Преодолев слабость, она поднялась с кровати и обратила внимание, что переодета в белое, свободное платье приятной ткани. На табуретке возле кровати Мирослава также заметила таз с чистой водой и один из поясов Марты, хранившиеся в шкафу её комнаты. Мирослава тогда приметила другой, но с удовольствием повязала и этот после того, как умылась.
Её сумка была неподалеку, и, достав оттуда единственный тёплый халат, она накинула его себе на плечи. По-хорошему ей необходимо было хорошенько отмыться после вчерашнего, и она решила, что после того, как отыщет кусок мыла, найдёт и место, где сможет это сделать, а на худой конец сойдет и озеро.
Рядом стоял стул со спинкой, на котором висел её чёрный пиджак. Она слабо улыбнулась, догадываясь, кто его принёс из участка. Вынула из внутреннего кармана мундштук и портсигар, решив с утра себя побаловать — глядишь, так быстрее выздоровеет.
Пока она спускалась на кухню и чувствовала дразнящие запахи еды, то не ожидала стать свидетельницей чудной обстановки. Марты нигде не было видно, зато с полотенцем на плече Вяземский разрезал свежую, только вынутую, если судить по хрусту, буханку хлеба. На столе уже были расставлены три глубокие чашки с кашей, на маленьких блюдцах лежал сыр, малиновое варенье и масло, а сам Мстислав что-то мурлыкал себе под нос. Он обернулся спустя мгновение, как Мирослава появилась на пороге кухни, и приветливо улыбнулся.
— Доброе утро. Вода в умывальнике свежая, если хочешь умыться, — сказал он и вернулся к своему занятию.
— Доброе утро, — эхом повторила Мирослава, пряча в карман халата мундштук и портсигар, затем послушно пошла умываться второй раз за утро.
— Сегодня вечером планируется баня. После дороги полезно очиститься, да и простуда отстанет тут же. Только берегись, — Вяземский взглянул на Мирославу через плечо, пока та вытирала лицо, и усмехнулся. — У Марты рука тяжёлая, а попарить она любит.
Словно в трансе Мирослава кивнула.
— Что с тобой? — вскинул он бровь, убирая полотенце с плеча. — Садись. Сейчас Марта со скотиной разберётся и тоже подойдёт. Хорошо, что ты сама встала, а то она велела разбудить тебя, а мне этого уж точно не хотелось.
Мирослава внимательно его слушала, но не до конца понимала смысл слов.
— Я ещё сплю? Или у меня жар? — серьёзно поинтересовалась она.
Мстислав рассмеялся, намазывая на хлеб масло.
— Я невозможно рад, что нет, а то Марта со свету бы меня сжила. — Он добавил на масло варенье и протянул ей кусок. — Попробуй. Варенье Марта делала, вкусное.
Не став спорить, она взяла слишком большой для неё ломоть хлеба и начала жевать. Почти сразу она не сдержалась и замычала от удовольствия.
— Как вкусно!
Вяземский понимающе усмехнулся и подбородком указал на стоящую перед ней кашу, молчаливо предлагая не стесняться. Мирослава покачала головой, но села, став жевать медленнее, чтобы дождаться Марту.
— Завтракать нужно всем вместе.
Это в неё было вбито со временем пансионата. Чтобы отвлечься от голода, она, наконец, спросила интересующее:
— То есть ты не гнушаешься стоять у печи?
Мстислав закашлялся от удивления, а затем тихо рассмеялся. Он тоже пока не притронулся к еде, хоть и уселся напротив.
Мирослава заметила, что этим утром он приятным образом отличался от вчерашнего себя: более светлым лицом, чистым и незамутнённым взглядом, спокойствием в движениях. От него так и веяло сельской умиротворённостью, которую Мирослава наблюдала лишь у людей, которые встают с первыми лучами солнца.
— Как прямо в лоб, — усмехнулся он и поддел. — Не гнушаюсь также, как ты перед папиросами?
— Удивлена, что ты не осуждаешь, — призналась она, невольно касаясь пальцами металлической крышки портсигара.
Но ей всё равно было легче представить себя с папиросами, чем Мстислава или того же Аната Даниловича у плиты.
— Моя мать стала носить мужские брюки в то время, когда об этом даже думать было неприлично, — неожиданно поделился он, затем пожал плечами. — Мне не нравится, что от этого ты своё здоровье портишь, но с чего мне осуждать? Также и со стряпнёй. Не сказал бы, что это распространено в каждом доме, но в нашей семье, ещё со временем моего прадеда, когда они и другие мужики уходили на заработки и не бывали дома бо́льшую часть года, стало положено делить семейные заботы. Так уж повелось, что у меня с детства ничего не пригорает, а тесто всегда идеально поднимается, да и мне самому не в тягость приготовить еды, — не без хвастовства заявил он.
Мирослава подумала, что ему это не просто не в тягость, а в удовольствие и улыбнулась.
— Должно быть, твоя мама этому рада. Ей меньше хлопот.
Это был не слишком изящный способ узнать, где его родители, но Мирославе этот момент не давал покоя ещё со вчерашнего утра.
— Была рада, — спокойно поправил он. — Мы с Мартой уже давно живём вдвоём. Она вдова и сестра моего отца, поэтому живёт в нашем доме с самого моего детства.
Мирослава прикрыла глаза на мгновение, сжав губы в тонкую линию, устыдившись своего недостойного интереса. Могла бы и догадаться!
— Соболезную, — мягко произнесла она, открывая глаза. — Я тоже давно одна.
Вяземский не выглядел сильно расстроенным оттого, что она затронула столь личную тему, скорее даже он как будто светился изнутри, думая о родителях. Но после её фразы свет погас.
— Как так вышло? — обеспокоенное нахмурился он. — Если ты, конечно, позволишь узнать.
Ей было не так просто говорить об этом, как ему, но она всё же постаралась как можно легкомысленнее улыбнуться и расслабиться.
— Всякое в жизни бывает. Отец отказался ещё в младенчестве, а о матери я знаю только её наличие. Росла я в приюте при церкви. Там было не так уж и плохо.
Мстислав не сразу ответил, стараясь сдержать неприятное удивление. Он внимательно глядел на Мирославу, словно смог бы с её помощью увидеть её родителей.
— Мирослава, мне жаль это слышать, — с той же мягкостью, какую она использовала сама, глядя ей прямо в глаза, а казалось, что в самую душу, произнёс он.
— Спасибо, — улыбнулась она куда искреннее в ответ.
Они замолчали, как будто оба знали, что Марта уже закончила свои дела и должна скоро появиться на пороге.
— Молодёжь, доброе утро! — воскликнула она, заходя на кухню и направляясь к умывальнику. — Как ты, Мирочка?
— Спасибо, благодаря вашим хлопотам гораздо лучше, — с признательностью отозвалась она.
— Какие это хлопоты, — отмахнулась Марта, а затем подошла к столу и велела. — Встань-ка.
Не совсем понимая для чего, Мирослава неуверенно поднялась, перешагнула через скамью и встала напротив Марта. Та критично её оглядела и тяжело вздохнула, прижав руки к груди.
— Ты похожа на лесного духа!
— Марта! — Попытался Вяземский остановить сетования.
— А что? Это, вам, мужчинам нельзя поминать их, а мы на охоту не ходим, поэтому помолчи. Тем более я говорю правду. — И Марта вновь обратилась к смущённой Мирославе. — Ты самая красивая девица, какую я только видела с этими скулами и кукольным лицом, но здоровье у тебя, видимо, совсем слабенькое. Одна кожа да кости, а уж эта бледность! Может, в столице такое и модно, но у нас здесь не в почёте. Я откормлю тебя так, что у тебя даже щёки появятся, — серьёзно пригрозила Марта.
Хоть её и распекали, Мирослава не смогла подавить улыбку. Такое отношение было приятно, потому что говорило о неравнодушии, а от такого её сердце таяло.
— Всё хорошо, я не в обиде, — обратилась она к громко сопящему Мстиславу, а потом уже к обоим. — А со здоровьем у меня, правда, проблемы. В пятнадцать я сильно заболела, в приюте лечили тогда плохо, я еле оклемалась, но с тех пор могу неожиданно заболеть, да и имею некоторые проблемы с сердцем. — Она тут же поспешила исправиться, заметив судорожный вздох Марты. — Ничего критичного, не волнуйтесь! Редкие боли при волнении.
— И ты ещё что-то мне говорила о том, что можешь присутствовать на месте преступления, — мрачно процедил Вяземский, сложив руки на груди.
Мирослава тяжело вздохнула, тут же пожалев, что не сумела сдержать язык за зубами.
— Волнуюсь и злюсь я куда сильнее, когда мне пытаюсь что-то запретить, — с достоинством подчеркнула она. — Давайте не будем портить такое чудесное утро, хорошо? Извините, что сама заговорила об этом. Может, сядем завтракать, пока всё окончательно не остыло?
Марта тут же засуетилась и усадила её обратно, присев рядом. Преодолев несколько минут неловкой тишины, они всё же смогли вернуть прежнее благодушное расположение духа и возобновить беседу, и в ней словно стало даже больше тепла.
А после завтрака атмосфера резко изменилась на деловую, когда Мстислав после недолгих колебаний достал коробку и поставил её на скамью со словами:
— Раз ты хочешь участвовать в расследовании, то помоги разобраться, что общего у жертв, потому что за всё это время никто из нас не смог их связать, не считая того, что они все туристы.
Мирослава не сумела сдержать эмоции и захлопала в ладоши от радости. Она тут же забыла о дискомфорте в горле и усталости.
— Ты официально сдался!
Вяземский смерил её взглядом и усмехнулся, кивая.
— В следующий раз, преследуя нас, ты можешь не просто заболеть, поэтому я лучше обойдусь малой кровью.
— Верное решение, — важно кивнула она, а затем похвасталась Марте. — Меня приняли в команду!
Та засмеялась и нарочито неодобрительно покачала головой, уже переодевшись в чистое платье и нацепив корзинку на локоть.
— Я пойду к соседке, а вы оставайтесь тут и разбирайтесь в своём страшном деле. Удачи.
И с необъяснимо широкой и довольной улыбкой ушла, негромко хлопнув дверью. Мирослава почти сразу потянулась к содержимому коробки.
Доставая папки с исписанными листами, лежащие сверху, она ненароком бросила взгляд на Вяземского и замерла. Мстислав не сводил взгляд с прохода, в котором скрылась Марта, и о чём-то старательно размышлял, если судить по сведённым к переносице бровям.