Вяземский развернулся к ней лицом и оперся спиной об стол, сложив руки на груди.
— Так говорит хозяин гостиницы и некоторые гости, — кивнул он.
— Зачем приезжим уходить куда-то поздно вечером, когда уже ничего не видно, если они приехали любоваться природой?
Мстислав пожал плечами, но всё же привёл несколько вариантов:
— Полюбоваться ночными пейзажами, встретиться с убийцей, который каким-то образом чем-то их заинтересовал, прогуляться перед сном. Убитая девушка — Клара — вообще была фотографом.
— Именно! — воодушевлённо воскликнула Мирослава. — Если брать любой из вариантов, то почему курящий мужчина в возрасте, который принимал таблетки от болей в сердце, следившая за своей внешностью вторая девушка, и Клара, которая была фотографом, ничего с собой не взяли? Ни портсигара, ни таблетницу, ни фотоаппарат — они не взяли с собой никаких вещей! У меня портсигар всегда с собой — не взять его по привычке, уходя в ночь, я точно бы не смогла!
Вяземский внимательно смотрел на переполненную эмоциями Мирославу, обдумывая сказанное.
— Это действительно странно, — наконец, признал он, а затем вскочил на ноги. — Пойдём попробуем это выяснить.
— Куда? — уточнила Мирослава, чувствуя, как внутри всё клокочет от нового витка расследования.
— В гостиницу, где жили жертвы, — пояснил Мстислав, уже одевший плащ. — У нас только одно место, где могут селиться туристы. Все жертвы до своей смерти жили там, и их вещи мы нашли там же.
— Тогда я быстро приведу себя в порядок и можем отправляться, — сказала Мирослава.
Вяземский оглядел её и словно только сейчас обратил внимание на одежду. Он отвёл взгляд и отрывисто кивнул.
— Стоит, да, а то у нас нравы построже, нежели в столице.
— Знаю! — вспыхнула она и, быстро добравшись до лестницы, припустила наверх, перескакивая через две ступеньки, совсем позабыв о своём недомогании.
Оказавшись в отведённой комнате, она ещё раз умылась, подёргала себя за щёки, придавая коже румянец, и стала быстро вытаскивать вещи из сумки. Из подходящего для расследования у неё была всё та же прямая чёрная юбка, которую, как сообщила Марта, она любезно постирала вместе с рубашкой и развесила на улице. Мирослава могла проверить высохли ли они, но не стала тратить время и, с сожалением проигнорировав штаны, достала платье бежевого цвета на пуговицах. И конечно же, она не собиралась себе изменять и собиралась также надеть свой чёрный пиджак. Как хорошо, что она вчера его успела снять!
Мирослава быстро облачилась в искомое и попробовала аккуратно собрать волосы в низкий пучок, чтобы они не мешались, и она не привлекала внимание своей тёмной мастью среди светловолосых. Не хватало зеркала, у неё из рук выпадали шпильки поэтому, разозлившись, она собрала волосы в обычную косу и, перекинув её за спину, поправила пуговицы на запястьях, затем провела по немного мятой ткани ладошками, пытаясь разгладить, но не особо преуспела.
Напоследок она оглядела комнату, обратила, наконец, внимание на незаправленную постель и стремительно ее заправила. С тех пор как покинула приют, в качестве ещё одного протеста, она никогда не заправляла свою постель, но в гостях следовало быть более опрятной.
Закончив со всеми делами, Мирослава быстрым шагом стала спускаться по лестнице и предстала перед Вяземским запыхавшейся и наверняка с желанными ею красными щеками, но которые не выглядели, как здоровый румянец.
— Всё в порядке? — спросил Мстислав, отметив её состояние.
— Конечно. Пойдём, — ответила она твёрдым голосам, первая двигаясь к выходу из дома.
Глава 13. Взгляд в прошлое
Хоть и было утро, но солнце уже успело прогуляться по небу и заглянуть во все прячущиеся тёмные уголки села, чтобы одарить их своим теплом.
Вяземский по привычке всё ещё шёл от Мирославы на расстоянии, запах которой продолжал щекотать изнутри, но из-за простуды отдавал кислинкой, и размышлял о том, какое всё-таки приятное облегчение наступает после оборота.
Физически он был расслаблен, но при этом его слух, зрение и обоняние улавливали малейшие изменения вокруг, но не досаждая, а дополняя картину мира. Собаки прятались в будках, высунув языки и развалившись на животе. Людей напрягало такое тепло, как и животных, но им ничего не оставалось, кроме как заниматься всё теми же домашними делами, подвязав рукава и открыв колени. Теперь они мечтали не просто об отдыхе, а о прохладной мерцающей глади озера, которое ненадолго бы спасло их от давящего тепла.
Гостиница находилась недалеко от вокзала, где Мстислав, словно неделю назад топтался, дожидаясь репортёршу. А это было буквально вчера.
Сейчас они двигались по той же дороге, прошли мимо ручья, где без футболок резвилась детвора, хохоча и плескаясь водой во всех прохожих. Недалеко от них расположились пастухи, чьи головы были прикрыты соломенными шляпами и до которых долетали брызги, чему они открыто наслаждались. При этом они не забывали следить за лениво гуляющими по холмистой местности животным, которые тоже далеко не отходили от ручья. В вёдра с водой, которые доставали из колодца для того, чтобы напоить скотину, всё чаще совали голову. Такое развлечение планировало продолжаться до самого вечера, пока земля не начнёт, наконец, остывать, а красный, словно переспелый помидор, закат не заглянет в каждые многочисленные оконца домов, где вся семья будет уже ужинать и говорить о событиях минувшего дня.
От стайки галдящих сорванцов, точно воробьёв возле хлебных крошек, отделился тощий мальчишка и припустил по направлению Мстислава и Мирославы, которые, заметив это, остановились, поджидая его. Вяземский знал мальчика — это был Тим, внук одного из членов общины.
Он остановился подле них, пряча руки за спиной, и со смешанным чувством страха и интереса, поглядывал на улыбнувшуюся ему Мирослава.
Мстислав понятливо усмехнулся и спросил:
— Чего тебе?
Мальчишка вздрогнул, поклонился, приветствуя главу общины, а затем быстро вытащил из-за спины руку и вытянул ладошку, где лежал зелёно-коричневый хвост ящерицы.
— Я… В общем… Вот… — выдавил он и потряс рукой, требуя, чтобы кто-нибудь забрал у него подарок. Мстислав догадался, что он был предназначен не ему, и многозначительно кашлянул, взглянув на недоумевающую репортёршу.
Та пару раз хлопнула ресницами, затем, сообразив, охнула и аккуратно взяла с протянутой руки зеленовато-коричневый хвостик.
— Спасибо, — растерянно произнесла она, но Тима уже и след простыл — он рванул обратно к друзьям, которые тут же стали над ним потешаться.
— У тебя появился поклонник, — спокойно заметил Мстислав, сдерживая ухмылку.
— Такого я не ожидала, — призналась она, поглаживая пальцем шершавый хвост ящерицы. — Но это довольно мило, как ты считаешь?
— На языке мальчишек такие поступки — почти признание в любви. Обычно они, куда скромнее и задиристее, — наставительно высказался Вяземский, припоминая, как его ребята кидались грязью в девочек, которые им нравились. — Эрно однажды в детстве укусил соседскую девчонку, а она так и не догадалась, что это было признание в любви. Дед его выпорол, отец потом добавил, но ему было всё равно — боль от разбитого сердца ничем не переплюнешь.
Мирослава заливисто рассмеялась и вновь бережно погладила хвост на ладони. Она продолжала глядеть на резвящихся детей, и по её лицу было видно, какое удовольствие она при этом получает.
— Я совсем плохо разбираюсь в детях. Мне больше нравится смотреть на них издалека, — медленно произнесла она. — И иногда они меня пугают. Для женщины это странно.
Вяземский хмыкнул и пожал плечами, обращая её внимание на себя.
— Для мужчины странно хорошо готовить. Но я об этом не переживаю, а, значит, и тебе не стоит.
Мирослава благодарно улыбнулась и кивнула.
— Здесь у меня совсем другое ощущение течения жизни. Одновременно полное и ускользающее. Хочется просто сидеть целый день и наблюдать за жизнью вокруг, но при этом ещё столько дел. — Она легко рассмеялась и с видом счастливого мечтателя зажмурилась.
Мстислав пристально смотрел на неё и впервые чувствовал, как хорошо понимает другого человека.
Но вот она открыла глаза и сказала:
— Пойдём в гостиницу.
И ему пришлось согласиться и потерять это зыбкое понимание чего-то большего и непостижимого.
Вяземский неторопливо шёл, наблюдая, как жара плавит человеческие тела и разум, и невольно возвращался мыслями к делу. Он не ждал, что в гостинице откроется какая-то новая правда, но убедиться точно не помешало. Больше он думал о том, что со стороны убийцы было предусмотрительно прятать тела в лесу, где туман и прохлада сохранялись дольше, чем где бы то ни было ещё в селе. Ему снова пришла нерадостная мысль о том, что убийца может быть одним из тех, кого он знает, и он глубоко вдохнул тёплый воздух, чтобы отвлечься от этих размышлений.
Он сам, как и остальные его ребята, не чувствовал жары столь же полно, как обычные люди, потому мог спокойно носить пыльник — оборотни привыкли к толстой шкуре, при этом и мороз их особо не беспокоил. Температура тела оборотней почти всегда была одинаковой, они редко болели и травмироваться могли с трудом, если уже пережили подростковый возраст. А вот с этим были проблемы.
С тех пор как в окраинах стали рождаться дети, которые отличались своей выносливостью и силой, люди стали считать, что их вознаградили небеса за тяжёлый крестьянский труд, и что эти дети даны им для облегчения сельской жизни. Подтверждали это и колдуны, которые не чувствовали в них зла и пороков. И по началу деревенские радовались их рождению, предвкушая, какими крепкими обрастут домами их земли, как станет легче вспахивать поля и сколько скота можно будет завести.
По достижению пятилетнего — семилетнего возраста чаяния переставали быть светлыми. В этом возрасте у оборотней происходил первый оборот, довольно болезненный и плохо контролируемый ребенком. Когда оборотень превращался в животное, являющееся его второй сутью, то он переставал осознавать себя человеком — он был только тем, в кого он превратился. Старики ужасались таким переменам и, будучи набожными до предела, стали считать несмотря на заверения колдунов, которые и сами иногда у деревенских вызывали сомнения, что это про́клятые дети и велели отправлять своих же внуков в лес. Родительскому сердцу приходилось разбиться не единожды.