Заметив направленный обеспокоенный взгляд Мирославы на свою ногу, Ииро беспечно пожал плечами и сказал:
— Скоро заживёт. В нашем положении есть и положительные стороны, но их начинаешь ценить гораздо позже.
Она невольно коснулась своей щеки, где от царапин, которые она получила в свой первый поход в лес, почти ничего не осталось.
Мирослава отчётливо ощутила в словах Ииро привкус пепла — огонь горечи больше не пылал, но оставил после себя воспоминания. Все четверо не казались, на первый взгляд, задетыми своей особенностью, не считая Эрно, но несложно было догадаться, каких трудов им стоило мириться с этим каждый день. Если учитывать то, что, помимо друг друга, как Мирослава успела понять, у них никого не было. Думая об этом, она продолжала пялиться на него, разглядывая загорелую кожу и, приковывающие взгляд, волоски на груди.
— Нравлюсь? — хмыкнул Ииро, но без привычного энтузиазма.
Мирослава тут же смутилась и отвернулась. Из ближайших кустов вышел Линнель, но полностью одетый и куда более опрятный, чем все они вместе взятые. Он иронично улыбнулся и махнул рукой. Мирослава хмыкнула.
— Во время обращения мы разрываем одежду, — пояснил вернувшийся с кислым видом Раймо, который, очевидно, был отправлен своим шефом восвояси. — Потому и накидку носим. Во избежание, так сказать. Ииро успел сбросить только штаны и куртку.
— А я вот пожалел свои вещи, — громко и хвастливо сказал Линнель, подходя ближе. — Как шеф?
Все взгляды устремились на Раймо, который пожал плечами и ответил:
— А он успел снять только пыльник.
Мирослава сначала нахмурилась, не до конца понимая, как вопрос связан с ответом, а затем до неё дошло, и она неожиданно звонко рассмеялась. Присутствующие устремили на неё неодобрительные взгляды.
— Не смотрите так на меня! — воскликнула она, не переставая смеяться. — Я только что узнала ваш главный секрет, увидела некоторых в виде животных, а он не выходит из кустов, потому что раздет! Это ведь немыслимо и действительно забавно.
— Нисколько, — строго отрезал Раймо — единственный, кто не пытался скрыть улыбку в связи с её отсутствием. — Прекратите! — добавил он, взглянув на остальных.
— Эрно был не прав — чувство юмора у нашей репортёрши есть, — хмыкнул Ииро.
Спустя мгновение на поляну всё же вышел Вяземский, завёрнутый в свой длинный кожаный потёртый плащ. Его края еле сходились на груди Мстислава, поэтому Мирослава окинула его тело лишь одним-единственным взглядом, а затем тут же уставилась на лицо, почувствовав, как щекам стало тепло.
Будто насмешничая над ним, тучи расступились, и на небе ярко, словно подснежники, выглядывающие из-под мёрзлой земли, засверкали звёзды. Привыкшие к темноте глаза стали видеть ещё лучше, и Мирослава со злорадным удовольствием понаблюдала за приближением недовольного и помятого Вяземского — волосы лежали как попало, борода всклочена, а на щеке виднелась царапина. Она сложила руки на груди, а затем приметила кое-что ещё. На нём красовались ботинки, и этот факт её вновь насмешил, и она не сдержала лукавой улыбки.
— Не желаю это обсуждать, — строго бросил он в сторону их компании, огибая их. — Пора по домам. Завтра предстоит сложный день.
Улыбка стекла с губ Мирославы, радость на сердце сдуло холодным ветром, и она зябко поёжилась. Но сдаваться не была намерена.
— Мстислав, ты не хочешь поговорить? — спросила она, ступая за ним в лесную тёмную чащу, которая всё равно казалась более доброжелательной, чем лицо, обернувшегося к ней боком, Вяземского.
— Мы уже обсудили то, что ты не станешь распространяться на тему того, что увидишь здесь. — Он грубовато усмехнулся. — Учитывая обстоятельства, твои слова брать на веру опасно, но у меня нет выбора.
Мирослава сглотнула, почувствовав раздражающую стенки горла сухость.
— Ты несправедлив. Что я такого сделала? — неуверенно вопросила она.
— Ничего такого — ты права! — ещё сильнее задёрнув полы пыльника, — настолько, что ткань даже затрещала — рявкнул он. — Для столичных твоё враньё и приукрашивание наверняка сущий пустяк!
Мирослава чуть ли не задохнулась от возмущения — до того обвинение было нахальным и необоснованным. Она никогда не умела сдерживать своё негодование и не собиралась терпеть такого к себе отношения впредь, поэтому тут же яростно отозвалась:
— Не смей так говорить! Кто дал тебе право судить меня? С чего ты взял, что один неблаговидный проступок — это все, что во мне есть? Ты совсем ничего не знаешь, а всё туда же, как и все мужчины — веришь в то, что лучше всех во всём разбираешься!
Мирослава ожидала отпора, может быть, даже криков, ведь в прошлый раз Мстислав реагировал именно так, но сейчас он просто коротко взглянул ей в глаза и отвернулся.
— Забудь. Приходи завтра на рассвете на кладбище, если хочешь. Надо поскорее покончить с этим делом, чтобы ты исчезла с глаз моих.
Мирослава отшатнулась от него, но удержала лицо. Она вскинула подбородок, но Вяземский уже не смотрел на неё.
— Шеф! — послышалось со всех сторон разными голосами и интонациями.
— Замолчите и делайте, что велено, — ледяным тоном произнёс Мстислав, а затем твёрдым шагом двинулся вглубь леса. Тени обступали его со всех сторон, словно желая поскорее спрятать.
— Мирослава, он это не всерьёз… Просто накипело, с ним такое бывает.
Она почувствовала тёплую ладонь Линнеля на своём плече и кивнула. Затем она наклонилась, чтобы застегнуть обувь, и бодрым голосом сказала:
— Спасибо за поддержку, но не стоит из-за меня вам ругаться с ним. На моём пути уже встречались подобные мужчины. — Она уверенно улыбнулась парням, которые застыли с сочувствующими лицами. — Он не первый и не последний. Обидно только то, что мне показалось, что он другой.
— Шеф не плохой человек, — тут же произнёс Раймо, за что получил сильный удар локтем в бок.
— Я и не говорю, что плохой, — спокойно согласилась Мирослава. — Я просто думала, что он другой.
И больше не желая это обсуждать, она пошла за Вяземским, чья широкая спина всё ещё оставалась хорошим ориентиром, несмотря на мглу. Потом она попыталась доброжелательно попрощаться с парнями, но те вызвались проводить её до дома вещуньи, когда они вышли из леса. Мстислав их порыв никак не прокомментировал, а просто молча пошёл в сторону своего дома.
По возвращению на пороге Мирославу встретила взволнованная и бледная Ингрид, которую она поспешила заверить в том, что ничего непоправимого этой ночью не произошло. Успокоив подругу, Мирослава сначала попросила вынести ей мокрую тряпку, чтобы вытереть грязные ноги, а затем сама отправилась к умывальнику, надеясь, что воды ей хватит для того, чтобы отмыться. На кухонном столе догорали свечи, рядом стоял чугунный чайник, две кружки, накрытый пирог и варенье из земляники в блюдце.
Мирослава стала раздеваться, не беспокоясь, что кто-то из мужчин последует за ней, и принялась тщательно отмывать загрязнённые участки.
Вещунья задержалась на пороге дома, беседуя с Ииро, который почему-то попросил Ингрид приглядеть за ней. Мирослава ненароком удивилась тому, как свободно и тепло они могут общаться. В участке всё было иначе. Но это было совсем не её дело, поэтому она снова взяла кусок жёсткого мыла и стала тереть кожу до покраснения.
— Ты уже довольно чистая, милая, тебе разве так не кажется? — тихо поинтересовалась Ингрид, в какой-то момент оказавшаяся за спиной.
— Я куплю тебе другое мыло и завтра наберу свежей воды, — отозвалась Мирослава не останавливаясь. — Просто я сильно запачкалась.
— Понимаю, — сказал Ингрид, а затем подошла поближе и ласково отняла уменьшившийся кусочек мыла.
Мирослава не стала сопротивляться, а просто умылась и пошла в сторону спального места.
— Ты потратила много сил. Нужно поесть.
Мирослава на ходу развернулась, покорно села на скамью и съела кусок пирога, запив его горьким отваром с календулой, полынью и мятой. На языке остался землистый привкус, и его не смогло перебить даже чересчур сладкое варенье, от которого на зубах поскрипывал сахар. Ингрид проследила за тем, чтобы она выпила отвар до конца, а затем помогла ей, как маленькой, переодеться в ночную рубашку и положила Мирославу к стенке, накрыв тяжёлым одеялом, который пах сушеными травами и немного шерстью. Затем Ингрид тоже переоделась и тихо легла рядышком, пожелав спокойной ночи. Мирослава ответила взаимностью, отвернулась к стенке и почти сразу уснула.
Снилось ей что-то зыбкое — картинка колыхалась, теряя и обретая чёткость раз за разом. Мирослава во сне стояла в свете луны и тёмного неба, глядя куда-то вдаль, и чувствовала, что вот-вот произойдёт что-то важное, что-то, что ей необходимо увидеть. Она изо всех боролось с белой пеленой, которая застилала ей зрение, но сквозь неё могла увидеть лишь серебристый яркий свет, которым луна покрывала мир. Мирослава не желала больше быть узницей своей слабости и настырно продолжала пытаться понять смысл происходящего, отказываясь от реальности и всё больше погружаясь в мир снов.
Когда она уже почти отчаялась, то её взгляд зацепился за зелёное платье, сверкнувшее в тонких лучах бело-серебристого свечения луны. Мирослава узнала это платье. Она яростно стала двигаться в направлении его обладательницы, но чем ближе она становилась, тем дальше от неё удалялся силуэт убитой Клары. Её образ скользил над поверхностью воды, освещённый лунным ликом, чьи лучи становились все тоньше, пока не превратились в нити, которые могли в любой момент порваться. Мирослава что-то кричала Кларе, просила рассказать, кто с ней так поступил, но ответа не было. Когда Мирослава уже слишком устала, чтобы бороться, то перед её глазами вспыхнули огоньки, словно светлячки, а следом возле уха прозвучал еле слышный шёпот:
— Лебедь спасёт.
Сердце Мирославы покрылось ледяной коркой, она замотала головой и выскользнула из сна, возвращаясь в обычную человеческую темноту ночи. Она не открывала глаза, стараясь ни о чём не думать и лишь прислушиваться к тихому дыханию Ингрид рядом.