Лето в Пади коренным образом отличалось от теплого сезона вне ее. После Судного дня на глобально теплеющей планете стало жарко и душно. Зимы не приносили опустошенной земле должной прохлады, так ожидаемой оставшимися в живых. Весна вообще слилась с летом и осенью, размыв границы климатических зон и времен года. В общем, появились только два периода: зима и лето. Причем зима больше стала похожа на весну в прошлом: теплую, почти без снега и с ярким солнцем. Лето же вообще превратилось в сезон жары. Зной испепелял землю, водоемы высыхали, а животные сходили с ума от жажды.
И если леса еще сохраняли прохладу под громадными кронами, то болота Пади стремительно высыхали, зарастали и превращались в необъятные кладези торфяников. Большие Лужи, будучи самым огромным болотом Пади, сужались, мелели, обнажая повышающийся рельеф и превращая его в многочисленные островки. Не желали расставаться с родными пенатами и жители топей. В числе их оказался Болотник, живущий здесь многие годы, прямо в сердце Больших Луж. Местные жители называли его болотняником, но те немногие, кто знал его ближе, обращались к нему по имени – Болотник. Широкое желтоватое лицо с бородкой-клинышком, крепкие мозолистые руки, сутулость, щербатый рот и грубоватый с хрипотцой голос придавали ему образ умудренного опытом и невзгодами колдуна, старца, ведающего многими тайнами.
Его небольшая ветхая хижина на сваях из ржавых труб-магистралок, наполненных бетоном, стояла в километре от леса, всегда сокрытая от любопытных глаз туманной завесой топей. Зеленоватый болотный газ, выбираясь наружу, создавал оптические иллюзии: днем – миражи, а по ночам – красивые мерцающие сполохи. В теплые темные ночи Большие Лужи светились бледно-голубоватыми огоньками, выписывающими в воздухе сложные траектории. Ходило поверье, что это души погибших людей или болотные духи, но на самом деле их возникновение объяснялось, скорее всего, спонтанным возгоранием выделяющегося из болота газа, гниющими растениями, фосфоресцирующими микроорганизмами либо радиоактивными минеральными осадками.
Теперь путники держали курс к домику Болотника. Раньше эти болота чаще называли плавнями, поэтому многие недоумевали, почему местность именовалась Большими Лужами, а не, например, Большими Плавнями. С высоты птичьего полета окрестности действительно выглядели зеркальными, похожими на лужи. Но сейчас участникам рейда было не до красот губительных болот. Пыхтели, пугались, сыпали проклятия, вязли в жиже и ряске, отшвыривали случайных тварей, но упорно продвигались к центру трясин. Только двое, смахивая пот с лица и с трудом выдергивая ноги из зыбучей грязи, умудрялись разговаривать и делиться впечатлениями.
– Самые опасные места – это мочажины, – кряхтя, рассказывал позади идущему сталкеру Болотник, – они зыбкие и незаметные. Чаще всего между кочками темные открытые участки воды, иногда затянутые тиной. Вот они-то и есть смертельные ловушки, и одному из них никак не выбраться. А в остальном эти болота добрые и приветливые, тихие, спокойные…
– Ню-ню, – проворчал Холод, орудуя вехой в такт движения, – просто спальный район, ептеть! Рай.
– Так и есть, солдатик, Рай. Так его в Пади и кличут, – ухмыльнулся Болотник, почти не работая черным посохом, украшенным резным орнаментом из непонятных символов, и при этом уверенно шагая по воде.
Со стороны он походил на апостола Андрея, «гуляющего по воде». И сам старик, и его странный посох вызывали у Холода воспоминания далеких лет, того боя в разрушенном городке Зоны, ставшей впоследствии Анклавом. Тогда группе спецназа пришлось сначала штурмовать НИИ в Туманске, а потом оборонять его же от военизированной секты, мечтающей завладеть секретной установкой телепортации. В схватке с черным убийцей-инкогнито, кстати, так внешне похожем на Болотника, Холод заметил точно такой же композитный шест, оказавшийся артефактом «посох». Но и тот «черный Зорро», и посох канули в неизвестность, а пропавший в бою отец Треша объявился снова только через год. Чтобы опять исчезнуть из жизни Холода навсегда… Теперь это диковинный посох вызвал воспоминания о командире и тех трагических эпизодах, о чем Холод поспешил сообщить вслух.
– Это артефакт «посох», – пояснил Болотник, – все, что осталось мне от друга, в прошлом боевого товарища, сгинувшего в чреве Армады. Посох несгораем, непотопляем, сломать его тоже нельзя. А вот друг, кажись, все же канул в небытие…
– А друга не Черным Сталкером звали?
Старик застыл и повернулся к говорящему. Глаза его сузились, язык облизал обветренные губы:
– Да, верно. Когда-то его так называли. А еще «Черным убийцей», Бэтменом, Идолом и Святым Карателем, но для меня он всегда был Степаном. А что, знаком с ним?
– Да так… нет. Видеть – видал, а близко не знал. И слава богу! А вот мой командир очень даже успел познакомиться. Да так, что сначала исчез с ним в бункере Станции, а потом и вовсе сгинул. Так что судьбы и того, и другого, смотрю, очень схожи. Прямо спирали истории!
– Мироздания.
– Что?
– Ничего, – пробурчал Болотник и пошел дальше, – под ноги смотрите, с гати не сходите, а то как слепые щенки псевдоволка ходулями своими мимо тычете…
– Так это ты здесь свой в доску и старожил, а мы люди сухопутные, пешие, грязь месить не привыкли, – бросил в спину старика Холод, вытаскивая «ходулю» из жижи.
– Господи! Что это? – вскрикнула Фифа, подскочив и подняв тучу брызг.
Путники с трепетом рассматривали лежащий под толщей воды труп, сияющий, словно образ ангела с небес. Коричневое лицо юноши без единого изъяна открытыми желтыми глазами смотрело вверх, прямо на людей, руки скрещены на груди, синие ногти, нетронутые гниением кожа и одежда. Холод озвучил вслух пришедшую мысль:
– А чего он… это… как живой и не гниет даже в топях?
– Дык мумифицируют плавни любого попавшего в них. Болото ведь на девяносто процентов состоит из воды с высоким содержанием гумусовых кислот. А такая среда, мил человек, замедляет рост бактерий, отчего утонувшие тела не разрушаются. Водичка холодная, почуяли уже? Наличие кислот в сочетании с низкой температурой воды и недостатком кислорода оказывает дубильное воздействие на кожу, чем и объясняется темно-коричневый цвет. Таким образом, благодаря отсутствию кислорода и антибактериальным свойствам сфагнума, который является мощным консервантом, тела прекрасно сохраняются.
– Мда-а уж, чудеса, да и только! Никто ему веки не прикроет? Кто это?
– Хочешь, прикрой ты ему, – ехидно скривился Болотник, поправляя балахон, – это сталкер Хор, он два года тут лежит. Спит.
– Чего-о?
– В смысле-е?
– Ну, ясен пень, вечным сном! – Старик хохотнул и пошел дальше. – Его какая-то царица упекла сюда, чтобы охранял эти места. Исида, кажись.
– Атас. Египтяне уже сюда залезли? – воскликнула Злата, протирая глаза.
– И кого от кого он тут охраняет? – не выдержал Малой.
– Меня, Рай, Врата Армады. От всех. Никого сюда не нужно пускать, и так натворили уже дел, мир разрушили, время вспять повернули!
Холод переглянулся с Трешем и Гуром, знахарь кивнул и пожал плечами. На этом странности Болотника не закончились.
– Значит, говоришь, командир твой? – отозвался проводник-болотоход, шагая дальше. – И что, ты его тут сейчас ищешь?
– Да. И он тоже, – Холод ткнул рукой в сторону Треша, – отца своего ищет.
Старик снова встал, всмотрелся в лицо молодого сталкера. Глаза ясные, чистые, откровенный прямой взгляд. Волевой подбородок, ровные черты лица, крепкая рука, уверенная поступь. Треш тоже остановился и вцепился в Болотника проницательным взглядом.
– Похож, – констатировал старец, искоса посмотрел на Гура, хмыкнул, достал небольшой бурдюк с водой и отпил немного из него, только потом, уловив вопросительную мимику сталкера, продолжил: – Видный боец, хороший мужик!
– Кто? – Треш еле разлепил сухие губы. – Я?
– Батяня твой, ешкина кочерыжка! Ты-то здесь при чем? Тебя не ведаю.
– А… Как?! Старик, так ты знаешь его?! Ты знаком с Никитой Топорковым, с Истребителем? – пролепетал Треш, смахивая паутинку с лица. Теперь замерли все, боясь звуками заглушить ответ Болотника и пропустить мимо ушей важную информацию.
– Еще бы! Как же мне, местному старейшине Луж, и не знать Никиту?! Только он давно не Истребитель… – Дед, предчувствуя фурор от его информации в рядах гостей, не спеша высморкался прямо в болотину, утер широким рукавом нос и сообщил: – Он Страж Армады!
Все расположились в сенях, соединенных с жилой комнатой низкой аркой без двери. «Вот почему дедок сутулый такой, вечно пригибаться приходится», – подумал Малой, разглядывая низкий потолок. Почерневшее дерево, гнилые потолки и щели в старой кладке. Казалось, хижина вот-вот сложится карточным домиком и навсегда похоронит гостей и хозяина. По стенам болтались на сквозняке пучки трав, мешочки с семенами и соцветиями, порошками, мазями, маслами. Запах нафталина перебивался хвойным, который ни с чем нельзя было спутать. Черные доски пола скрипели, дом шатался и жутко трещал.
Старик ходил по комнатушке из угла в угол, доставал разные снадобья, готовил неприхотливый завтрак, а сам неустанно говорил и говорил. Треш очень хотел услышать подробности об отце, но никто старца не перебивал, чтобы не обидеть и не разозлить, а то вообще, чего доброго, замолчит и ничего не расскажет. Поэтому терпеливо ждали окончания лекций Болотника.
– Болота препятствуют развитию так называемого парникового эффекта в атмосфере. Их не в меньшей степени, чем Чащобу, можно назвать «легкими планеты». Дело в том, что реакция образования органических веществ из углекислого газа и воды при фотосинтезе противоположна реакции окисления органических веществ при дыхании, и поэтому при разложении органики углекислый газ, связанный до этого растениями, выделяется назад в атмосферу за счет дыхания бактерий. Один из главных процессов, способных уменьшить содержание углекислого газа в атмосфере, – это захоронение неразложившейся органики, что и происходит в болотах, образующих залежи торфа, трансформирующегос