Он одал пацана Горецкому, который отправил того вместе с телом убитой до города к градоначальнику. Хоть какой-то сдвиг в расследовании должен был сделать Мстислава более довольным, но тому было тошно как никогда.
Глава 17. Долгожданная встреча
Дом вещуньи неожиданно находился недалеко от церкви. Он был совсем небольшим, а пристройка была и того меньше. Территория была сплошь покрыта цветами, ещё молодыми деревьями, кустарниками и растениями. Все они неразборчиво покрывали землю, находясь в странном соседстве: рядом с палками, где начинали кудряво завиваться огурцы, росли жёлтые яркие одуванчики, а возле вишнёвого кустарника была посажена картошка, повсюду также высились сорняки. Мирослава догадывалась почему, помимо внешнего вида и характера, вещунья вызывала неудовольствие у местных.
Стремительно наступал вечер, ветер, который не ощущался под защитой деревьев, стал куда более разговорчивым и капризным, чем утром. Он трепал волосы Мирославы, которые она выпустила из уже неопрятный косы, и пытался затолкать как можно больше песка в глаза и рот. Воздух, вне леса и берега озера, всё ещё казался искрящимся, словно если поднести спичку, то тут же вспыхнет пламя — кто-то сказал бы, что это верный признак надвигающийся грозы.
Мирослава не питала особой симпатии к огню, в отличие, как ей было известно из всё той же рукописи Волконского, от местных, которые испокон веков жгли костры, считавшиеся священными. В них нельзя было плевать или затаптывать. Дабы избежать болезней, они по осени вечерами прыгали через них, танцевали, торжественно провожая лето и уважительно приветствуя осень, которую просили быть к ним благосклоннее. В сёлах не так давно также не редкостью были поминальные костры, которые помогали душам умерших отыскать плачущих по ним родственников и попрощаться. Поминальные костры не были лишены танцев и веселья, чтобы души умерших порадовались за близких и с миром покинули этот мир. Кое-что в их философии Мирославе очень нравилось.
Возле дома вещуньи она рассматривала несколько свежих — ветер унёс ещё не весь пепел, тот прятался среди потемневших поленьев — небольших костров, которые и всколыхнули в ней эти мысли.
— Что это, по-твоему? — спросила она впервые за всю дорогу у Эрно, указывая на сожжённые поленья.
Тот перевёл взгляд на них, молчаливо разглядывая, а затем пожал плечами.
— Не имею понятия. Вещунья у нас довольно странная особа, поэтому даже не возьмусь судить.
— Мне она не показалась странной, — возразила Мирослава.
— Рыбак рыбака видит издалека, — многозначительно протянул Эрно. — Я могу идти?
— Конечно. Но вот что я ещё хотела тебе сказать. — Мирослава подошла к нему поближе и с теплотой улыбнулась. — Эрно, ты мне искренне симпатичен, но если я услышу о том, что ты распространяешь обо мне какие-то сомнительные слухи, то я не ограничусь словесным возмущением, а прибегну к насилию — пусть мне это и чуждо. Я почти привыкла, что на меня здесь все таращатся, позабыв о воспитании, но если кто-то узнает, что я видела больше, чем мне позволено, то боюсь, взглядами дело не ограничится, а к этому я не готова.
Эрно был не так, чтобы намного выше Мирославы, но она знала, что рядом с ним выглядит как тростиночка, потому что у него у единственного — телосложение напоминало габариты Мстислава, а тот походил на огромный дуб, в то время как она скорее на тонкую берёзу. Раньше это вызывало досаду — её редко воспринимали всерьёз, но сейчас она почти смирилась. На первый взгляд, такую берёзу сломает первый же порыв ветра, но Мирославе была известна другая истина — такие деревья пусть и могут сильно гнуться, но они не ломаются.
— Из всех нас ты решила предупредить именно меня? — раздувая от гнева ноздри, негромко спросил он.
— Ты самый непредсказуемый, — с нарочитой легкомысленностью пожала она плечами.
— Как ты смеешь? — прорычал Эрно, яростно сжимая кулаки и поджимая губы. Очки почти упали с его лица, но Мирослава не рискнула поправить.
— Мы договорились? Соглашайся, а то рука у меня тяжёлая, — насмешливо продолжила она, игнорируя то, как вспотели ладони. Она не верила, что Эрно может позволить себе ударить женщину, так же, как и она сама не могла допустить поднять руку хоть на кого-то, но всё же было боязно.
— Остынь, волчонок! — послышался строгий возглас.
Мирослава перевела взгляд на вышедшую из дома вещунью в обычным бежевом платье, подвязанном на талии неожиданно тёмным поясом. Её растрёпанная коса была переброшена на грудь, которая слишком спешно вздымалась, как будто вещунья прибежала на крики, но они не кричали. Мирослава сочла, что ей подсказало чутьё.
Эрно сделал шаг назад, несколько раз сжал и разжал кулаки, а затем почти бегом покинул их. Мирослава смотрела ему вслед, ощущая укол сожаления. Но кто, кроме неё само́й, мог позаботиться о ней?
— Не дави на них слишком сильно. Эти мальчики более хрупкие, чем тебе кажется, — прозвучал рядом уже размеренный грудной голос Ингрид.
— А я, что ли, нет? — горько хмыкнула она в ответ.
— Нет, — невозмутимо ответила вещунья, а затем пошла обратно к дому. — Не наступи на грядки и пепелище. Иди за мной. Ты что-то долго, я ждала тебя ещё вчера.
— Незапланированные слабости здоровья, как и физического, так и морального, — с досадой отозвалась Мирослава.
Ей всё-таки с самого начала следовало думать о себе в первую очередь. Она не собиралась отказываться от своего слова, помочь разыскать убийцу Клары — имя девушки из поезда она выяснила, когда Вяземский позволил ей порыться в коробке с уликами, но теперь ей не особо хотелось вести дружбу с местными работниками участка. Второй день терпеть на себе непредсказуемое и странное отношение Мстислава ей было неприятно. То он запрещает ей участвовать в расследовании, то спокойно реагирует на то, что она курит, то готовит завтраки, то внезапно холодеет после того, как по своей же инициативе раскрывает их секреты.
Пусть это и не радовало, но Мирославе пора было уяснить, что у неё нет места, где она была бы своей.
— Ты полна сомнений. Оставайся сегодня у меня, — неожиданно предложила вещунья, переступая порог своего дома. — Попросим кого-нибудь принести твои вещи.
— А так можно? — с робкой надеждой спросила Мирослава, чем вызвала её громкий смех.
— Пусть я тут не самая популярная фигура, но гостить у меня всяко лучше, чем у неженатого мужчины! — сверкнула ослепительной улыбкой она. — Прогуляемся с тобой, поболтаем по-женски, а то мне не хватает компании с тех пор, как у меня открылся дар.
В голосе Ингрид прозвучала самая настоящая тоска, которая нашла ожидаемый отклик в душе Мирославы.
— Если я не потесню вас, — разглядывая кухонную сторону комнаты, перегороженную шкафом посередине, согласилась Мирослава, а потом чихнула.
Уныние ей добавляла так и не прошедшая простуда, которую в пылу азарта расследования ей удавалось игнорировать.
— На кровати хватит места, — уверенно провозгласила Ингрид, чуть ли не подпрыгивая от восторга. — Я бы тебя на печку уложила, но спать там в такую жару невмоготу, поэтому положу лучше рядом с собой. Это ничего?
— Ничего, — заверила она. — Если не причиню неудобств, ведь я же ещё болею.
— Сегодня будет баня, там выгоним из тебя простуду, а затем напою тебя своим фирменным чаем. Почисти пока картошку к ужину, а потом сходим погулять.
Мирослава улыбнулась и кивнула.
В углу кухни стояла старая, но чистая, недавно побелённая печь с расстеленной на ней шкурой, которая неожиданно зашевелилась. Мирослава почувствовала, как встают на голове волосы дыбом, но потом поняла, что там разлёгся кот, и выдохнула.
Одну-единственную комнату в доме на две небольшие стандартно разделял шкаф. По всему потолку сверху вниз свисали сушеные пучки с разнообразной травой, разносящие яркий, но не раздражающий аромат всюду, где бы не ступала нога. На кухонной территории возле печи стоял умывальник, занавешенный простыней, оттуда тянулась вдоль стены длинная лавка, где неожиданно находилось несколько икон. Под ними Мирослава и расположилась с ведром и картошкой. Сквозь небольшие окна пробивались уже более ласковые лучи закатного солнца, пригревая спину, и она постепенно расслабилась. Монотонная работа этому удачно способствовала. И возможность после неё без спешки покурить папиросы. Мирослава выдыхала дым, который уместно смотрелся среди сушеных трав вещуньи и неспешно размышляла о том, что здесь ей было спокойно, хоть и не так уютно, как на кухне у Вяземского.
Несмотря на подобные мысли, голос Ингрид, занятой тестом для сладкого пирога, который она планировала сделать на ужин вместе с тушеными овощами, был полон энергии и силы, и они как-то само собой передавались Мирославе. Она особо никогда не дружила с женщинами — не считая воспитанниц в приюте, но тёплые отношения в холодных стенах было тяжело поддерживать, да и вообще она до приезда сюда ни с кем особо не дружила, но впервые ощутила страстное желание это изменить. Ей казалось, что она придёт к вещунье за ответами, которые подарят ей успокоение, но и без них она сумела одарить её им сполна.
Когда с приготовлением ужина было покончено, и Ингрид закрыла печь, в которой томились куски мяса с овощами, она вытерла руки о полотенце и приказала:
— Вымой руки и пойдём прогуляемся.
Сама она тоже отправилась переодеваться за шкаф, где наверняка было её спальное место с личными вещами. Мирослава не рискнула совать туда свой нос даже тогда, когда Ингрид отлучалась на улицу.
Умывшись, она почувствовала себя ещё лучше и скрасила минуты ожидания вещуньи, поглаживанием кота, который расположился уже на лавочке. Тот выгибал спину, подставлял серые бока и урчал, словно трактор.
— Каков негодник! — воскликнула вернувшаяся и приодевшаяся в тканевую блузку со льняной юбкой, но не сменившая тёмного пояса, вещунья. — Обычно он только со мной так ласков.
— Извини, — хихикнула Мирослава, поднимаясь и отряхивая от шерсти пиджак.