге. — Почему не позвали на помощь?
— А для чего? — ответил Зиберт вопросом на вопрос.
— Да это было бы и бессмысленно, — произнес Зорге, проведя несколько раз левой рукой по рулевому управлению.
Движение это не было механическим. Внимательно наблюдавший за ним Зиберт понял, что Зорге нервничая.
— Это место довольно уединенное, я здесь хорошо ориентируюсь. К тому же я покрепче вас физически, это вам хорошо известно. Я бегаю быстрее вас, бью сильнее да и плаваю лучше. А если мой «дацун» окажется вместе с вами и мною в воде, каждый скажет: «Парни опять слегка поддали, но этот Зорге может плавать даже сильно выпивши».
— Что с вами происходит? — задал вопрос Зиберт, и в голосе его прозвучала озабоченность.
— Пытаюсь сохранить свою шкуру, — грубо ответил Зорге. — Но вы мне еще нужны, может, и ненадолго, но в данный момент настоятельно.
— Я вам ничем не угрожаю.
— Вы предложили Митико деньги, Зиберт. Почему? Чего вы хотели достичь?
— Я просто хотел ей помочь. Она весьма порядочный человек. Было бы жаль, если она окажется в беде.
— Так вы — благотворитель, — произнес Зорге с иронией. — А для чего же вы следите за мной? Почему вы интересуетесь моей деятельностью, моим прошлым, моим настоящим?
— Зорге интересует меня всего-навсего как человек.
— А что вы обо мне знаете?
— О том, что происходит внутри вас, почти ничего. Лишь кое-что о вашей деятельности.
— Тогда вы знаете слишком много, — жестко отрубил Зорге.
Зиберт осторожно положил руку на его плечо.
— Так вы до сих пор не заметили, — промолвил он спокойно, — что я вас люблю?
— Не говорите мне это! — воскликнул Зорге. — Не пытайтесь успокоить меня пустой болтовней. Любовь?! Словечко-то это взято вами явно из книжного лексикона!
— Дорогой друг Зорге, — сказал Зиберт, — почему вы так озлоблены?
— Не пытайтесь меня разжалобить!
— Мне только жаль вас. Я нахожу общий язык со всеми теми, кого вы не понимаете. Вы считаете, что у вас нет друзей. Но вы даже себе не представляете, как тяжело вашим искренним друзьям. Бедная Митико любит вас. Посол относится к вам как к порядочному человеку и ветерану войны. Его жена Эльга для вас как мать. Я ломаю себе голову, как бы вам помочь. А что делаете вы, Рихард? Вы отталкиваете всех нас от себя.
Зорге ухватил рулевое колесо обеими руками:
— Если это действительно так, по-другому я все равно не могу!
— Коли вы уж не можете любить, зачем же тогда заставляете страдать других?
— Этого я не хочу!
— Ни один человек не имеет права растаптывать ногами любовь!
— А так даже лучше! — воскликнул Зорге. — Гораздо лучше, чем смотреть, как она постепенно отцветает и отмирает. Если вы действительно знаете обо мне все, Зиберт, то вы должны меня, по крайней мере, понять. Я должен оставаться один и пройти свой путь до конца без спутников. Достаточно и моего несчастья. Не следует в него ввергать других!
Зиберт не выдержал. Он обмяк, неподвижно уставившись на воду. «Этот человек, — подумал он, — испытывает страдание подобно дикому зверю. И ни один смертный не может ему помочь».
— Мне все равно, что ты делаешь, — сказал Зиберт, неожиданно перейдя на «ты». — Мне все равно, как ты кончишь, я не могу тебя ни оправдать, ни защитить. Но я буду всегда оставаться твоим другом и вести себя в любой ситуации как твой друг.
Руки Зорге бессильно упали с рулевого колеса. Он сидел, как бы прислушиваясь сам к себе. Затем его бросило в дрожь. Но тут же он взял себя в руки и сказал:
— Что-то холодно, и я устал.
ЯПОНИЯ НЕ НАПАДЕТ НА РОССИЮ
Зорге лихорадочно работая из последних сил. Он заставил себя умеренно пить спиртное и много трудился. Правда, когда он добивался того, чего хотел, то напивался до потери сознания.
После двадцать второго июня Рихард сильно изменился. Шутить он стал реже, но более колко. По всей видимости, резидент уже не ставил перед собой задачу шокировать окружение. Однако циничные взгляды, которые у него остались, свидетельствовали: это все тот же Зорге.
Друзьям, знакомым и сотрудникам он нравился своей деловитостью. Он перестал вести длинные и в общем-то пустые разговоры, но не уклонялся от бесед, ведя их с обезоруживающей откровенностью. Он занимался возникающими проблемами без нудных размышлений, не пытаясь от них уйти и не отделываясь никчемными отговорками.