Вяземский не понимал смысла в этих вопросах. Его сбило с толку произнесённое его имя из её уст, горящим цветком распустившееся у него в груди, вызывая полуулыбку, которую ему с трудом удалось сдержать.
Вспомнив её вопрос, он ответил:
— Потому что я глава общины…
— Я тебя не об этом спрашиваю! — оборвала она его, глядя глаза в глаза. — Ты считаешь, что я бы не добилась правды от Чацкого, не смогла бы расследовать это дело и всё из-за того, что я женщина?
Мстислав пристально смотрел в её бледно-голубые, словно самое чистое озеро, глаза, в которых так яростно сверкало желание жить и быть услышанной. Он думал, что Мирослава похожа на его маму, но, на самом деле, она была похожа на него самого.
— Да, я так считал, — честно признался он.
Во взгляде Мирославы вспыхнула боль и ненависть, которую она тут же скрыла, прикрыв глаза, и попыталась пройти мимо него. Он аккуратно, стараясь не сделать больно, схватил её за локоть, прикрытый рукавом пиджака, чтобы остановить.
Она резко вырвалась, открыла глаза и тихо, но опасно прошипела:
— Не смей ко мне прикасаться!
Мстислав поднял руки, делая шаг в сторону и, чувствуя, как стремительно набирает обороты собственное сердце, попытался объяснить:
— Я так считал — это правда, но я ошибался.
Уже возле выхода она замерла, но не повернулась.
— Все потому, что в мире так устроено, — спешно продолжил Мстислав, тщательно подбирая слова. — Не только у нас в общине, а во всём мире. И дело не в тебе, а в отношении других! Но мир начал меняться, я это знаю, поэтому и мне пора начать мыслить иначе — чтобы, что-то изменить нужно действовать, а не принимать происходящее, как безусловное зло. Я об этом не задумывался, пока не появилась ты. Жаль, что это не произошло раньше — возможно, тогда мои родители бы были живы.
Он больше не знал, что сказать, а Мирослава продолжила молчать.
Наконец, она кивнула, так и не повернувшись, и тихо произнесла:
— Спасибо.
И всё-таки ушла. Мстислав несколько долгих мгновений смотрел на закрывшуюся за ней дверь и знал, что отец велел бы ему идти за ней, но он почему-то не мог сдвинуться с места. В конце концов, он тоже вышел из кабинета и не удивился, застав в коридоре подпирающего стенку Раймо.
— Она… — начал он, но Вяземский его прерывал.
— Не сейчас, — попросил он.
Раймо понимающе кивнул.
— Эрно с Линнелем в кабинете вместе с Петром?
— Эрно с госпожой Вишневской, — огорошил его Раймо. — Линнель в кабинете с Петром, а Ииро ещё не вернулся. И, кстати, шеф, приходил один из членов общины и сказал, что у него крыша обвалилась в хозяйственной части, нужна помощь.
— Обождут, — непреклонно произнёс он, а затем отправился в кабинет на допрос.
У него было около получаса, пока старший Чацкий доберётся до дома и узнает, что его старший сын тоже был вызван на допрос и примчится обратно.
В отличие от своего отца, Пётр не выглядел ни злым, ни задетым — напротив, он казался совершенно не впечатлённым развернувшимися событиями. Его вид, как и он сам, вызывал тоску.
Вяземский слышал, что Пётр не ладил с отцом, потому и уехал в город вместе с невестой. Поженились они там же, но его жена слишком быстро умерла. Когда он вернулся домой, то получил сочувствие ото всех, кроме собственной семьи, которая не смогла простить ему уезд. Как ему было известно, она хоть и приняла его обратно, но не знала, что делать с его затяжной апатией — Пётр исправно помогал по дому, но не выказывал этим особого удовольствия, собственно, как и неудовольствия.
Столы были отодвинуты к стенкам, чтобы устроить Петра посреди кабинета на табуретке. Линнель внимательно за ним наблюдал возле входа. Когда Мстислав зашёл в кабинет, то Пётр даже не пошевелился, а Линнель тут же доложил:
— На мои вопросы не отвечает, но проблем не доставляет.
Вяземский кивнул, взял стул и сел напротив Петра, который был до того погружен в свои мысли, что не сразу это заметил.
В комнате пахло скорбью, затаённой злостью и усталостью — довольно похоже пахло на кладбище. Эта примесь сырой земли и горькой травы была Мстислав знакома. Так ещё пахло от Александры, которая жила недалеко от кладбища, но Пётр пах так из-за своего горя и частых походов туда.
Он был ещё молод — возраста Эрно или Ииро, но выглядел гораздо старше. Болезненно худой, с запавшими щеками и тёмными кругами под зелёными глазами, которые потускнели так же, как и их обладатель. В неухоженной, но хоть чистой шевелюре ярко поблёскивали на свету серебристые нити. Одежда мешком висела на нём, как на ребятах Мстислава в подростковые годы, и у него что-то ёкнуло в груди. Он тут же постарался отречься от неуместных сейчас сравнений, но от сочувствия отказаться не мог.
— Я соболезную твоей утрате.
Внимание Петра теперь всецело переместилось на Вяземского, он подозрительно прищурился, но всё же медленно кивнул, принимая соболезнования. Его запах изменился — ноты горькой травы стали ощутимее.
— Ты догадываешься, почему ты здесь? — спросил следом Мстислав.
Он беспокоился о том, что у парня на почве горя могли быть проблемы с реальностью. По крайней мере, внешний вид кричал об этом.
Пётр сухо прокашлялся в кулак, выпрямился и немного простуженным, но вменяемым голосом ответил:
— Раз глава сейчас занимается расследованием убийств, то, наверное, я возможный свидетель или подозреваемый.
— Какой вариант тебе кажется более логичным?
Пётр хрипло и горько рассмеялся, снова сгорбившись.
— Если в вашем списке нет варианта, где была бы жива моя жена, то мне, вообще-то, глубоко плевать.
— К сожалению, такого варианта у меня нет, извини, — улыбнулся уголками губ Вяземский. — Может быть, всё-таки ответишь на мои вопросы?
Пётр потерял интерес к разговору и вместо ответа приподнял одно плечо, имитируя согласие.
— Что ты делал в дни убийства? Прошлая среда, пятница и понедельник этой недели.
— Помогал по дому? Дел всегда хватает, — рассеянно ответил он и вновь дёрнул лишь одним плечом.
— А вечером?
Здесь Пётр снова сфокусировал своё внимание на Вяземском и усмехнулся.
— Вы знаете.
— Да, знаю, — спокойно согласился Мстислав. — Но хочу услышать это от тебя.
— Зачем? Если я это скажу, то вы сможете использовать это как-то против меня?
— Для чего мне это? Просто мы можем думать о совершенно разном, мне необходимо подтверждение.
Что-то странное мелькнуло во взгляде Петра — отвращение и неудовольствие, но потом он вернул себе прежнее безразличие и в этот раз пожал двумя плечами.
— Пытался забыться и однажды подумал, что мне это даже удастся, но нет. Они не те.
Мстислав оценивающе его оглядел. Наверное, девушек в его облике привлекала вот эта печальная хмурость и неприкаянность.
— Мне стоит ожидать их гневных отцов, которые захотят тебя вздёрнуть? — прямо спросил он у Петра, который не сдержался и после вопроса брезгливо поморщился.
— Нет.
— Хорошо, — удовлетворённо заключил Мстислав. — Видел ли ты что-то подозрительное во время свиданий на озере?
— Нет. Видимо, наши встречи проходили до того, как убийца начинал действовать.
— Наверное, ты прав, — легко согласился он, затем некоторое время молча наблюдал за немного мечущимся взглядом Петра, прежде чем уточнить. — Ты что-то хочешь спросить?
— Пожалуй. — Попытался усмехнуться он, но голос напряжённо дрогнул. — Вы собираетесь допросить девушек?
— А как, по-твоему, мне следует поступить? — вопросом на вопрос ответил Вяземский.
Пётр неожиданно уверенным и настойчивым для такого тщедушного тела голосом проговорил:
— Мне кажется, что вам не стоит компрометировать девиц в глазах их семей. Вы выше этого, глава.
— Я придерживался такого же мнения, пока ты не сообщил мне, что ваши свидания были абсолютно невинными. Теперь я могу задать те же вопросы этим девушкам. И если повезёт, они видели что-то такое, чего не заметил ты.
Пётр поморщился.
— Очень вряд ли, но дело ваше, — сказал он и внезапно уверенным движением поднялся на ноги. — Могу я идти?
— Думаю, да, — задумчиво позволил Мстислав. — Попрошу тебя по пути захватить домой своего спешащего сюда разгневанного отца.
Пётр закатил глаза, но кивнул и без прощания быстро удалился из кабинета.
Вяземский сидел ещё некоторое время в задумчивой тишине, пока Линнель не заговорил:
— Странный он какой-то.
— Это точно, — согласился Вяземский. — Невероятное совпадение то, что он был на озере в те вечера, когда происходили убийства. Так же, как и то, что Александра была там же в лесу.
Он поднялся и подошёл к своему столу, сел за него и снова стал разглядывать записи, которые успел уже вернуть из дома, об убитых. Что-то никак не сходилось, но он не мог объяснить, что конкретно. Осознание вертелось на кончике языке, ему нужно было лишь немного подумать…
Дверь в кабинет распахнулась, и на пороге возник начальник участка. Его усы были опущены, но Горецкий не стремился это исправить, а, значит, находился в чересчур растрёпанных чувствах.
Вяземский глубоко вздохнул, приготовившись к выговору.
— Мстислав, ты решил всю семью Чацких допросить? — рассерженно взревел Горецкий, не успев зайти внутрь. — Кто у тебя следующий на очереди? Поди тоже кто-нибудь из общины?
— Возможно, — не стал отрицать он.
Горецкий возмущённо выпучил глаза.
— Выйди! — приказал он Линнелю.
Тот даже не шелохнулся, а сначала вопросительно взглянул на Мстислава и, только после его утвердительного кивка, вышел из кабинета. Эта сцена явно не понравилась Горецкому.
Он с грохотом захлопнул за Линнелем дверь, а затем уже более спокойно обратился к всё так же сидящему за столом Мстиславу:
— Я старался быть на твоей стороне, но твои ребята действительно стали забываться, а ты им в этом потакаешь.
Вяземский ничего на это не ответил.
— Я позволил твоей репортёрше поиграть в детектива, сочтя, что это будет забавной шуткой над немного занудным Чацким. Мой грех — не нужно было потакать этой слабости, — продолжил Горецкий, заложив руки за спину. — Но мне не нравится не то, что ты ей это позволил, а то, что ты подчеркнул своё недоверие к одному из членов общины. Не говоря уже о том,