Она уважительно поклонилась ей, и женщина одобрительно хмыкнула, а затем повелительно махнула рукой и Мирослава выпрямилась, продолжая глазеть на удивительной прелести хозяйку озера. Её обнажённое тело прикрывала пена, которой она игралась, то взбивая велением руки до пышной массы, то, почти возвращая ей жидкое состояние. Мирослава почему-то именно благодаря этому убедилась, что перед ней хозяйка озера. Она отличалась от своего мужа ещё и другим нравом — в её лице и жестах было пусть и столько же капризности, сколько и у супруга, но при этом взгляд у неё был осознанный и решительный.
Хозяйка озера провела обеими руками над водой, всколыхнула тем самым волны, которые добрались даже до Мирославы — на неё попало несколько тёплых и нежных капель, которые женщина тут же пальцем призвала обратно. Они, словно резвящиеся дети, ринулись к ней и осели на ладошке. Она прямым взглядом посмотрела на Мирославу и расплылась в ласковой улыбке.
— Да, это действительно ты. Я не прогадала. В конце концов, материнское сердце не обманешь.
— Что вы имеете в виду? — не до конца понимая, уточнила Мирослава.
Женщина капризно надула губы.
— Не признала свою мать? — Она тихо рассмеялась. — Конечно. Ты и не могла. Но я рада, что ты всё-таки приехала сюда, и я могу увидеть, какой ты выросла.
Мирослава пошатнулась и почувствовала резкую боль в сердце, какой не бывало уже давно. Наверное, именно от таких сильных эмоций ей необходимо было беречь себя после болезни. На неё обрушилось почти нестерпимое желание сбежать, взмыть в небо, чтобы ощутить лёгкость и освобождение — оно было до того яростным, что ему было трудно сопротивляться.
И всё же вместо этого Мирослава аккуратно присела на немного влажный песок и обняла себя за плечи, стараясь размеренно дышать, чтобы прийти в себя. Ей всегда казалось, что правду о родителях она готова будет услышать в любой момент — хоть какую-нибудь крупицу. Но сейчас ей вдруг захотелось погрузиться в тишину. Правда, до этого она всё время думала, что её мать мертва, а мужчина, который её принёс и который, как предполагала воспитательница, был отцом, бросил её, но теперь…
— А мой отец? — пробормотала Мирослава еле слышно, поднимая невидящий взор на хозяйку озеру. — Мой отец жив?
Выражение лица женщины было печальным, что говорило само за себя, но Мирослава хотела услышать правду, а недодумывать. Наверное, она всю жизнь подспудно полагала, что в её родословной не всё так просто, иначе откуда было взяться её недугу? Но в приюте не осталось ни одного упоминания о её родителях, и она, неготовая разбираться ещё с этим, даже не пыталась всё это время найти ответы в своём прошлом. Настоящего и так было достаточно, чтобы свести с ума.
Хозяйка озера, которая странным образом казалась Мирославе знакомой — ведь эти черты, цвет волос, глаза она видела в зеркале — медленно подплыла к берегу, но так и продолжала оставаться на мелководье, грустно отвечая:
— Я полагаю, что уже нет.
Её образ, несмотря на то что больше не был покрыт пеной, всё ещё расплывался перед глазами. Мирослава запоздало осознала, что это потому, что её взор застилают слёзы. Наверное, ещё ни разу в жизни так часто и за такой короткий срок у неё в глазах не стояли слёзы.
Она запрокинула голову, глядя на темно-серое небо. По верхушкам деревьев и быстро плывущим облакам можно было понять, что ветер неистово желал поскорее пригнать дождевые тучи. Мирослава вздрогнула, когда почувствовала на своём лице яростный порыв колючего ветра. Он помог ей прийти в себя и сосредоточиться.
— Но вы не уверены? — спросила она с откуда-то взявшимися строгими нотками.
Её взгляд вернулся к хозяйке озера, которая уже снова находилась на глубине, наблюдая за ней оттуда.
Она плавно покачала головой.
— Тогда почему вы говорите мне это? — со звенящей злостью в голосе спросила Мирослава. — Зачем отбираете последнюю надежду?
Женщина выглядела так, словно ей было больно — её лицо исказила гримаса, плечи опустились, а льющаяся ключом энергия иссякла.
— Я просто…
— Вы просто что? — грубо перебила её Мирослава, вскидывая подборок и игнорируя дрожь в голосе. — Бросили меня? Оставили одну в захудалом приюте? Вы со всеми своими детьми так поступаете?
Хозяйка озера вздрогнула всем телом, словно от хлёсткого удара, и на мгновение её глаза гневно сверкнули, вновь наполнившись силой. Она набрала в грудь побольше воздуха, очевидно, не желающая терпеть подобную дерзость и готовая поставить на место зарвавшуюся девчонку, но вместо отповеди, с шумом выдохнула честный ответ:
— Нет…
Мирослава встала, не обращая внимания на слабость во всём теле и ощущение, словно внутри неё возник ледник, который медленно и мучительно замораживал внутренности. Она планировала что-то сказать — что-то жестокое и такое же болезненное, как правда сказанная родной матерью, но не могла представить, что с этой правдой, может, сравниться, поэтому молча развернулась, чтобы покинуть берег, озеро, село… Ей хотелось убежать навсегда — туда, где нет людей, способных причинить боль, где нет вообще никого… Она больше ни на что не хотела надеяться…
— Твоего отца звали Николай Волконский.
Мирослава остолбенела, так и не дойдя до края лесной чащи. Она слепо уставилась на бело-чёрную кору берёз перед собой в ожидании продолжения.
— Он постоянно что-то писал. Говорил мне, что эта его рукопись — работа всей его жизни, что она перевернёт привычную картину мира.
Мирослава не своим голосом отозвалась:
— Я знаю это имя.
— Так ему удалось? — с искренним любопытством и затаённой радостью спросила хозяйка озера.
Мирослава развернулась и подошла к берегу, но на этот раз осталась стоять, несмотря на то, что коленки у неё тряслись.
— Нет, — честно ответила она.
Она не стала добавлять, что, учитывая слухи, которыми полнится интеллигенция, ему, может, и удастся это сделать совсем скоро.
— Жаль, — искренне протянула в ответ её мать, — что было уму непостижимо! — а затем призналась. — Твой отец не знал о тебе. Он не бросал тебя. Только я. Не приписывай ему моих грехов.
— Почему ты это сделала? — Язык Мирославы не хотел слушаться, даже губы, казалось, онемели — то ли от холодных порывов ветра, то ли от нежелания спрашивать — страшно было узнать ответ.
Хозяйка озера покрутилась вокруг своей оси, словно беря время на раздумья. Она больше не улыбалась тепло, не глядела так, как будто была рада видеть свою дочь — лицо её было полно печали, тяжести и мыслей.
Наконец, её взгляд остановился на Мирославе.
— Я не могла тебя оставить. Это сложно понять человеку. Мой муж — хозяин озера. Я, да и он, — здесь её лицо скривилось в гримасе отвращения, — порой влюбляемся в людей, и от нашей близости появляются дети. Это происходит очень редко, потому что мы нечасто покидаем озеро. — Она смотрела пронзительно, но не на Мирославу, а словно вглубь себя. — Мы не лишаем жизни мальков, но отпрыски от людей не могут жить под водой, поэтому мы отдаём их обычно смертному родителю.
— Почему ты тогда не отдала меня отцу?
В ответ мать тяжело вздохнула, а затем прикрыла глаза и лишь мечтательно протянула:
— Николай Волконский…
Её лицо полнилось воспоминаниями, к которым Мирослава отчаянно хотела прикоснуться. А больше этого она желала бы присутствовать там — в мыслях матери, где жив её отец, чтобы хотя бы просто познакомиться с ним, а лучше — узнать его хоть немного. Может, он был бы похож на Аната Даниловича — мужчину, которого она по-настоящему уважала. А, может, он был бы даже лучше. Но вряд ли она теперь когда-нибудь узнает об этом лично. Ей остаются чужие рассказы и старая рукопись. Впрочем, это было больше того, что было у неё ещё вчера.
Глава 28. Правда
Не открывая глаз, спустя паузу, хозяйка озера продолжила:
— Он был таким любопытным, всё время что-то искал: рыскал то по лесу, то на берегу. Вот я им и заинтересовалась. А потом он мне полюбился, — с яркой нежностью улыбнулась она, так и не открывая глаз. — Он был настоящим мужчиной: галантным, любезным, восторженным. Как тут было удержаться? Но наша связь длилась совсем недолго.
Она открыла глаза, чтобы с сожалением развести руками, поднимая за своими движениями тонкие струйки воды.
— Ему нужно было уехать. Он грезил этой рукописью, но не мог её закончить здесь, потому что отвлекался на меня. — По её губам прокатилась самодовольная улыбка, которая стекла при следующих словах. — Но видимо, он не успел. Я уже тогда знала, что он чем-то болен — чувствовала в нём эту слабость и велела привести себя в порядок. Но он, очевидно, не послушался. Вскоре оказалось, что я жду дитя. И я стала ждать возвращения твоего отца, чтобы отдать ему ребенка, которого создала наша любовь. Но он так и не явился, а после твоего рождения я велела забрать тебя одному старому рыбаку и отнести далёко-далёко, чтобы мне было не найти это место. Он унёс тебя, но имя я успела тебе дать — то, которым когда-нибудь Николай хотел назвать дочь. Мирослава. Я же желала дать тебе иное имя — Юксо, что означает «лебедь» — такие имена предрекают судьбу, они наполняют ребёнка силой и предначертанной жизнью. Глядя на тебя сейчас, я могу сделать вывод, что оно и решило твою судьбу, несмотря на то, что тебя всё же нарекли Мирославой… Николай очень хотел детей, но ни одна смертная не могла ему их подарить. Жаль, что ты не знала его и не прожила свою жизнь с ним. Он был бы рад. Он бы любил тебя, — тихим шёпотом закончила она, её слова любезно донёс до Мирославы ветер.
— Я тоже.
Горячие слёзы неслись по её щекам во время рассказа матери, а после его окончания поток и вовсе стал неудержим. Мирослава чувствовала себя словно во сне — человек, который привёл её сюда, человек, который писал вещи, дающие ей надежду последние годы, человек, чьи мысли были так похожи на неё — был её отец! Она страстно захотела перечитать рукопись, которая так и осталась в библиотеке — вынести ей её не позволили. Она тогда уже почти её выучила, переписала всё себе, поэтому почти не расстроилась, но сейчас лишь поиск убийцы останавливал её необдуманное стремление отправиться за рукописью и проводить долгие часы, вглядываясь в почерк её родного папы.