Генеральная репетиция состоялась еще во время Первой мировой войны, когда ирландцы вступили в контакт с Германией, тогдашним врагом Англии. А за немецкой линией фронта была создана густая сеть французского шпионажа.
Во Второй мировой войне патриотизм, умело взращенный и направленный, принял необычайный размах. Повсюду — от Тироля до Бретани, от арабских стран до Бессарабии, от Ледовитого океана до Конго — находились народы и народности, различные этнические группы, стремившиеся избавиться от какого-либо притеснения. И на этой почве как грибы после теплого дождя росли патриоты всех мастей.
Во Франции представители вишийского правительства называли всех коммунистов и деголлевцев предателями родины. Движение Сопротивления именовало всех других презрительно «коллаборационистами». Тот, кто был у власти, сажал других в тюрьмы или уничтожал. После победы французское движение Сопротивления расправилось с противниками. Знатоки осторожно оценили этот всплеск патриотизма в сто тысяч человеческих жизней.
В этой обстановке пышно расцвел шпионаж. Армии агентов вели тайную войну в тылу сражавшихся стран. Когда же в Германию завезли миллионы иностранных рабочих, шпионские службы ее противников приобрели множество добровольных помощников.
Повсеместно росло недоверие друг к другу, хотя и принимались обычные в таких случаях меры. Когда в 1940 году возникла угроза немецкого вторжения в Южную Англию, британская контрразведка срочно организовала плотную информационно-осведомительную сеть в собственной стране.
Шпиономания не обошла никого стороной. Эта истерия охватила и Японию, однако ее контрразведывательным органам не хватало простейшего опыта, поскольку страна до последнего времени оставалась вне поля деятельности иностранных, шпионских центров.
Контрразведывательные мероприятия японцев, проводившиеся без всякого плана и нецеленаправленно, вызывали у Рихарда Зорге, стоявшего выше их на целую голову во всех отношениях, лишь ироническую улыбку.
Рихард Зорге заметил, что жена немецкого посла в Токио направилась к нему, как только он появился. По всему видно, она с нетерпением ожидала его и сразу же повела в кабинет своего мужа.
— Вы могли бы прийти и пораньше, Рихард, — сказала она без всякого упрека, но явно с сожалением.
Не ожидая приглашения, Зорге уселся в кресло, стоявшее у чайного столика.
— Не хотите ли вы сказать, Эльга, что посол сильно по мне соскучился?
— Посол-то нет, вы доставляете ему только неприятности, Рихард. Но меня вы беспокоите.
— И где же этот генеральный представитель великогерманского мазилы?
— Я его приведу сюда, — ответила она и присела рядом. — Он, естественно, не хотел бы говорить с вами официально, но потолковать ему обязательно надо. И чтобы разговор не принял неприятный оборот...
— Для кого, Эльга?
— Не перебивайте, пожалуйста! Я предложила ему обсудить сложившуюся неприятную ситуацию за чашкой чая. Он, конечно, согласился.
— Кто может вам противоречить, Эльга!
Зорге посмотрел на высокорослую худощавую женщину с доверительной улыбкой. Рано поседевшие волосы обрамляли ее интеллигентное, энергичное лицо, производившее приятное впечатление. Внешне она выглядела как пышущая здоровьем спортсменка. Все считали ее импульсивной и даже высокомерной. Но Зорге знал, что это не так. Он был знаком с ней долгие годы и не раз видел ее нервной, уставшей и разочарованной. Временами она чувствовала себя глубоко несчастной, но умело скрывала свои переживания. Но не только поэтому Эльга нравилась Зорге.
— Вы ставите меня в трудное положение, Рихард. Поддерживать с вами дружбу нелегко.
— Эльга, — проникновенно произнес Зорге, — вы же прекрасно знаете, что вы — единственный человек, с которым я дружу честно, и таковым останусь впредь.
Жена посла с ее нежными, но сильными руками, умными глазами и прямой походкой была для него не только средством в достижении определенных целей. Она нравилась ему и как женщина, очаровательная и чистосердечная. Поэтому ее поседевшие волосы выглядели в такие минуты как кокетливая дань моде. К тому же Эльга была для него настоящим товарищем.
Он нисколько не удивился, когда узнал, что ее первый муж, франкфуртский архитектор, в свое время состоял в коммунистической партии. Да и она сама в 1919 году, в период установления советской власти в Мюнхене, являлась ярой сторонницей Маркса и Ленина. И это не было блажью молоденькой девушки. Эльга по своей натуре презирала рабскую психологию. И хотя молодые годы остались в далеком прошлом, воспоминания еще не стерлись. Не в последнюю очередь из-за этого она отрицательно относилась к нацистам.
— А чего хочет от меня посол? — спросил Зорге.
— Вы же грубо обошлись с полицейским атташе, Рихард.
— Ну и что. Разве он не получил сполна?
— Не относитесь к этому слишком просто, Рихард. Бранц не только официально пожаловался послу, но и стал вас подозревать.
— Подозревать? — спокойно сказал Зорге и откинулся на спинку кресла.
— Бранц посоветовал моему мужу пристально присмотреться к людям, которым он доверяет.
— Назвал ли он меня?
— Да, конечно. Тут не было никаких намеков. Докладывалось, так сказать, открытым текстом.
Зорге не торопясь закурил сигарету, с удовлетворением отметив про себя, что руки его не дрожали. Затем произнес:
— Я отполирую этому парню морду так, что он сам себя не узнает.
— Вы слишком импульсивны, Рихард. — Эльга покачала головой.
— Ничего подобного! Вы все слишком привыкли к пустой болтовне, считая, что так оно и должно быть. Порядочных парней даже не осталось. Руки Бранцу нужны лишь для того, чтобы набивать брюхо. Но я ему покажу, как должен себя вести настоящий мужчина!
— Пожалуйста, Рихард, — сказала Эльга и положила ему руку на плечо. — Можно обойтись и без применения силы.
— А как отреагировал посол?
— Он дал ему достойный отпор.
— Действительно?
— Вы удивляетесь? Ведь это само собой разумеется!
Зорге удовлетворенно улыбнулся, но на самом деле он не почувствовал никакого облегчения. Люди вроде этого подлеца Бранца всегда были опасны. К тому же полицейский атташе теперь разъярен, как бык. Он почувствовал крамолу — значит, ни за что не успокоится. Вместе с тем, как и все, кто держится за свое хлебное место, он в принципе был трусливой натурой. Крюка в подбородок, этого коронного удара в боксе, ему оказалось, видимо, недостаточно. Остановит ли его отповедь посла? Скорее всего, нет. Тогда придется применить тяжелую артиллерию.
— И это все, чего от меня хочет посол?
— Не думаю, — ответила Эльга. — Ему хочется поскорее покончить с этим делом, чтобы освободить руки для чего-то другого.
— И для чего же, Эльга?
— Ему хотелось бы еще больше привязать вас к посольству.
Зорге был очень удивлен, но на лице его ничего не отразилось. Иногда у него возникал вопрос, а не догадывается ли она о действительной роли, которую он здесь играл. Но снова и снова приходил к выводу: нет, она ничего не знала. Для нее он был хорошим другом, что подразумевало само собой взаимное доверие.
— Знаете ли вы, о чем идет речь, Эльга?
— Нет, но я предполагаю, что мой муж хочет, чтобы вы работали в тесном контакте с пресс-атташе.
— Говоря попросту, Рихарда Зорге хотят доить, как породистую корову. Всю имеющуюся у меня информацию я буду должен предоставлять в распоряжение горячо любимого отечества и гениального фюрера.
— Что-то в этом роде, Рихард, — засмеялась Эльга.
— Прекрасно, тогда тащите сюда вашего политического вундеркинда.
Эльга дружески кивнула ему и, уходя, сказала:
— Где стоят напитки, вам известно!
Зорге не торопясь поднялся и подошел к письменному столу посла. Открыв лежавшую на нем папку, пробежал глазами ее содержимое, не представлявшее, впрочем, большого интереса, затем просмотрел записи в календаре, но не обнаружил также ничего существенного. Да он и не ожидал увидеть тут что-либо важное.
Налив в чайную чашку рому, Зорге сел в кресло и осмотрелся. Кабинет был обставлен не без роскоши. Портрет Гитлера, висевший над столом, привлекал внимание, так как был выполнен в масле чересчур яркими красками.
Вошел посол в сопровождении Эльги. Он был чуть ли не на голову ниже жены и старался сгладить эту неприятную для него разницу, вытягиваясь до предела, словно бравый солдат на смотру. Сердечно поприветствовав Зорге, Отт присел к столику и попросил супругу распорядиться насчет чая.
Пока накрывали столик, он болтал о погоде, о твердой ценовой политике японских друзей, о планируемых культурных мероприятиях в посольстве.
Когда они остались одни, посол уселся поудобнее и перешел к делу:
— Дорогой Зорге, происшествие с Бранцем зашло слишком далеко.
— Я полностью с вами согласен, — ответил Зорге. — У меня тоже сложилось впечатление, что Бранц зашел слишком далеко. Я никому не позволю оскорблять женщину в своем присутствии.
— О какой даме идет речь? — с интересом спросила Эльга. — Эта версия для меня нова. Я думала, что причиной скандала явились политические разногласия.
— Наш дорогой Зорге, — пояснил посол, — насколько это и тебе известно, не любит слишком четких определений. Бранц утверждает, что это была чисто политическая разборка, Зорге же говорит: спорным объектом стала некая дама.
— Так что же это за дама? — настойчиво повторила Эльга.
Посол пожал плечами и заметил:
— Видимо, это была очень красивая женщина, зная вкус Зорге.
— Это была фрау Шварц, Мартина Шварц, — пояснил Зорге, наблюдая с видимым удовольствием за смущением Эльги и удивлением посла. — Но она совершенно другая, нежели о ней идут разговоры, — сразу же добавил он.
— Будем надеяться, — произнес посол почти весело.
— Еще хуже, чем молва о ней? — уточнила Эльга.
— А вы убедитесь сами, — предложил Зорге.
— Вы это говорите несерьезно, Рихард, — отреагировала она с явным неодобрением.