Но шофёр не догадался. Открыл дверцу маленького ящичка возле руля и достал кусок лепёшки.
— На, поешь…
У Зорьки даже в груди стало горячо. Она вытерла руки о подол платья, отломила половину, остальное протянула шофёру.
— Ешь всё… У меня, понимаешь, в горле сохнет. Кваску бы сейчас холодненького. — Он перехватил баранку повыше. Машина затряслась, вильнула в сторону, объезжая рытвину. — Эх-ма, было бы времени тьма лёг бы да выспался…
Шофёр вздохнул, поскучнел. Дорога пошла ровная, укатанная, и он то и дело клевал носом.
— А вы ложитесь и спите, — сказала Зорька.
— Нельзя, сестрёнка… война.
Шофёр снял кепку. Через всю верхнюю часть его лба шёл красный рубчатый шрам. Зорька поперхнулась куском лепёшки. Шофёр скосил воспалённые глаза на Зорьку и нахлобучил кепку до самых бровей.
— Это… это на войне? — почему-то шёпотом спросила Зорька.
— На войне. Пограничником я был. Слыхала про таких?
— Ага. Я одну книжку читала. Только название забыла. Пограничники у столба стоят с винтовкой.
— Вот именно, с винтовкой! — сказал шофёр и, словно желая переменить разговор, спросил:
— А какие у тебя дела на станции?
— Никаких… — Зорька растерялась и поглядела на шофёра со страхом. Вот возьмёт и отвезёт её назад.
— А зачем едешь? — удивился шофёр.
— Одного знакомого повидать, — неожиданно сказала Зорька и сама удивилась своей находчивости. Удивилась и обрадовалась. Начальник хороший, он обязательно поможет ей отыскать Васю. — Там есть такой начальник, станции начальник, — заторопилась она, бессознательно копируя речь парня в красной железнодорожной фуражке.
Шофёр засмеялся и резко затормозил возле приземистого деревянного барака, по виду напоминающего то ли сарай, то ли склад.
— Приехали. Дальше мне хода нет. Тебе куда?
— А вам?
— Мне в другую сторону. На выгрузку. Ну, бывай. Вокзал чуть подальше. Если управишься по-быстрому, приходи сюда. Я скоро назад поеду.
Железнодорожные пути были тесно заставлены товарными поездами и эшелонами с эвакуированными. Возле вагонов крутилось много разного народа. Уверенными шагами проходили военные. Толклись женщины, шныряли ребятишки. Здесь вовсю шла торговля. Эвакуированные меняли на еду костюмы, платья, обувь…
Зорька остановилась растерянная и ошеломлённая криками, слезами, запахом еды. Возле неё, зажав ногами ведро, наполненное варёной картошкой, торговалась с парнем старуха казашка.
Они дёргали из рук друг друга мужскую рубаху и деловито переругивались.
Парень был весёлый, рыжеватый, чем-то похожий на Васю. Вспомнив о Васе, Зорька затосковала. Что же теперь делать? Куда идти? Может, и правда к начальнику? А если он рассердится и отвезёт её в детский дом?
Зорька выбралась из толпы.
Невдалеке разгружался санитарный. Там сновали люди в белых халатах. Возле крытых машин с красными крестами прямо на земле стояли рядами носилки.
Зорька обрадовалась. Уж здесь-то она наверняка узнает про госпиталь. Она заглянула в последний вагон.
— Ты что здесь потеряла? — цыкнул на неё пожилой санитар в жёлтом халате поверх телогрейки. — Ну, брысь! Не путайся под ногами.
Зорька скатилась по ступенькам на землю, и тотчас же из вагона вынесли носилки. На носилках лежал человек с закрытыми глазами.
Зорька испуганно попятилась и чуть не наткнулась на длинного, как жердь, военного. Рядом с ним, нервно теребя поясок халата, торопливо шла молодая женщина.
— Поймите, товарищ начальник, — чуть не плача, говорила она, — госпиталь не резиновый: октябрь на исходе, мы не можем держать раненых в неотапливаемых помещениях…
Зорька остановилась как вкопанная. Госпиталь? Здесь? Она подбежала к санитару в жёлтом халате и дёрнула его за рукав:
— Дяденька, а где госпиталь?
— В посёлке, где ж ему быть? — сказал санитар.
Глава 20. Где же Вася?
Госпиталь помещался в бывших казармах казачьего полка. Двухэтажное каменное здание окружали со всех сторон частые деревья. Ветер срывал сухие листья и бросал на каменные дорожки, мощённые разноцветной брусчаткой. По саду бродили люди в белых штанах и мышиного цвета халатах. Несколько человек, прислонив к спинкам скамеек костыли, стучали костяшками домино.
В вестибюле девушка-санитарка мыла полы. Тёрла доски железным скребком, щедро поливала горячей водой из жестяного чайника. Девушка морщила лицо, отворачивалась от жаркого пара. Под ногами у неё растекались чёрные лужи, хлюпала грязь.
— Тётенька! — позвала Зорька. — Тётенька! Мне Васю нужно, он раненый…
Девушка отжала тряпку, выкрутила и бросила Зорьке под ноги. Тряпка плюхнулась в лужу, взметая брызги.
— Вытирай ноги!
Потом спросила:
— Тебе чего?
— Тётенька, мне нужно Васю. Вы медсестра?
У девушки по курносому лицу разлилось удовольствие. Она поджала губы, приосанилась и сразу стала выглядеть старше.
— Пройдите на чистую середину пола, — важно сказала она. — Я не могу с вами посреди воды беседовать.
Зорька старательно вытерла грязные ботинки и запрыгала по-воробьиному, боком, на чистое место. Из ближней палаты выбрался раненый на костылях.
— Нюська! — весело крикнул он. — Кончай аврал! Гулять охота.
Санитарка подбоченилась. Хлюпнула простуженным носом. И тут Зорька разглядела, что Нюська опередила её на каких-нибудь четыре года, хотя и показалась вначале старше.
— И чего вы, больной, нюськаете? Я на должности состою, как-никак… Вот девочка пришла, Васю ищет…
— А фамилия у твоего Васи есть? — спросил раненый.
Зорька растерялась. Фамилия у Васи, конечно, была, но она осталась в детском доме на клочке газеты… Как же теперь быть?
— Вот тебе и на… Вась на Руси не пересчитать. В одной нашей роте их трое было.
— Сами не знают, чего хотят, — презрительно сказала Нюська, сгребая тряпкой воду, — только людей от дела отрывают.
Зорька жалобно улыбнулась. Подошло ещё несколько человек. Они окружили Зорьку и начали расспрашивать её, сочувственно вздыхая.
— Я знаю, он в госпитале… Он сам сказал, — твердила Зорька, размазывая по щекам слёзы.
— Что за толкучка?! — раздался громкий сердитый голос.
— Да вот девочка Васю ищет, а фамилии не знает.
К Зорьке подошёл доктор в белом колпаке.
— Родственник?
Зорька подумала и сказала уверенно:
— Ага.
— Как же ты фамилию у своего родственника не догадалась спросить?
— Я знала и забыла…
— Да что с неё возьмёшь? — заговорили раненые. — От горшка два вершка!
— Нюся, дайте девочке халат, пусть пройдёт по палатам, — распорядился доктор и скорыми шагами пошёл к широкой двери, над которой горела красная лампочка и было написано «Перевязочная».
— Ходют и ходют, — неопределённо сказала Нюська, — ещё и халаты им давай.
Раненые водили Зорьку по палатам долго. У неё даже начала кружиться голова от бесконечного мелькания лиц.
Васи не было.
— А ты точно знаешь, что твой Вася в этом госпитале? — спросил один из раненых, когда они вышли в сад и остановились возле скамейки.
— Он же сказал, в госпиталь повезут…
Раненый притянул Зорьку к себе, погладил по голове.
— Эх, дочка, да разве на такую войну одного госпиталя хватит? Их тыщи по всем городам понастроили, а всё мало…
Путаясь ногами в длинном халате, Зорька побрела к воротам. Как же ей теперь найти Васю?
Возле калитки её догнала Нюська.
— Совесть надо иметь! — заорала она, дёргая Зорьку за рукав. — Халат-то отдай!
Зорька подняла голову.
— Ну чего ты орёшь? — глотая слёзы, прошептала она. — Нужен мне твой халат!
— Он не мой, он казённый, и вовсе я не ору, а работаю.
— Ну и работай себе, а орать нечего…
— Да-а, — вдруг жалобно сказала Нюська, хлюпая простуженным носом, — если орать не будешь, больно они слушаются…
Зорька долго стояла на одном месте, смотрела, как бродят по саду выздоравливающие, как уезжают и приезжают санитарные машины. Потом медленно побрела прочь.
«Ребята, наверное, уже давно вернулись из школы и обедают. Маря картошки с бараниной поджарила на второе…» — глотая слюну, тоскливо думала она. А Саша, наверное, ищет её… И Коля-Ваня беспокоится. Теперь Крага наговорит ему всякого, и Коля-Ваня подумает, что она и правда такая плохая… Правильно Анка тогда сказала, что Крага не простит ей… Что же делать? Может, вернуться? Ну да, вернёшься, а там Крага…
Зорька не отдавала себе отчёта, куда и зачем идёт, но возвращение в детский дом к Кузьмину было для неё страшнее неизвестности.
Глава 21. Начальник Дармен
— Начальник! Начальник! — крикнула Зорька, бросаясь к парню в красной железнодорожной фуражке.
Парень оглянулся. Лицо его выразило недоумение. Он снял фуражку, обтёр платком бритую, отливающую синевой голову и снова надел, тщательно выверяя расстояние от бровей до козырька.
Зорька прижалась лицом к ватному халату начальника и заплакала.
— Э-э-э… — сказал начальник растерянно, — зачем слёзы? Кто обидел?
Он с трудом оторвал от себя Зорьку и присел на корточки, придерживая её за плечи обеими руками.
— Говори, кызымка, где твои папка-мамка? Потеряла?
Зорька замотала головой, сглатывая слёзы.
— Нет? — Начальник обрадовался. — Скажи тогда почему горе? Какой поезд едешь?
Зорька всхлипнула и вытерла ладонью мокрое лицо, успокаиваясь. В ней уже крепла уверенность, что начальник не оставит её одну здесь и теперь всё устроится.
— Я не на поезде, я из детского дома, — сказала Зорька. — Помните, вы говорили: «Ой, какой худой кызымка, кушать много надо…»
Начальник вскинул голову и выпятил нижнюю губу, с трудом припоминая Зорьку. На худом скуластом лице его отразилось удивление, потом досада. Он нахмурился и строго спросил:
— Почему одна на станцию ходишь? Кто пускал?
Зорька отвернулась. Слёзы снова потекли быстро-быстро, она размазывала их кулаками по щекам, замирая от страха, что вот он сейчас рассердится и уйдёт, и она опять останется одна.