Навстречу им из кухни вышла худая женщина в переднике и косынке, которая вытирала руки полотенцем, но выронила его тут же, как увидела гостей, забивших под завязку свободное пространство возле входной двери. Помимо стоящих незваных гостей, там висели ещё неубранные кожухи из шкур с вышитыми геометрическими символами, которым Мирослава с удовольствием уделила внимание.
— Глава? — удивлённо воскликнула она, затем быстро поклонилась и впилась взглядом в безучастную к ситуации Мирославу, при этом, очевидно, обращаясь не к ней. — Что вас привело?
— Хозяйка, прости за то, что потревожили твой дом, но нам бы с дедом поговорить.
Хозяйка хоть и удивилась, но спорить не стала.
— Заходите, коль пришли, — протянула она, не отрывая любопытных глаз от Мирославы, а затем закричала. — Дед, к тебе глава!
Затем уже обратилась к ним:
— Проходите на кухню, дед на печи отдыхает, а я пока сбе́гаю во двор и посмотрю скотину.
Когда женщина проходила мимо, Мирославе очень хотелось слиться со стеной. Недоброе женское внимание было самым страшным злом — уж она-то знала, что от женских глаз почти невозможно ничего утаить!
Дед действительно обитал на печи и действительно был очень старым. Мирослава, пожалуй, видела самого пожилого человека в своей жизни. Но при этом его длинная, запутанная борода, седые густые брови, маленькие тёмные глаза производили сильное впечатление — возникало ощущение, что этот человек видит и знает больше тебя.
— Наконец-то, — прохрипел старик, когда сел на печи, спустив ноги в шерстяных, даже на вид колючих, носках. — Ты догадался явиться.
Вяземский вместе с остальными тут же поклонились, и Мирослава поспешила повторить это приветствие.
— Что привело тебя на нашу землю, девочка?
Мирослава понимала, что обращаются к ней, но почувствовала необъяснимое внутреннее оцепенение и не сразу решила, что ответить. Медленно разгибаясь, она перебирала варианты: правдивые, лживые. Ей казалось, что этот старик видит её насквозь и не оценит явного лукавства.
— Меня привело дело, — в конце концов, ответила она, встретившись с его подслеповатым прищуром.
— Этак ты деловая, — неодобрительно крякнул он. — Без подсказок вижу.
— Тогда что? — уточнила Мирослава, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
Старик растянул сухие губы в подобие улыбки и посмотрел на Мстислава.
— Ишь какая прыткая.
— Не без этого, — подтвердил Вяземский. — Если вы не против, Борис Игнатович, то я бы хотел разобраться с этим быстро.
— Молодёжь! Все-то вам быстрее и быстрее надо, — ворчливо посетовал он.
— Так, дела же, — улыбнулся Вяземский.
— Дела — это хорошо, — погладил старик свою бороду. — Но мужские и бабские дела не должны быть общими. Особенно сейчас.
— Не будьте так категоричны, — встрял неожиданно Эрно. — Иногда от этого союза может возникнуть польза.
— Зачем ты притащил своих зверят ко мне? — закатил глаза старик.
— Ради поддержки, — пояснил Вяземским невинным тоном, а затем подчеркнул. — Я хочу, чтобы вы одобрили участие госпожи Вишневской в нашем расследовании. Я не хочу проблем с общиной.
Старик начал разминать худые плечи, похрустел позвонками, а затем неохотно и со стоном выпрямился. Он взглянул на Мстислава уже с издевательским прищуром.
— Ещё как хочешь, глава, иначе не притащил бы сюда эту девицу, — заговорил он уже более твёрдым голосом, который приобрёл властную силу. — Ты поступаешь необдуманно, как и твой отец когда-то. Ей здесь не место. Я не одобрю твою затею, даже не надейся.
Повисла тишина, от которой у Мирославы зазвенело в ушах. Она изучающе глядела на старика, который стал напоминать лешего из детских сказок и вести себя соответствующе. Ей захотелось сбежать не только из этого дома, но и вообще из села и спрятаться где-нибудь в лесу от взглядов, в которых сквозило явное неодобрение ею — им не нравилась её одежда, причёска, поведение. Да что там взгляды — даже дыхание хозяйки этого дома, старика, молодого мужчины были словно укоряющими! А она всего лишь хотела помочь. По глупости или наивности, познакомившись с Мартой, Мстиславом и его ребятами, ей стало казаться, что люди здесь совсем другие — лучше, чем жёлчные и равнодушные жители столицы, добрее, чем злые и суровые работницы приюта, но сейчас — после посещения гостиницы, этого дома, ей стало ясно, что сельчане тоже полны своих недостатков. Как им вообще удавалось жить с предубеждениями и узостью взглядов в таком светлом, тёплом и красивом месте? Мирославе казалось, что в этом селе пахнет свободой, но она вновь всё выдумала. Также как когда пришла на работу в редакцию с надеждами разобраться в её «недуге», стать достойным членом общества, завести друзей. Почему-то вместо этого она всегда была сбоку. Вроде и на виду, но ей ни разу не удавалось стать одной из остальных. В столице у неё почти получилось с этим смириться, она научилась использовать это, чтобы слышать и видеть больше остальных. Но когда приехала сюда, в глубине души стала надеяться на что-то большее, и снова обманулась. Она и здесь чужая.
Мирослава застыла окаменевшей статуей в ожидании, когда минуты её пребывания здесь истекут. Она надеялась, что вещунья после её показательного изгнания, будет не против с ней поговорить, иначе она прибыла сюда совсем зазря.
— Хорошо, — кивнул Мстислав спокойно после продолжительной паузы.
Он обернулся к парням и Мирославе, которые все так же стояли рядом и сказал:
— Нам пора. Не будем тратить время Бориса Игнатовича, у нас самих его в обрез.
Раймо нахмурился и попытался возразить:
— А как же…
— Нам пора, — повторил Вяземский, затем поклонился опешившему старику и пошёл к выходу.
Мирослава, с задрожавшим в грудной клетке сердцем, взглянула на удивлённо замерших ребят и, недолго думая, переполненная несмелой надеждой, двинулась следом за Вяземским. Не успели они и подойти к порогу кухни, как их остановил недовольный окрик старика:
— Мстислав, одумайся!
Вяземский развернулся к нему с вежливым выражением лица. Мирослава стремительно подошла к Мстиславу, чтобы встать рядом.
— Я как раз этим и занимаюсь, — ответил он, — Я пришёл сюда, чтобы сделать всё правильно, но это не означает, что я буду вас слушать. Община может хоть лопнуть от злости, но моя первостепенная цель сейчас — это отыскать убийцу. И я очень надеюсь, что следы не приведут меня сюда.
Старик гневно ахнул. Его руки затряслись от злости и волнения, он воскликнул:
— Я старый человек! Как тебе только пришло в голову!
— В этом доме есть не только старики, — негромко заметил Мстислав. — Мои глаза были закрыты, но сейчас я их открыл и собираюсь внимательно за всеми наблюдать.
— Ты угрожаешь мне? Общине? — со свистом втянул воздух старик.
— Нет. Я просто хочу, чтобы вы поняли серьёзность моих намерений. Если я узна́ю, что кто-то из нас замешен, то не закрою глаза, а буду действовать, как велит закон.
Старик качнулся вперёд, и Мирослава сделала интуитивный шаг к нему, испугавшись, что он свалится.
— Мы живём по другим законом, Мстислав. По тем, что одобряет община. Не забывайся, — сказал он, глядя на невозмутимого Вяземского почти бешено.
— Я и есть закон в общине, — улыбнулся он в ответ, а затем махнул рукой парням, и те двинулись к выходу.
Когда они все прошли мимо него, то он снова поднял глаза на злющего старика и произнёс:
— Не сто́ит забывать, что во главе не вы и не те, кто предпочитает старое время. Я с уважением относился к вашему мнению много лет, но впредь, если наши взгляды не совпадут, я буду действовать так, как велит мне сердце.
Борис Игнатьевич собрал остатки своего достоинства и уже более спокойно, но всё ещё с нажимом произнёс:
— Твоего отца и мать этот путь отправил на тот свет.
— Если я окажусь там вместе с ними, то тем более не пожалею о своих решениях.
Глава 15. Самостоятельность
Как только они вышли из дома, то Вяземский уверенно, без лишних слов двинулся по той же дороге, не оглядываясь. Мирослава чувствовала исходящий от него шквал противоречивых эмоций, поэтому не решилась окликнуть.
— Это нормально? — шёпотом спросила она у Линнеля, который, как и остальные, смотрел вслед своему шефу.
— Нет, — одними губами отозвался он.
— Нас ждут большие проблемы, — достаточно громко заключил Эрно, не выглядя при этом хоть чуточку расстроенным.
Он первым пошёл за Мстиславом, который даже не отзывался на приветствия проходящих жителей села. Они с недоумением оглядывали его, а затем натыкались на Мирославу в компании ребят, и осуждающий огонь вспыхивал в их глаза так ярко, что должен был выжечь сетчатку. Мирослава старалась игнорировать их, но капли пота, стекающие по виску и спине, показывали ей самой, каких трудов это стоило.
— Он раньше так себя не вёл? — поинтересовалась она у идущего сбоку Раймо, чтобы отвлечься.
Тот был ниже её ростом, но не казался этим задетым и выглядел уверенно. Он вообще производил впечатление надежного парня.
— Ещё чего! — озадаченно покачал он головой. — Для шефа община — это семья, к которой он прислушивается. С соседними сёлами мы не так часто созываем общий сбор, но и к тем членам общины он обычно не глух, а тут такое… Совсем на него не похоже.
Молчавший до этого Ииро, который выглядел слишком уставшим, чтобы даже думать, лениво возразил:
— У тебя вообще нет чутья, Раймо. Шеф уже давненько психует из-за решений общины. Взять хотя бы ту же ситуацию с железной дорогой. Думаешь, община поддержала его инициативу? Ха-ха три раза! Он настаивал не один день, приводил аргументы, закатил целую речь, и им пришлось пойти на уступки. Это сейчас, — он хлопнул кулаком по столу, и этим взбесил Игнатьеча, который к себе такое отношение не потерпит, — тут он достал из объёмного кармана внушительный кулёк с пирожками и невозмутимо предложил. — Хотите?
Словно вспомнив о необходимости есть, остальные тоже залезли к себе в карманы и вытащили пирожки. Вид у них был такой, словно к подобным сухим перекусом они привыкли.