{Когда мировая история подойдёт к своему концу, из этого озера родится Саошьянт.}[214]
Пехлевийские источники часто представляют Фрасийака культурным героем (мотив, совершенно чуждый «Авесте»): он строит чудесные дворцы, орошает поля, прокапывает судоходные каналы и т.п.; некоторые тексты изображают его ревностным огнепоклонником, строителем храма Огня. Однако и в среднеперсидской традиции Фрасийак по-прежнему — кочевник, захватчик, враг зороастрийцев. Обе эти тенденции существовали параллельно на протяжении всей истории сасанидского Ирана и сохранились даже в мусульманскую эпоху, когда Афрасиаб стал связываться с арабским нашествием и отождествляться с Дахаком. [208]
{А во владениях царя Манушчихра тем временем, на беду иноземцам, восторжествовал закон земледельческий, и была провозглашена праведная маздаяснийская Вера. Её провозгласила Спента Армайти. В облике девушки она пришла в дом Манушчихра. Её одежды сияли небесным сиянием, и свет от лучей разливался во все стороны на расстояние в хатру, которая [длиною] как парасанг; и была она опоясана поясом, который есть воплощение Религии маздаяснийской[215]}.[216]
И тогда воспрявший духом Манушчихр повёл иранцев против завоевателей — изгонять их прочь с богоблагословенной земли.
Две рати сошлись. Зазвенели мечи, запели стрелы в воздухе, кровь полилась на землю. К концу дня, когда Солнце-Хвархшайта ушло за горизонт, было объявлено перемирие. Утомлённые воины отправились отдыхать, а Манушчихр и Франграсйан встретились для переговоров. И было между ними решено заключить соглашение: пусть самый искусный лучник из дружины Манушчихра выпустит стрелу с горы Арьяхшу́та; где стрела упадёт, там отныне и будет проходить граница арийских и туранских земель. Сам великий Митра, бог клятвы и договора, да будет тому свидетелем.
Лучшим лучником слыл юный Эре́хш (или: Эре́хша; средне-перс. и фарси Ара́хш). Манушчихр призвал его и сказал:
— В твоих руках — судьба твоей родины и твоего народа. Ступай же, достойный сын благородного отца! Да пребудут с тобою боги!
Эрехш не ответил. К чему высокопарные слова? — всё ясно и так. Он молча взял лук, забросил за спину колчан со стрелами и отправился к Арьяхшуте.
С первыми проблесками зари он был уже высоко на склоне горы. Повернувшись лицом на восток, он вложил стрелу в тетиву и стал ждать. Он должен был выпустить стрелу сразу с восходом Солнца. Пылающий огненный диск уже показался из-под земли, — но пока один только Эрехш видел его: ведь он стоял высоко над долиной, овеваемый утренним горным ветром, а внизу, где собрались в ожидании арийские и туранские воины, ещё царила беспроглядная темень.
Но вот скользнул по долине первый солнечный зайчик, второй, третий, и ещё, и ещё; и вот поток света хлынул вниз с поднебесья. Заискрились снегами вершины, защебетали птицы. Эрехш воззвал к язатам, изо всех сил натянул тетиву — и выстрелил.
И — рухнул на землю. Когда воины Манушчихра поднялись на Арьяхшуту и склонились над ним, он был уже мёртв. Сколько было сил у благородного юноши — все он вложил выстрел. Жизнь покинула его. [209]
А небесная стрела, {что выпустил Эрехш, стрелок из ариев лучший [СК], летела так же быстро, как летит Тиштрия.
…Её направил
Творец Ахура Мазда,
Бессмертные Святые
И сам могучий Митра,
Чьи пастбища просторны,
Ей проложили путь.
За ней летели следом
Высокая, благая,
Божественная Аши,
А рядом с ней Паренди
На колеснице быстрой,
Пока не долетела
До Хванава́нт горы,
Пока не опустилась
Стрела на Хванавант [СК]}.[217]
Солнце-Хвархшайта уже почти скрылось за горизонтом, когда стрела Эрехша дрогнула на излёте, накренилась остриём вниз и упала на Хванавант. Там её и нашли гонцы.
Арийцы ликовали. {Земли у горы Падахшвар, которые захватил Франграсйан, он [Манушчихр] по договору забрал и Франграсйана назад, вернул [их] во владение стран иранских.}[218] И снова полновластно воцарился в Арьяна Вэджа. {Отныне Иран навсегда стал победоносным против иноземцев.}[219]
Оставшиеся годы своего царствования Манушчихр целиком посвятил мирному труду и успел совершить много добрых дел, возрадовавших Ахуру. {Во продолжение благого дела Франграсйана — ведь нечестивый туранец творил и добро — Манушчихр прокопал новые каналы в озеро Кансава, дабы туда ещё больше стекало чистой пресной воды.}[220]
{Он и в других местах прокопал каналы и воздвиг плотины — вот почему с тех пор маздаяснийцы говорят: «Я почитаю Фрат [Евфрат], который Манушчихр прокопал ради [блага] его собственной души; [ибо] он преградил воды [и] дал напиться.}[221] {Он сделал всю иранскую землю плодородной.}[222]
{И ещё благодаря Манушчихру люди открыли для себя чудесные свойства овцы Кури́шк. Эта большерогая овца может скакать [210] иноходью, как конь, легко взбирается в горы по крутым склонам. Манушчихр пользовался ею как лошадью — и с той поры иранцы, собираясь в дальний путь через горные перевалы, седлают овцу Куришк.}[223]
{Манушчихром были рождены [сыновья] Фриш, Наотáра (среднеперс. Нотáр, фарси Новзéр) и Дурасрóб.}[224] {А от неправедной сестры Манушчихра — Манушáк и злого Айшмы пошёл род противников Заратуштры.}[225]
Нотар
В пехлевийских источниках Нотáр (авест. Наотáра, Новзéр «Шахнаме») практически не упоминается как иранский царь, и эпоха его правления выпадает из легендарных хронологий (эту традицию унаследовали и многие арабские источники). По-видимому, в ходе формирования зороастрийской ортодоксии сказание о коротком и неудачном царствовании Нотара не было канонизировано; однако это сказание сохранялось в фольклоре и — скорее всего, через посредство «Хвадай намак» — вошло в «Шахнаме» (в переосмысленном виде).
Новзер
В «Шахнаме» Новзер, унаследовав после Менучехра трон, очень скоро забывает предсмертные наставления отца. Закон человеческий был им презрен, / Корысти и золоту сдался он в плен <…> Отцовский обычай поправ, притеснять / Он стал и мобедов и славную рать. В народе день ото дня росло недовольство царём, как некогда во времена Джамшида. Особенно вознегодовали знать и воины.
Новзер письмом призвал Сама для защиты престола. На иранской границе дружину Сама встретили вельможи Новзера. Все спешены, к Саму один за другим / Подходят и долго беседуют с ним, осуждают Новзера: «Он мудрый завет перестал соблюдать, / Утратил божественную благодать. / Нельзя ли, чтоб Сам, чистый сердцем герой, / Воссел на престол этой смутнрй порой? / В лучах его правды весь мир бы расцвёл. Но Сам с негодованием отверг преступные речи о захвате престола и призвал вельмож вновь перед лицом Изеда присягнуть на верность царю, заверив их, что он убедит Новзера одуматься: «Найдётся ль на свете столь ржавый металл, / Чтоб, если потрудишься, не заблистал?» И Саму действительно удаётся вернуть царя на истинный путь. Однако, шли дни, по немилостив был небосвод, / К Новзеру любви не являл он с высот. [211]
Между тем весть о смерти Менучехра и дурном поведении его преемника достигла Турана. Тогда-то Пешенг, управлявший страной, / Идти на иранцев задумал войной, — чтоб отомстить, наконец, сполна за убийство Тура. Туранскую рать возглавили сыновья Пешенга — Гарсиваз (авест. Керсевазда), Агрерас (или: Агрир, авест. Аграэрата), брат Пешенга Висе́и царский наследник боец Афрасиаб (авест. Франграсйан), / С чьей силой сравниться ничья не могла б. Все воины горят жаждой мщения, один лишь Агрерас сомневается в целесообразности войны: «Хоть нет Менучехра в Иране, но там / Вождь рати — из рода Нейремова[226] — Сам; однако после увещевания Пешенга он отметает сомнения прочь: «Кровь недруга лить я рекою готов».
Туранское войско выступает в поход. Накануне сражения в стане туранцев разносится весть, что Сам умер, Заль в трауре, строит Саму усыпальницу, в рядах иранцев Заля нет, — это ещё больше воодушевляет Афрасиаба. В многодневном изматывающем сражении гибнут многие иранские герои. Новзер попадает к Афрасиабу в плен, Афрасиаб воцаряется в завоёванном Иране, — тем завершается эпоха царствования Новзера, продолжавшаяся всего семь лет. (Во многих пехлевийских и арабских источниках эта эпоха вообще выпадает из повествования: Менучехра сменяет на престоле Зов (авест. Узáва).
Туранцы грозят вторгнуться в Кабулистан — владения Мехраба, отца Рудабе. Заль приходит на помощь Мехрабу и разбивает туранское войско. Тогда разъярённый Афрасиаб обезглавливает Новзера, хочет казнить и пленников, но, вняв уговорам Агрераса, милует их; назначает Агрераса правителем города Амóла[227] и оставляет всех пленников под его надзором в соседнем городе Сари́ — с наказом убить их всех, если Амол будет осаждён иранцами. Вскоре это и происходит: несметные дружины иранцев под предводительством Заля идут мстить за казнённого царя. Пленники молят Агрераса о пощаде, и тот, сжалившись, без боя сдаёт Амол и Сари вместе с заложниками, а сам уезжает к Афрасиабу. Афрасиаб, взбешённый ослушанием, убивает брата.