Сзади затрещали ветки, и на полянку, чуть ли не на головы Саши и Зорьки, свалились горячие мокрые Петя Заяц, Генька и Галка.
— Ага, вот вы где!
— Хватай диверсантов!
— А Нюська нас из ведра окатила, — задыхаясь от смеха, объявила Галка. — Ох и вредная она… Прямо как Наташка! Всё из себя строит! Зорька…
— Да подожди ты, трещишь, как трещотка! — Петька уселся рядом с Сашей и осторожно потрогал забинтованную руку. — Здорово болит?
— Иногда… Так что у вас там происходит? Зорька тут такого тумана напустила, без компаса не пройдёшь.
Генька хотел было сказать, но Зорька быстро прикрыла ему рот ладошкой.
— Ой, не говорите ему, пусть сам угадает!
— И не стыдно больного человека мучить? — притворно сердясь, спросил Саша. Он повернулся к Геньке и схватил его здоровой рукой за горло. — А ну, выкладывай, презренный, а то прикажу Нюське сварить тебя живьём в молоке!
— Тю! — Галка засмеялась. — Придумал тоже! Да ты и вскипятить его не успеешь, как Генька всё молоко выпьет!
— Это точно, — серьёзно сказал Генька. — Мы с моим братаном Мишкой каждый день по два литра молока выпивали и бубликами закусывали. Я молоко уважаю.
— И Зорька уважает, — съехидничала Галка.
— Так я же не для себя, я для Даши…
Саша отпустил Геньку.
— Петро, друг, выручай. Эту мелюзгу до вечера не переговоришь.
— Ладно, хватит мучить человека, — сказал Петька, — завтра мы все поедем в город встречать Николая Ивановича. Председатель колхоза две подводы дал.
— Наконец-то! — обрадованно воскликнул Саша и тут же опечалился. — А я? Вы все поедете, а я здесь останусь? Ну, нет! Не отпустят — убегу!
— Правильно! — в один голос подхватили ребята. — Иди прямо сейчас к главному, пусть выписывает, и всё!
Зорька решительно поднялась, одёрнула платье.
— Я с тобой, — сказала она, — пусть только попробует не выписать!
На следующее утро возле детского дома остановились две подводы с высокими бортами из серых щелястых досок. Девочки украсили подводы цветами. В гривы лошадей вплели бумажные красные ленты. Для этого Анка и Нина Лапина весь вечер накануне красили акварелью газетные полоски. Мальчишки натащили в подводы сухой травы, чтобы Николаю Ивановичу было мягко сидеть. Возчики в широких войлочных шапках с загнутыми полями невозмутимо сидели на передках, поглядывая на суетливых ребят тёмными узкими глазами.
Наконец все уселись. И сразу же запели. Так и ехали через весь посёлок с песнями. А когда выехали в степь, примолкли. Вера Ивановна приказала девочкам повязать головы косынками, а мальчикам надеть шапки. Чтобы не напекло солнцем головы.
Зорька сидела на передней подводе рядом с Сашей, привалившись головой к его плечу, и сквозь прижмуренные ресницы смотрела на степь.
Ещё несколько дней назад она была праздничной; цвела красными маками, голубела ковылём, а сейчас пожухла и сникла. Песчаные гряды перемежались глиняными, растрескавшимися от жары площадками — такырами. Пыль хрустела на зубах. Высоко-высоко в синем небе одиноко парил орёл.
В город приехали за полдень. Ребята, убаюканные долгой дорогой, сонно потягивались. От жары всем страшно хотелось пить. Возле чайханы Вера Ивановна велела остановиться. Здесь, у глиняного забора, стояла водопроводная колонка, а под колонкой длинное деревянное корыто — поить скот.
— Всем умыться и привести себя в порядок, — скомандовала воспитательница.
Петька Заяц принялся качать ручку колонки, а девчонки с хохотом поливали друг друга водой. Саша опасливо отошёл в сторону, прикрывая забинтованную руку от брызг.
Галка залезла прямо в корыто, вымокла с ног до головы и, хватая за ноги девчонок, тащила их в воду.
— Лях хватит, — взмолился Петька. — Вылезай, поросёнок несчастный!
Галка улеглась в корыте и с блаженной улыбкой стала бить ногами по воде. Брызги фонтаном летели в стороны.
Вера Ивановна, смеясь, вытерла заслезившиеся глаза, протёрла стёкла очков, на которые попали брызги воды.
— Посмотри, на кого ты стала похожа, Галя! А ну-ка вылезай! Иди покачай воду, пусть Петя тоже умоется.
Но Галка уже затащила в корыто Зорьку, и теперь они вместе барахтались в воде, визжа от радости на всю улицу.
— Ляхова, ты не слышала, что Вера Ивановна сказала? — возмущённо спросила Наташа. — Иди сейчас же качать воду.
Галка вылезла из корыта, пошлёпала ладонями себя по мокрым бокам.
— Ух, и хорошо же! Сейчас подкачаю, только платье отожму.
— Вера Ивановна приказала, чтоб скорее, — не унималась Наташа.
— Опять командуешь? — насмешливо спросила Анка. — Сами слышали, не глухие. Иди сама и подкачай. Не больная.
Наташа вспыхнула и повернулась к воспитательнице: дескать, видите, Вера Ивановна, какие они? Разве с ними можно по-хорошему?
— И в самом деле, Наташа, — сказала Вера Ивановна, — покачай сама.
Ребята мгновенно перестали плескаться и обступили Наташу и воспитательницу. Наташа вскинула голову, голубые глаза её гневно сузились и потемнели. Она, видимо, ждала, что ребята начнут сейчас кричать ей обидные слова, и приготовилась дать отпор. Поставить их на место. Но ребята молчали, и от этого их упорного неприязненного молчания Наташа вдруг как-то сникла и побледнела.
Зорька смотрела на Наташу с удивлением и жалостью. Куда подевалась хвалёная красота старосты? А Вера Ивановна словно не видела растерянности Наташи, не замечала молчавших рядом с нею ребят. Привычным движением заложила короткие волосы за уши, полезла зачем-то в карман платья, поискала там что-то и, не найдя, словно случайно взглянула на Наташу и спросила будничным голосом:
— Ну, что же ты стоишь, Наташа? Разве это так трудно?
Наташа подняла голову, оглянулась и медленно пошла к колонке. Ребята также молча расступились, пропуская её.
Зорька тронула воспитательницу за руку.
— Вера Ивановна, как же мы такие мокрые приедем к Николаю Ивановичу?
— Ничего, Зоря, пока доедем, высохнем.
— А я уже весь начисто обсох, — сказал Генька.
— Эх, искупаться, что ли, напоследок! — крикнула Галка. — А ну, Наташка, качай живее, всё равно сохнуть!
И верно, когда подъехали к больнице, все успели высохнуть. Николай Иванович уже ждал их на крыльце больницы. Похудевший, с желтоватым обострившимся лицом. Но глаза его под белыми нависшими бровями светились радостью.
Ребята кинулись к нему.
— Осторожнее, — забеспокоилась Вера Ивановна. — Николай Иванович ещё не совсем здоров… Не затолкайте его.
— Ничего, ничего, Веруша…
Держась за плечи ребят, Николай Иванович прошёл через двор и взобрался на подводу.
— Ну, вот я и дома…
— Ещё не дома! — закричали ребята. — Приедем, тогда дома!
— Тогда… в путь!
А путь предстоял долгий. Зорька уселась между Николаем Ивановичем и Сашей и подумала о том, что скоро настанет лето. Девочки поедут в колхоз на прополку риса, а мальчишки на сенокос, и соберутся все вместе только осенью, перед началом занятий в школе. А осенью, может, и война кончится. Приедут с фронта папа, мама, Толястик, Вася, и поедут они все вместе домой, к бабушке…
Саша пощекотал Зорьке за ухом сухой травинкой.
— Спишь?
— Не, — не открывая глаз, Зорька блаженно улыбалась, — думаю.
— О чём? Или секрет?
Какой же это секрет, подумала Зорька, если они и Дашу с собой возьмут, и Сашу и станут жить все вместе, одной семьёй? Ах, как же хорошо они будут жить после войны! Вот только… Как же быть с Галей? Оставить её здесь? И Анку оставить? И Марго, и Колю-Ваню, и Верванну? Но ведь это же просто невозможно — оставить их здесь и уехать!
Зорька заёрзала, толкнула задремавшего Сашу. Он пробурчал что-то невразумительное сонным голосом. Зорька притихла, страшась задеть Сашину больную руку. И снова принялась думать. Думала она долго, пока не уснула. Голова её упала на колени Николая Ивановича, и уже во сне она окончательно запуталась и никак не могла разобраться, где папа, а где Николай Иванович… где Толястик, а где Саша. И где теперь её настоящая семья?