Шагнула к нарам, схватила Наташу за руку, стянула на пол.
— Маря, ты что?! — Наташа трепыхалась в сильных Мариных руках, как рыба в садке.
— Ничо́го, ничо́го… — приговаривая, Маря подтащила Наташу к рукомойнику, ловко вымыла ей лицо, уши. Растёрла щёки полотенцем. На фарфоровом лице Наташи появился румянец. Чистый нос заблестел.
Маря, пыхтя, уселась на ящик, зажала Наташу коленями, чтоб не удрала. Вытащила из своих волос круглую щербатую гребёнку.
— Ишь как волосы свалялись!.. Лодырка ты, Наталья, бисова дочь. Не дам таким гарным волосикам пропасть!
Девочки с интересом смотрели, как Маря расправляется с Наташей, и хихикали.
— А ну цыть! — Маря пригрозила им гребёнкой. — Сейчас до вас доберусь! Всем воши повычёсываю!
Зорька достала из-под подушки огрызок сухаря, откусила половину.
— Даша, вставай!
Даша повернулась к Зорьке лицом, открыла глаза.
— Погрызи. Вкусно!
Даша равнодушно посмотрела на сухарь. Покачала головой.
— У меня под подушкой целых два… Возьми себе.
— А ты?
— Я спать хочу.
— Не спи, а то Маря тебя сейчас, как Наташку, умоет.
Зорька села, обхватила колени руками и засмеялась, глянув вниз. Наташка стояла возле печки и обстригала ногти на пальцах. Расчёсанные кудри лежали ровными волнами на острых треугольных лопатках. А возле рукомойника уже вертелась и взвизгивала от холодной воды и Мариных шлепков Галка.
Даша улыбнулась словам подружки, прозрачная кожа собралась возле тонких сухих губ морщинками.
— А ты насильно поешь, — сказала Зорька. — Ну, я тебя очень прошу, ну, будь человеком, пожалуйста. А то я сейчас Марю позову, она за Верой Ивановной к мальчишкам сбегает.
Даша испуганно подняла голову.
— Не надо… Ты же обещала никому не говорить. Я не хочу в больнице оставаться. Не скажешь?
— Ни за что! — сказала Зорька.
Четырёх девочек уже сдали по дороге в больницу.
Даша успокоенно легла. Натянула одеяло до подбородка. Поёжилась.
— Сначала жарко было, а теперь холодно, — виновато сказала она. — Молока так хочется… Мама мне всегда утром молока давала. Каждое утро…
— Подумаешь — утром, — сказала Зорька. — Вот скоро приедем в эвакуацию, там молока хоть залейся. Там всё, что хочешь, есть.
Даша оживилась.
— Правда? А когда приедем?
— Скоро… Завтра, наверное, а может, сегодня. Я тебе сразу целую бутылку молока принесу! Ты только пожуй сухарик. Откуси, закрой глаза и представь, как будто молоком запиваешь. Прямо как по правде получается!
Даша недоверчиво взяла сухарь, откусила, закрыла глаза и стала медленно жевать. Потом удивлённо взглянула на Зорьку.
— Правда… А как ты узнала?
— Сама догадалась! — гордо сказала Зорька. — А с чаем тоже хорошо. На остановке кипяток наберём, сладкий-сладкий чай сделаем, как до войны был.
— Быстрее, быстрее, девоньки, — торопила Маря, снимая с гвоздей на стене теплушки вёдра и чайники, — мальчишки вона уже где!
Поезд стоял на маленькой степной станции.
Зорька взяла чайник и спрыгнула на насыпь. Вдоль насыпи кое-где росли чахлые ромашки, а возле станции в палисаднике пышным осенним цветом распустились георгины.
«Наберу кипятку и потом целый букет Даше нарву. Вот обрадуется! Может, и болеть перестанет», — подумала Зорька и, размахивая чайником, понеслась к станции.
Возле белой каменной будки с чёрными буквами «КИПЯТОК» уже гремела посудой очередь. Конопатый Генька стоял третьим от крана, рядом с длинным крупноголовым мальчишкой-семиклассником. «Трубач, который играл перед отъездом на прощальной линейке», — узнала Зорька. Она подлетела к Геньке, растянула губы в приветливой улыбке.
— Генька, ты на меня очередь занял?
Трубач откинул голову назад, удивлённо прищурился. Из-под высокого лба, прикрытого свисающими русыми волосами, на Зорьку смотрели насмешливые серо-зелёные глаза.
— Ребята! Генькина невеста объявилась! — весело крикнул трубач.
У Геньки даже уши засветились, так покраснел.
— Чего лезешь?! — сквозь зубы зашипел он и оттолкнул Зорьку локтем.
— Невеста без теста, жених без пирога! — загоготала очередь.
Наташа и Галка стояли в самом конце, за мальчишками.
— Эй, Зорька, ты чего вперёд лезешь? — возмутилась Галка.
Зорька беспомощно озиралась. Что же делать? Они же не знают, что Даша больная, а сказать нельзя…
— Генька, мне надо скорее… мне ещё цветов надо, — умоляюще сказала Зорька, снова придвигаясь к Геньке.
— Принцесса какая, цветочки ей надо, а крем-брюле не надо? — веселился большеголовый.
Зорька не знала, что такое крем-брюле, и поэтому слова ехидного мальчишки показались ей ужасно обидными и несправедливыми.
— Уходи отсюда, — уже не требовал, а умолял её Генька, — уходи, ну, что тебе стоит?
Зорька глянула на него так, будто не она, а он пристал к ней.
— Трус! Дураковых слов испугался!
— Ух ты, какая умная нашлась?! — изумился большеголовый мальчишка.
— А ты… а ты… — Зорька подняла чайник, подпрыгнула и сильно стукнула мальчишку по его большой голове.
Мальчишка выпустил из рук ведро, схватился за голову. Лицо его перекосилось.
Девчонки испуганно взвизгнули.
— Сашка, дай ей, чего смотришь! — закричали мальчишки.
Саша опустил руки. Русые волосы на виске потемнели, слиплись. Зорька в ужасе отшвырнула чайник. На растопыренных пальцах Сашки размазалась кровь.
К ним подошла Вера Ивановна.
— Что случилось? — спросила она.
Зорька молча смотрела на Сашины пальцы и дрожала всё сильнее и сильнее.
Увидев кровь, Вера Ивановна побледнела.
— Боже мой, только этого ещё не хватало!
Наташа подбежала к воспитательнице. Затараторила, возмущённо тараща голубые чистые глаза:
— Это всё Зорька… Все стоят, как люди, а она полезла вперёд, как будто лучше других, а потом ка-ак стукнет чайником! Просто ужас какой-то!
Саша вытер пальцы о брюки, посмотрел на Зорьку. И неожиданно усмехнулся.
— Ничего подобного, Верванна, повернулся неловко — и вот… — Он притронулся пальцем к виску, поморщился. — Бывает… Сам виноват.
Наташа так и застыла с раскрытым ртом, полная негодования. Вера Ивановна нагнула Сашину голову к себе, внимательно осмотрела рану. Вздохнула облегчённо.
— Небольшая царапина. Обязательно смажь йодом.
Потом повернулась к застывшей Зорьке. Окинула её усталыми, воспалёнными глазами.
— Иди сейчас же в вагон, — ледяным голосом приказала она.
Зорька ссутулилась, покорно нагнула голову. Ноги не слушались. Будто вросли в землю.
— Ну!
— Вера Ивановна, она не виновата, — настойчиво сказал Саша.
— Ну что ты говоришь?! — опомнилась наконец Наташа.
— И чего ты, Наташка, лезешь? Без тебя не разберутся?! — зашумели ребята.
Наташа отступила, возмущённо передёрнув плечами.
— Прекратите шум! — крикнула Вера Ивановна. — Зорька, долго я буду ждать? Мне надоели твои фокусы! Безобразие! То отстанешь! То дерёшься… Почему другие девочки ведут себя примерно?
Зорька стояла вся красная, словно её обдали горячим паром. Уши и щёки горели от стыда. Лучше бы воспитательница ударила её, чем позорить вот так, перед всеми.
«Нарвала Даше цветов, называется, — тоскливо подумала она. — А всё из-за этого Сашки. Зачем полез? Крем-брюле противный!»
— Сейчас же извинись перед Сашей!
Обида с новой силой закружила Зорьке голову.
— Не буду! — закричала она. — Ни за что не буду!
Глава 11. А ты отчаянная…
Зорька стояла возле водокачки на свежеотёсанном бревне. Бревно было гладким, тёплым и липло к босым ногам. На срезе его желтели янтарные слезинки.
Водокачка возвышалась на глиняном взгорье. По одну сторону водокачки станция. Снизу каменная, сверху деревянная, с резными голубыми наличниками.
Сквозь грубую, по-осеннему сонную листву тополей цедились солнечные лучи, играли на закопчённых стенах пятнами.
Станция гудела людскими голосами. Звенела ударами колокола. Ждала, когда загрохочет земля раскалённым металлом и понесёт в разные стороны поезда.
А над станцией, перекрывая все звуки, гремели динамики:
«…Фашистские бандиты рвутся к столице, к городу, дорогому для сердца каждого советского человека. Над красной столицей нависла угроза.
Не допустим врага к Москве! Будем драться упорно, ожесточённо, до последней капли крови за нашу родную Москву!»
Зорькин эшелон стоял на втором пути. На первом растянулись платформы. Под зелёным брезентом затаились горбатые танки.
На бортах платформ сидели танкисты в новеньких синих комбинезонах и хмуро слушали радио.
А ещё дальше, на запасном пути, разгружался «товарняк». По наклонным доскам из дверей вагонов громыхали на землю железные бочки, съезжали деревянные ящики с непонятной надписью «Не кантовать».
Ветер смешивал степные запахи с чадом паровозных топок, бензина и прокалённого солнцем железа. Казалось, даже цветы в палисаднике возле станции пахнут гарью.
По другую сторону водокачки шумел базар. Здесь жили сытые запахи.
Зорька смотрела на молоко, как заворожённая.
На всех станциях были базары. И на каждой станции Зорька крутилась возле прилавков, рискуя отстать.
Даша слабела. Зорька с трудом заставляла её выпить кружку подсахаренного кипятка и съесть размоченный в горячей воде сухарь.
— Что это Даши не слышно? — один раз спросила Маря.
Соседка по нарам Нинка, девчонка робкая и тихая, открыла было рот, но Зорька погрозила ей кулаком. Нинка испуганно закрыла рот и юркнула под одеяло.
— Спит она, — сказала Зорька, замирая от страха: вдруг Маря сейчас полезет к ним наверх. Но Маря не полезла. Только удивилась:
— Це ж надо — всю дорогу спать…
— Когда спишь, не так есть хочется, — сказала Зорька.
Маря вздохнула.
— Шо правда, то правда… Ну, ничого, дивчатки, скоро приедем до миста, а там усе наладится.
— Что наладится? — спросила Наташа.