Его размышления прервали шаги Марты, и он тут же напрягся, приготовившись к жёсткому выговору, но вместо этого она прошла мимо него в свою комнату, ничего не сказав.
— Марта?
Скрипнули железные пружины её кровати. Она ничего не ответила, лишь шмыгнула носом, и Мстислав в ужасе застыл. Больше всего на свете он не любил, когда она плакала. Женские слёзы, особенно неожиданные, вызывали в нём беспомощность, потому что от него не зависело, когда они закончатся. Благо, что Марта плакала всего пару раз на его памяти, но когда это происходило, он совсем не знал, что делать.
— Я не пойду в участок, останусь здесь, — неловко, но довольно громко произнёс он, отводя взгляд к окну, где сквозь стёкла несмело пробивались последние закатные лучи, окрашивая кухню в красноватые оттенки. Мстиславу они напомнили кровь, и он представил, как репортёрша наблюдает за тем, как из воды достают трупы — один за другим, кого-то в крови, кого-то нет — и внутренне содрогнулся. Это было неправильно! Как и тогда. — Не хочу оставлять её одну.
Кровать вновь издала рычание, но на этот раз давая понять, что Марта поднялась. Она показалась в проходе между комнатой и кухней: непривычная без своего всегда белоснежного передника, с распущенными волосами и недобро сверкающими, покрасневшими глазами.
— Её зовут Мирослава, — рявкнула она. — У женщин есть имена. Не только у меня и твоей матери. Научись быть более внимательным!
— Я знаю, как её зовут, — возразил он. — Но имена…
— Мирослава сама тебе его назвала, а значит, ничего не имела не против! — перебила она его.
— Она назвала его тебе, а не мне, — почему-то вновь не согласился он, но почти мягко. — Да и у них в столице нет таких поверий.
— Тем более! Даже если она не назвала тебе его, ты-то почему-то общаешься с ней по-простому — я слышала, что ты ей бормотал, когда принёс сюда! Да и сам назвался при встрече по имени.
— Ты тоже.
— Мстислав, не веди себя так, — суровым тоном попросила она.
Он глубоко вздохнул сдаваясь.
— Когда я представился по-простому, то это было скорее от удивления, а потом она уже сама предложила, и я не стал спорить, но…
— Но упёртость и самодурство не лечится, — почти миролюбиво продолжила за него Марта, и Мстиславу ничего не оставалось, кроме как согласно кивнуть. — Эта девочка не зря сюда прибыла, мой дорогой, и ты это в глубине души знаешь, но боишься признать. Так же, как не хочешь признавать, что Мирослава — это не твоя мать.
Вяземский прикрыл глаза, заранее зная, к чему приведет этот разговор и не желая в этом участвовать.
Глава 10. Готовность признать неправоту
Но пусть он не хотел обсуждать эту тему, Вяземский также точно знал, что Марта не успокоится, пока не добьётся своего, поэтому потёр переносицу и честно сказал:
— Я не хочу, чтобы женщина, находящаяся под моей ответственностью, пострадала… Но, Марта, эта репортёрша сведёт меня с ума! — неожиданно для самого себя вспылил он. — Я ей велел не лезть к трупу, так она проследила за нами, и я даже не сразу заметил — запах смерти заглушил её присутствие! Я хотел поймать её и отправить обратно в столицу, чтобы не мешалась и не пострадала, но она сбежала, а хозяин леса попутал тропинки и отправил меня совсем в другую сторону. Линнель и Эрно её нашли, так она заставила их привести ее обратно к телу, которое болван Ииро не успел отвезти в больницу! Когда лес меня выпустил, я её там и нашёл в таком виде: грязную, больную, всю в царапинах. Марта, она здесь только один день, я боюсь уже не того, что до неё доберётся убийца, а того, что она сама себя угробит.
В последний раз такую пламенную и длинную речь он произносил на собрании общины, когда пытался убедить их в том, что участвовать в строительстве железной дороги выгодно всем. Тогда ему удалось добиться своего, но Мстиславу показалось, что он просто сбил их с толку своим красноречием.
Марту же было не так просто вывести из равновесия, ведь она помнила его ещё запальчивым и упрямым мальчишкой, поэтому она просто улыбнулась, а потом даже рассмеялась, покачивая головой в разные стороны.
Мстислав предчувствовал какой-то подвох и, уже пожалев о своей откровенности, хмуро спросил:
— Что?
Марта охотно ответила, не тая улыбки:
— Я хотела обругать тебя за то, что ты плохо заботишься о нашей гостье. Но теперь понимаю, что тебе нужно посочувствовать.
— Марта, не начинай, — поморщился он, осознав намёк.
Она тут же выпрямилась и подошла к столу, за котором он сидел, оперлась на него, нависая и начала:
— А почему нет, Мстислав? То, что ты отрицаешь очевидное — не даёт добра ни общине, ни всем нам! Может, это она та девушка, которую предсказала вещунья?
— Ты готова согласиться на любую, — недовольно поджал он губы, взглянув Марте в глаза. — Да я тоже готов, лишь бы это помогло, но какой толк тыкать пальцем в каждую, если эта всё равно ненужная? Какая от этого польза?
— Откуда ты знаешь, что это не она? — вопросила она.
— Потому что, Мирослава обычный человек! — обрубил Вяземский. — Вещунья предсказывала особенную девушку, но это не она.
Марта после его слов мгновенно успокоилась, села на скамью и просто уставилась на него.
— Ты совсем не понял, что предсказала вещунья, — медленно проговорила она.
Он тут же резко поднялся на ноги, чувствуя, что больше не способен выслушивать нотации.
— Я схожу в участок, отчитаюсь перед начальником, — буркнул он, хватая валяющийся на скамье пыльник.
— Ты обещал, что останешься, — заметила Марта, с непонятным удовольствием, наблюдая за его дёргаными движениями.
— Я туда и обратно. Надо ещё проверить, вдруг что-то по делу парни разузнали.
И Марта, которая обычно всеми силами старалась задержать его подольше дома, с благосклонной улыбкой кивнула:
— Вернись к ужину. Наверняка целый день не ел.
— Хорошо, — буркнул он и вышел из дома.
Вяземский шёл быстрым шагом, торопясь оказаться в пусть и неуютных, но безопасных для него стенах — в них он знал, чего ожидать и как себя вести. Он любил Марту, она была единственным его близким человеком, но порой с ней было непросто. Она была сестрой отца и жила в их доме с тех пор, как ещё в молодости овдовела. Потом не стало и родителей Мстислава, а бабушка с дедушкой ушли ещё раньше, и они остались вдвоём. С тех пор она мечтала о том, чтобы в их доме появилась настоящая хозяйка, но Мстислава всё устраивало и так, пока вещунья не открыла рот и не заявила о том, что этому положению должен прийти конец.
Марта с той поры стала невыносима, но он не винил её, даже понимал и поддерживал, ведь его благополучие напрямую было связано с благополучием общины, но то, что она стала предлагать ему даже приезжих… Мстислав замер посреди дороги и раздражённо передёрнул плечами. Ему нужна была женщина из тех, кого он хорошо знал и понимал.
Подумав, он принял решение, что после того, как разберётся с этим делом, отправится на ежегодную ярмарку, где собиралось множество женщин из соседних сёл, продавая городским всё, что их душе угодно. Они любили посещать яркие, цветастые палатки, дабы стать обладателями необыкновенной красоты вещей ручной работы на любой вкус: поясов, платов, тотемов, бронзовых фигурок, сервизов, деревянной мебели. Хозяек этого добра должно было быть много. Но если и там не удастся отыскать нужную девушку, то он поедет по соседним сёлам и обратится за помощью к членам общины, а они ему точно не откажут.
После принятого решения Мстиславу стало легче, и он уже в более спокойном расположении духа продолжил путь до участка.
Ему нравилось идти и не быть никем окликнутым, потому что все знали, чем он занят, и не хотели отвлекать. Обычно, чтобы преодолеть расстояние от дома до участка, ему не хватало и часа, хотя идти быстрым шагом было от силы минут тридцать — это не из-за того, что оба здания находились почти на разных концах села, а по причине любителей «почесать языком».
В участке он привычно одарил Пекки кивком, а затем сначала пошёл к парням, чтобы узнать последние новости, а после уже к начальнику. Тот давно его не вызывал, и Мстислав предчувствовал, что если он явится сам и ещё без хороших новостей, то тот рад не будет, но поделать с этим ничего не мог.
— Как госпожа репортёрша? — встретил его взволнованным вопросом уже переодетый в чистое Линнель, вскочивший тут же на ноги после его появления.
На столе у него были разбросаны все сладости, которые можно было найти в деревне. Он даже специально составлял список конфет тем, кто ездил по делам в Финляндию, чтобы они ему их привезли.
— Марта говорит, что всё обойдётся, — ответил Мстислав, отметив облегчение даже на лице сидящего за знакомыми листами Эрно с чашкой чая и сухими печеньями, который тоже был переодет в свежее. — Где ваши братья?
— Нужна была помощь с украденной коровой, и Раймо два часа назад ушёл. Ииро возвращался, но мы сразу его обратно отправили в морг, чтобы он там уточнил о других телах у Никуля по поводу того, что было раньше — вода или смерть. Так как их уже забросили родственники, то сильно надеяться не стоит, но, может, наш любитель приложить на грудь всё же вспомнит, — отозвался Линнель, облокатившись о стол. — Но пока тебя не было, мы решили сами просмотреть описание убитых и обнаружили сходство между всеми трупами. Впервые жаль, что у нас нет этого чудо-изобретения — фотоаппарата, но кое-что мы и сами помним. Эрно также откопал старые дела, где убийца тоже был душитель, но следы на теле там явно другие. Госпожа репортёрша была права — в нашем случае убийца сначала задушил, а потом утопил тела.
— Если бы Никуль был более внимателен и менее пьян всё время, то он сам бы на это указал, и мы не потеряли столько времени, — сварливо заметил Эрно.
— А ты вот у нас самый умный, но при этом учёбу в столице бросил и дело раскрыть не можешь, как и все, — легкомысленно заметил Линнель, а потом вскрикнул, получив по плечу кинутой пустой железной тарелкой, которая с глухим звоном покатилась по полу. Он недобро сверкнул глазами на довольного Эрно, но реагировать не стал, а продолжил развивать тему. — Если бы я любовался жмуриками тридцать лет, то тоже не выдержал бы и начал пить.