— И что мне делать с этим, Мстислав? — начал ворчать Горецкий. — Градоначальник, не желая общаться с тобой, шлёт телеграммы напрямую мне, с требованием отчитаться о ходе расследования. Не мне тебе говорить, что нам ни к чему лишнее внимание. А тут ещё эта репортёрша, которую ты почему-то поселил у себя, а не со своими ребятами. — Здесь он замолчал, оценил многозначительный взгляд Мстислава, пожевал тонкие губы и махнул рукой. — Тут я с тобой согласен, конечно, но почему ты её не выгнал?
Мстислав невозмутимо пожал плечами, словно не считал нужным давать объяснения на подобные вопросы. Не признаваться же, что просто растерялся от её вида и запаха. Такое признание не забудется, а будет преследовать его до самой смерти.
Не дождавшись ответа, Горецкий продолжил:
— А что ты скажешь по поводу расследования? Тебя определили на это дело, как того, кто сможет с этим разобраться быстро и без шума, но при всём уважении к тебе, Мстислав, я не хотел говорить, но кое-кто в общине начинает роптать. Может, стоит передать это дело нам? Мы бы отложили дела общины — я перестану ездить туда. Или Чацкий пусть поможет. Как-никак у нас опыта побольше, чем у тебя. В этом нет ничего постыдного, ведь это твоё первое расследование…
— При всём уважении, но нет, — вежливо прервал его Вяземский, почувствовав вспыхнувший внутренний протест. — Мы с ребятами погрязли в этом уже по уши, втянули даже репортёршу и теперь должны добраться сами до ответов.
Горецкий переглянулся с Чацким, который внимательно их слушал и, задумчиво вертя вверх усы, проговорил:
— Ты же знаешь, что я не могу идти против твоего слова — тем более, когда сам стал инициатором твоего участия, но подумай, как будет лучше для общины.
— Я только об этом и думаю, — раздражённо процедил Мстислав, ощутив, как в висках задолбило ещё сильнее. — И мне не нравится разговоры членов общины за спиной. Так и передайте им.
Горецкий хохотнул, а затем расплылся в доброй улыбке, оглядывая с ног до головы Вяземского.
— Я помню эти интонации, — ностальгически протянул он. — Ты их использовал в детстве, когда отец тебе что-то запрещал. Не злись на стариков, Мстислав. Они, да и я, чего греха таить, обеспокоены меняющимися порядками в стране. Нам не нравится интерес к деревням и сёлам, который городские вдруг стали проявлять. Нам следует проявлять осторожность, чтобы сохранить свою независимость.
— Всем рты не позакрываешь, — подчеркнул Мстислав, которому сравнения с ребёнком были не по душе. — И если всю жизнь бояться, то наша жизнь будет зависеть от воли охотника, перед которым каждый день будет стоять выбор: пойти ему сегодня на охоту или нет. Лучше бы было выйти ему навстречу.
— В тебе говорит горячность, которая свойственна молодым, — парировал Горецкий. — Став старше и приняв официальное главенство, ты поймёшь, что лучше спокойное прозябание, чем вечные прятки от охотника, который теперь точно знает, на кого он охотится. Сейчас мы не готовы к резким переменам.
Мстислав промолчал, не желая спорить.
Он уважал Горецкого, к его советам и мнению часто прислушивался, но с некоторых пор он перестал видеть в словах членов общины непоправимую истину.
Если людям было угодно начать охоту на тех, кто отличается, то кто сказал, что им нельзя ответить тем же?
Глава 11. Признание неправоты
Но Мстислав тут же одёрнул себя. Подобные мысли ни к чему доброму не приведут, да и на самом деле он не желал подобного — это в нём говорило затаённое раздражение и усталость.
И вдобавок находились они далеко не в выгодном положении. На село их было пятеро, а если рассчитывать ещё на соседние, то наберётся лишь десятка два или три. Слишком маленькая армия для защиты ни одной тысячи обычных людей, за которых он, несмотря ни на что, нёс ответственность и которые были ему подобны, в отличие от тех же столичных.
Он вновь задумался, что подразумевают под собой его мысли. Было ли это наживное мнение или личное? Считал ли он столичных людей недостойными его защиты? Если да, то хорошо ли он вообще расследовал текущее дело? Что, если, несмотря на то, что он рыл носом землю, ему было, на самом деле, плевать, поэтому инстинкты не давали ему подсказок? Мстислав не был наивным и не могу отринуть эти мысли, как невозможные.
Его визит был нарушен наглым вторжением. Мстислав обернулся, чтобы приструнить наглеца, но, заметив в выбеленных глазах Ииро, энтузиазм, вместо этого лишь тяжело вздохнул — лучше было не сопротивляться, а позволить ему выговориться.
— Извините, шеф, но у меня срочные добрые вести.
— Говори, — хмуро потребовал он.
— Сегодня, к моему удивлению, когда я вернулся в морг, я не застал Никуля лежащим посреди подвала с бутылкой! Это первая новость. Вторая заключается в том, что когда я рассказал ему…
Тут Мстислав перебил его:
— Ииро, умолкни! Ты забылся и позволил себе лишнего. Ты хоть понял, в какой кабинет зашёл?
Паршивец, лучисто улыбаясь, оглядел кабинет, и Мстислав ясно видел, что он хотел утвердительно кивнуть, поэтому не сдержался и велел:
— Поди вон.
— Но, шеф, я всего лишь хотел разбавить нашу тоску радостью. Таким нужно делиться.
— Ииро, соблюдай приличия! — осадил он его.
Вяземский ничего не мог с собой поделать, и всё же дёрнул уголками губ, давая понять наглецу, что не сердится, и тот в ответ прямо-таки расцвёл. Затем он низко поклонился и в такой позе выкатился из кабинета, прикрывая за собой дверь. Шут.
— Я прошу прощения за его поведение. Он парень неплохой, но иногда не видит рамок, — с уважением обратился Мстислав к Горецкому и Чацкому, когда шаги Ииро затихли.
И если первой прятал в усах широкую улыбку и искры смеха в глазах, будучи стариком незлопамятным и понятливым, то второй выпрямился и впервые за время пребывания Мстислава в кабинете, подал голос:
— Тот факт, что ты смог сохранить здравый рассудок аж четырём оборотням в юности и сейчас способен заставлять их делать то, что тебе необходимо — окупает всех их мелкие прегрешения, Мстислав. Но у меня у самого трое взрослых сыновей, не считая дочери, и если бы хоть один позволил себе такое поведение, я бы их отходил по самое не балуй несмотря на возраст. Так как это уже не первый неприятный момент, то я бы все же рискнул попросить приструнить особо языкастых из твоих ребят, или мы больше не позволим участвовать им в собраниях общины, — громко и чётко, глядя прямо в глаза Мстиславу, потребовал Чацкий, в конце своей речи намекая на Эрно, который позволил себе взять лишка во время последнего собрания.
Мстислав улыбнулся. Не заявись до этого Ииро со своими глупостями, он бы, будучи уставшим, не выспавшимся и голодным, уже нагрубил заместителю начальства, а потом пожалел бы об этом, но сейчас сумел сдержаться. Он решил, что потом обязательно поблагодарит его.
— Мои парни умеют признавать свои ошибки и учиться на них. Пусть не сразу, но и язык за зубами научатся держать, но у оборотней с этим проблемы, как вам известно. И, при всём уважении, мои парни — моя ответственность, и я готов понести наказание за их ошибки, но запрещать им ничего не буду. Эрно был прав, как ни крути, заявив, что община окончательно закостенела, возможно даже, что и я тоже. Сейчас я понимаю, что ради жизни других людей следовало бы вызвать сыщика из города ещё в самом начале, — пожал он плечами все с той же улыбкой.
— Ты знаешь, что мы не можем себе этого позволить, — возразил с неудовольствием Чацкий.
Горецкий в разговор не встревал, лишь слушал и хмурился.
— В невозможность этого я сам поверил, — не стал он спорить. — Но это не означает, что я и другие правы. Сейчас уже поздно о чём-то говорить, потому что нужное время утекло — раскрыть это дело по горячим следам уже не получится даже опытному сыщику, поэтому остаюсь только я и мои ребята, которые пашут и по зацепкам расследования, и по нуждам села. И если кто-то из общины обиделся, то вы их можете смело отправлять ко мне.
Горецкий поймал, наконец, взгляд Чацкого и красноречиво покачал головой. Он, да и остальные знали, что Мстислав носится со своими ребятами, как медведица с медвежатами, поэтому не стоило и поднимать эту тему. Такие взгляды Вяземский уже не раз видел, и он отлично знал, что те означают — после таких моментов они отправлялись к отцам семейств.
— Вы ведь знаете, что происходящее на собраниях не подлежит огласки, поэтому я надеюсь, что так и останется, — спокойно проговорил он.
Чацкий даже не стал притворяться и возмутился:
— У него есть глава семьи, который может вправить ему мозги! Тебе даже делать ничего не придётся, я тебе упрощаю жизнь.
— Эти узы куда глубже, чем может показаться на первый взгляд. Они верны мне, а я отвечаю за них — между нами все честно и открыто, — подбирая слово, чтобы ненароком не прозвучать глупо, произнёс Вяземский. — И Эрно у нас самый чувствительный, поэтому я и прошу к нему не лезть.
— Сдаюсь, — с недоверчивым смешком поднял руки Чацкий. — Разбирайся сам со своим якобы впечатлительным.
— Вот и правильно, — проговорил начальник участка, привлекая к себе внимание. — Как будто забыл, как сам по молодости глупости творил. Свободен, Мстислав. Работай.
Он кивнул и, поклонившись, вышел.
Когда Мстислав вернулся в свой кабинет, то Ииро сидел на рабочем месте отвёрнутый и с выпрямленной спиной. В кабинете уже властвовали сумерки, тени набежали на каменные серые стены, придавая зловещий и потусторонний вид. Эрно просматривал листы со стоящей свечкой, а Линнель, не скрывая любопытства, переводил взгляд с Мстислава на Ииро, разбрасывая фантики по столу.
— Извини, что выгнал тебя, — неожиданно для всех произнёс Мстислав.
Он размял затёкшие ноги и спину, затем пошёл к своему столу, забирая по пути изучаемые Эрно листки. Он уже наверняка опоздал к ужину, Марта будет всё равно ругаться, поэтому торопиться смысла не было. Но поспать он точно планировал этой ночью, иначе от усталости и боли, голова обещала взорваться.