Весь дрожа, я стоял на второй лестничной площадке, а снизу меня манило нечто скрючившееся в темноте. С диким визгом я взлетел по ступенькам, забежал в комнату и захлопнул дверь с таким грохотом, что подскочили угли в камине.
2-е февраля, полночь
Поспал днём. С наступлением сумерек не решаюсь смыкать глаза. И всё же за дверью ничего не слышно, даже наоборот, тихо, как в могиле.
4-е февраля, 3 часа ночи
Если рассудок ускользнёт ещё раз…
Вскоре после полуночи на меня внезапно напала сонливость, и я принялся яростно расхаживать из угла в угол, надеясь таким образом прояснить мозг, но увы. Перед глазами поплыло, комната закружилась, и я рухнул в постель, точно камень.
Мне снова приснился сон, и вот какой: я тихо крался по сырому, узкому коридору, сжатому с обеих сторон мрачными стенами. Рядом скользило какое-то существо, то тёрлось о ноги, то привставало и тыкалось носом мне в руку.
«Кошка», — подумал я и нагнулся погладить.
Его голова, медленно покачиваясь, поравнялась с моей. Я почувствовал на лице дыхание. Оно было ледяным… таким неестественно ледяным, что я с содроганием проснулся.
Я обнаружил себя распластавшимся на нижней площадке лестницы. Было адски холодно и неимоверно тихо. Сквозь окошко-бойницу просачивался лунный свет, рисуя на полу тусклые узоры.
В руках кто-то шевельнулся. Я опустил взгляд и… Теперь я понимаю, что выл, как умалишённый, когда поднимался по ступеням к себе в комнату.
Перевод переводом, но нужно убираться из этого места как можно быстрее.
Тот же день, полдень
Хвала богу! За Понту! Вот событие, которое поможет восстановиться моему пошатнувшемуся рассудку. У меня гость, точнее, двое: доктор Данкирк и его помощник Скэггс. Они сбились с дороги и с час назад забрели сюда, а поскольку явились с запада, не проезжали через деревню.
Даже за это короткое время их присутствие подействовало на меня сродни целительному бальзаму. Более того, я совершенно забыл свои страхи и едва не рассмеялся, когда доктор, и заодно антиквар, по совиному моргнул за толстыми линзами очков и раскатистым басом объявил, что считал поместье Чёрная Пустошь необитаемым, но, раз уж это не так, с моего дозволения хотел бы обследовать древнюю кладку вокруг озера (он слышал о нём сумбурные, но мучительно притягательные слухи), и мне следует без вопросов пойти им навстречу и помочь внести впечатляющий вклад в науку. Бесспорно, доктор уже немало для неё потрудился, написав совместно с достопочтенным мистером Симпкинсоном из Инголдсби брошюру об истоках обычая покрывать имбирные пряники сусальным золотом.
Слуга был менее словоохотлив.
— Проклятье! — ревел он, забрасывая в башню поклажу. — По каким только сраным дырам не таскал меня док, но такой я ещё не видывал… что б мне провалиться!
Я отправил их на первый уровень башни, в единственную пригодную для жизни комнату, помимо моей.
5-е февраля, на рассвете
Ночка выдалась «весёлая». Просунул под дверь тонкую дубовую доску, заткнул уши скомканной тканью и не давал себе спать с помощью уколов пером. Дверь подрагивала несколько раз.
Тот же день, позднее
Пишу эти строки и вижу, как доктор с помощником изучают стены вокруг озера. Первый деловито стучит по древним камням геологическим молотком. Отсюда этот круглолицый толстячок выглядит сильно укороченным, напоминая огромный, обтянутый твидом мяч.
Вот он вскинул голову и, сверкнув большими, кроличьими зубами, выкрикнул Скэггсу какой-то приказ. Сей достойный малый бежит к хозяину с небольшой лупой, которую тот выхватывает из рук. С моей высоты Скэггс очень похож на лоснящуюся, жирную крысу, чему в немалой степени обязан своими покатыми плечами и блестящими глазами-бусинками.
У каждого нос закрыт туго повязанным платком… право, очень странно. Мне казалось, что запах озера исчез, по крайней мере, меня он не беспокоит уже несколько дней.
Нужно скрывать свои галлюцинации от гостей. Даже вчера они всё время как-то странно поглядывали на меня.
6-е февраля
Данкирк имел наглость заявить, что никогда не слышал о Понту! Мало того, что доктор прискорбным образом выставил себя невеждой, так ещё и позднее, когда работал с помощником подле сторожки, хитро подмигнул ему поверх очков, и тот, опустив левое веко, странно постучал себя по лбу. Я тогда случайно глянул на них с порога башни и всё отчётливо видел.
От такого к себе отношения я оставил всякую мысль об отъезде. Я им докажу! Докажу!
7-е февраля, ближе к вечеру
Я только что пережил кое-что мучительное. Возможно, причина в общей слабости либо нервном приступе, но мне кажется, что я действовал помимо собственной воли.
Вчера вечером запыхавшийся антиквар поднялся ко мне в комнату, чтобы почтить меня своим визитом. Я подвёл его к единственному креслу — скрипучему сооружению из осколков дуба — и начал разводить пламя.
Он остановил меня взмахом пухлой руки.
— Чёрт возьми! — взревел он, промакая толстые, обвислые щёки батистовым платочком. — Да в этом камине быка изжарить можно! Будь я проклят, если понимаю, как вы терпите такую жару!
Почему-то я поспешил сменить тему.
— Как ваши успехи на озере?
Носовой платок доктора внезапно прекратил порхать по красным, блестящим складкам его бычьей шеи.
— Слабо, сэр, даже очень слабо! — проревел он, выбрасывая в огонь промокший комок батиста. — Кладка очень древняя… явно сложена за много столетий до кельтов. А вот канализационный запах, вызванный, как вы понимаете естественными причинами, всё же препятствует исследованиям. Более того, настолько мерзок, что напомнил мне о… — Тут он громко расхохотался и хлопнул себя по толстым ляжкам. — Вы знакомы с «Иллюстратой» Элферда?
Меня так и подмывало заткнуть уши пальцами, но я, мучимый всё сильнее тревогой, только покачал головой.
— Элферд был монахом из клюнийского ордена, — пророкотал антиквар, метнув на меня проницательный взгляд, — чудным шарлатаном, который, согласно «Аналектам» Паркера, жил не тужил во времена Генриха Второго. В перерывах между схватками с жареными каплунами и чашами монастырского эля он каким-то образом нашёл время на «Британнику Иллюстрату», якобы естествоведческий труд, который теперь считают не более чем нелепым собранием од и народных сказок.
Наивысшее достижение в нём это так называемый перевод, по уверениям бесстыжего Элферда сделанный с ряда очень древних загадочных рун. В истории рассказывается об одном элементале, невероятно опасном демоне, которого, подобно хатифу из арабских легенд, никогда не видно. Обитает он в зловонной бездне, что из-за своего гнилостного, сводящего с ума запаха называется «озером яда».
Казалось, голос доктора бился прямо в мои барабанные перепонки. Меня охватило безумное желание завопить.
— Это злое существо, — продолжал антиквар, бросая на меня ещё один проницательный взгляд, — владычествует над сворой странных тварей, которыми управляет при помощи пронзительного, демонического свиста дудочки, совсем как заклинатели кобрами, согласно распространённому мнению. Полагаю, Эльфред подхлёстывал воображение, поглощая мальвазию бутылка за бутылкой. Он утверждает, будто эти твари идут первыми, заманивают новых слуг и подстрекают к…
Здесь мой разум, по всей видимости, не выдержал, потому что помню, как кружился в пируэте, выделывая странные скользящие движения, и сотрясался в приступах жутко звучавшего хохота. А затем меня окутала чернота.
Очнувшись, я обнаружил, что лежу в постели и в окно жизнерадостно заглядывает солнце. Сверху лучезарно улыбалось красное лицо Данкирка. Заметив под глазами у доктора тёмные круги, я вопросительно посмотрел на него.
Тут в комнату ворвался крысоподобный Скэггс и как раз успел перехватить мой взгляд.
— Ей-бо, хозяин нянчился с тобой, как с младенцем, — возмущённо проверещал он. — Восемь часов кряду сиднем просидел у твоей кровати!
Доктор взглядом заставил его замолкнуть.
— Я ждал что-то в этом роде, — повернувшись ко мне, начал он своим раскатистым голосом. — Всё это проклятое озеро: ядовитые пары, как вы знаете, имеют свойство порождать нездоровые иллюзии. Плохое питание, опять же, но главным образом эта вонючая лужа. Чёрт возьми! Это место следовало бы уничтожить!
— Что я говорил?
— Всякие безумные бредни. — Антиквар поднёс к моим губам целебное снадобье, — в которых большая доля моей вины. Рассказ о легендарном демоне из «озера яда», должно быть, взволновал вас без меры, — заключил он с весёлым смешком. — А теперь, голубчик, гоните от себя все эти больные фантазии, и ручаюсь, что вскоре вы станете на путь выздоровления.
8-е февраля, утро
Чувствую себя не хуже обычного, несмотря на недавний приступ. И, что удивительно, ночь прошла спокойно, хотя я проспал несколько часов. Видно, я и впрямь «на пути выздоровления».
Тот же день, вечером
Незадолго до заката я без труда спустился по лестнице и, проходя мимо открытой двери в комнату антиквара, заметил проблеск света. Я тихо переступил порог и обнаружил, что этот свет исходил от зеркальца, которое доктор поместил у окна.
Повинуясь внезапному порыву, я заглянул в его кристальные глубины, и на меня зло уставилось незнакомое лицо. Длинное, узкое, ненормально худое, заросшее густой, длинной щетиной. Из-под гривы влажных, чёрных волос, что отливали тут и там синевой и были сплошь в колтунах, выглядывали заострённые уши. Тонкие, посеверевшие губы поражали бледностью. Довершали картину узкие глаза, горевшие зеленью из глубины запавших глазниц.
Я отпрянул, не в силах поверить, что вижу самого себя. Эти глаза…
Мои размышления прервал громкий оклик доктора.
Я бросился ко входу и уставился в густеющую темноту. Весь восток заволокла чёрная мгла, всё больше расползавшаяся по небу.
Передо мной темнели две фигуры, каждая прижимала к носу платок. Ближняя поманила меня свободной рукой. То был антиквар.