Чем вообще была эта любовь? Чувство безопасности, надежности и тепла — так можно было описать её? Но если бы Мирослава сказала, что чувствует только это к Мстиславу, то слукавила бы. Это было слишком сложное, непонятное и даже немного пугающее чувство. Оно включало в себя странную смесь пылкости, желания, чтобы он восхищённо смотрел на неё, прикасался только к ней и даже думал лишь о ней — Мирослава здесь поколебалась и решила что ещё о ребятах и Марте. Иначе это уж был бы не Мстислав.
Что же ей было делать со всем этим?
В прошлый раз она не сказала о своих беспокойствах, и в итоге они не поняли друг друга, поэтому сейчас ей казалось разумным поделиться своими переживаниями. Просто это было не так просто сделать — куда легче было закрыться и представить, что ничего не происходит. Мирославе глубоко внутри так и хотелось поступить, но она помнила слова богини о том, что ей нужно было верить в себя. А это означало, что ей нужно быть смелой.
Дверь тихо заскрипела, обрывая безумный поток её мыслей и возвращая в реальность. Мстислав медленно распахнул дверь почти до конца, чтобы войти вместе с тарелкой, над которой шёл пар. Он внимательно следил, чтобы ничего не пролилось, поэтому ещё не заметил того, что Мирослава проснулась. Ей удалось полюбоваться им немного без стеснения — ей не нравились только тёмные круги под глазами, подсказывающие, что их обладатель пренебрегал сном или вовсе решил обойтись без оного. Даже сквозь загар, покрывающий кожу, можно было различить болезненную бледность.
— Ты проснулась.
Увлёкшись, Мирослава не заметила, что Мстислав уже поднял на неё глаза.
— А я шёл тебя будить. Вчера ты ничего толком не ела и, наверное, ужасно голодна. Но после обращения желудок нужно поберечь, поэтому я приготовил тебе овсяную кашу на молоке и добавил туда побольше ягод и фруктов. Ещё немного варенье. То, что осталось после Линнеля.
Мирослава вздрогнула, но не сразу решилась уточнить. Она, двигаясь подобно гусенице, поудобнее расположилась на подушке, пока Мстислав ставил тарелку на тумбочку возле кровати и принёс, отставленную к стене, еще одну табуретку.
Усевшись, он развеял её опасения:
— Линнель в порядке. Всё обошлось. Хозяйка озера… То есть твоя мама после того, как я вытащил тебя на берег, вынудила его выпить речной воды, — тот сразу закашлялся и очистил желудок. Сейчас он настолько в порядке, что уплетает всё то сладкое, что есть в доме. А, может, даже во всём селе.
От этих слов Мирослава почувствовала оглушительное облегчение и улыбнулась, но улыбка вышла немного натянутой. Кое-что не давало ей покоя так же сильно, как самочувствие Линнеля. Она вдруг поняла, что с тех пор, как Вяземский переступил порог, не произнесла ни слова, поэтому смочила горло слюной — снова хотелось пить и, не без колебаний, но всё же спросила:
— А как Раймо?
Уголки губ Мстислава, которые были приподняты, опустились, а тёплое свечение во взгляде, возникшее, когда он вошёл и увидел её в сознании, исчезло. Он помолчал, словно собирался с мыслями. Мирославу манил запах овсяной каши и варенья, но она терпела, не желая отвлекаться даже на мгновение.
— Приезжий колдун сказал, что его опаивали больше месяца, — подчёркнуто спокойно заговорил Мстислав. — Все свершения были продиктованы не им, а навязанным чужим мнением. — Он тяжело вздохнул, а затем откровенно признался. — Но от этого ни легче. Теперь неизвестно, сможет ли он оправиться после такого, сможет ли вернуть себя. И всё это с ним случилось, потому что я не заметил, не уследил, не подметил в нём этих изменений. Как я мог? Мне вверили заботу о четырёх мальчишках, а я не справился…
— А ты стал им отцом, — ласково поправила его Мирослава, придерживая одеялой одной рукой, а другой несмело прикасаясь к мужской руке, на которой бледным напоминанием прошлого отпечатались шрамы от укусов — и ей, наконец, стало понятно чьих. — Мстислав, не кори себя. Ты ни в чём не виноват. Виноваты те, кто это сделал, но сейчас даже это не так важно. Один из них мёртв, а у второго судьба и того хуже. Сейчас важно, чтобы ты понял, что Раймо, чтобы поправиться, нужно не то чтобы ты винил себя, а просто был рядом вместе с остальными ребятами. Поверь мне, он точно знает, как он вам дорог. Просто в какой-то момент жизни обязательно приходят мысли, из-за которых ты начинаешь сомневаться в себе и в близких. Не из-за чьей-то вины, а просто так, это неизбежная боль, которая приходит, когда её совсем не ждёшь. Раймо допустил ошибку: вместо того, чтобы преодолеть эту слабость, обсудить её с тобой, он начал сомневаться в себе и во всём вокруг всё больше и больше, потому, наверное, и стал жертвой этой ситуации.
— Но…
— Не смей! — строго одёрнула Мирослава, вновь спрятав ладонь под одеялом. — Прекрати винить себя во всём. Мстислав, ты что, бог? Откуда в тебе столько уверенности, что тебе всё по плечу? Да вы вообще здесь все такие! Выглядите так, словно вообще не спите и не отдыхаете, а всё только потому, что оборотни. Но вы ведь в первую очередь люди! Раймо был прав. Вас вынудили забыть о том, кто вы — не просто оборотни, обладающие большей силой и выносливостью, а в первую очередь такие же смертные, как и все. Вас вынудили, а вы позволили! Потому что наверняка сами так думали в глубине души. Вы никак не могли до конца принять тот факт, что отличаетесь, ведь вам об этом постоянно говорили, потому и желали угодить даже во вред себе. И вот результат. — Мирослава судорожно вздохнула, пытаясь отдышаться, и покраснела, заметив пронзительный взгляд Мстислава. — Прости, я увлеклась. Просто вдруг подумала об этом…
— Ничего, — хмыкнул он, открыто разглядывая её, но убирая взгляд в сторону, когда он сползал к её оголившимся ключицам. — Я хотел сказать совсем другое, но раз уж ты заговорила на эту тему… — Он сделал красноречивую паузу, дабы насладиться смущением Мирославы, которая не так его поняла и зазря накричала.
— Извини, — повторила она, закрывая ладонями лицо и забывая придержать одеяло. — Так глупо с моей стороны.
Она сначала представила, а потом и вправду почувствовала прикосновение его пальцев, которые отняли её ладони от лица. Мстислав смотрел с мягкой задумчивостью. Он не обратил внимание на это ни на ключицы, ни на обнажившиеся плечи.
— Не нужно. Не извиняйся. Ты всё правильно сказал. К слову, я ведь сам думал о том же. Такие осознания приходят тогда, когда уже становится поздно…
— Непоздно! — пылко возразила Мирослава, сжимая грубоватую мужскую руку своей, а другой всё-таки прихватила одеяло, натянув повыше. — И вовсе не поздно. Всё ведь закончилось и мы живы. Этого мало?
— Ты права, — хмыкнул Мстислав. — Это совсем немало. Но до того, как ты заговорила об этом, я хотел сказать немного другое. Но то, что ты сказала про нас с парнями — это ведь не только к нам относится, верно?
Взгляд Мирославы нашёл точку на пододеяльники, которой она медленно призналась:
— Верно. Я прошла через те же ощущения. Десять лет, которые я прожила, скитаясь, с тех пор как покинула приют, были долгими и не особо радостными. Отдушину я находила в книгах и вере, которая заменяла мне веру в Бога, и она заключалась в том, что мне всё же когда-нибудь удастся избавиться от «недуга»… Так я называла обортничества.
— А чем ты хотела заняться после того, как избавишься от него? О чём ты мечтала?
— Мечтала? — с искренним удивлением переспросила она, взглянув в заботливые глаза Мстислава. — Помимо того, что однажды окажусь здоровой и не проклятой?
Он с иронией кивнул. Мирослава задумалась, но ей не требовалось слишком много времени, чтобы понять.
— Я никогда особо не задумывалась о том, что же будет дальше, и не мечтала ни о чём таком, — ошарашенно призналась она. — Было всегда что-то неопределённое, но очень желанное: найти то, чем бы нравилось заниматься по жизни, потом пойти учиться на какую-нибудь профессию, завести друзей, просто жить без страха…
Она неуверенно замолкла. Неожиданно ей показалось, что всё перечисленное было каким-то ничтожным, глупым, не стоящим внимание… Что это вообще за мечты? Если мечтать, то обязательно с размахом.
— Вовсе нет. — Услышала Мирославы, и она сообразила, что последние слова произнесла вслух. — Это прекрасные мечты — они настоящие, живые, чистые. Ты заслуживала не только их, но и всего остального мира. Не думай, пожалуйста, что с тобой что-то не так.
Мирослава недоверчиво посмотрела на искреннего Вяземского и широко улыбнулась. Надо же! Он просил её не принижать себя. Она отняла ладони из его рук чуть раньше, но сейчас вдруг захотела не только вновь прикоснуться к ним, а ещё сжать самого Мстислава в объятиях — крепких и благодарных. Но это было бы слишком много для одного разговора, если ещё учитывать то, что на ней не было одежды, поэтому она согласилась с ним в другом:
— По поводу всего остального мира… Это, кстати, меня привлекало всегда. Любопытно узнать, что в мир есть ещё. Вдруг окажется, что не только оборотни существуют. Ведь сейчас люди до сих пор о нас не знают наверняка, почти так же, как вы, да и я сама, что уж скрывать, не знала, что, помимо меня, есть женщины-оборотни. — Мирослава вспомнила об Александре и решила, что как сможет, обязательно её навестит. — Поэтому всё возможно.
— Всё возможно, — эхом отозвался Мстислав, глядя на неё с каким-то странным выражением лица.
Внезапно он поддался ближе, и Мирослава застыла, но чьи-то быстрые шаги вынудили его нахмуриться и обернуться.
Мирослава вспомнила об остальном мире и тоже с замершим сердцем ждала того, кто придёт. В дверном проёме возник Эрно, который выглядел испуганным. Мстислав тут же вскочил на ноги.
— Всё хорошо! — быстро предупредил Эрно, вынудив того облегчённо выдохнуть и сесть обратно, но тут же помрачнел и добавил. — Или не совсем.
Он с непонятным подозрением уставился на Мирославу, которая приподняла вопросительно бровь.
— Что случилось?
Эрно поправил очки и, всё так же странно смотря, ответил:
— Мне сказали, что какой-то мужик спрашивает о тебе. Очень активно. Говорят, что он прям яростно интересуется.