— Мои братья горазды на обвинения, но благодарить им удаётся не так просто, — взял слово Линнель, легко улыбаясь. — Мы прощаем общину. После случившегося, думаю, нам всем больше не хочется таить обиды. Обеим сторонам необходимо стараться наладить отношения.
Ждан широко улыбнулся.
— Кажется, я слышу будущего члена общины. Нам давно пора менять костяк.
Мирослава радостно улыбнулась.
— У вас и ещё для одной женщины пора освободить место, — выпалила она и кивком головы указала на Александру.
Та сумела не утратить своё привычное достоинство, но Мирослава заметила, с каким предупреждением её глаза сузились, и подмигнула ей в ответ.
— Это решать будет уже главы, — не смутился Ждан, а затем поднялся. — Если позволите, то мы покинем вас. Сейчас здесь необходимо остаться семьям.
За ним тут же встали, всё это время так и не проронившие ни слова, два других члена общины, а следом Александра и Ингрид.
Все они поклонились сначала Мстиславу, а затем Мирославе, которая почувствовала, как её глаза невольно расширились, но она промолчала. Марта быстро собрала пустые тарелки и тоже ушла.
— Сын, я горжусь тобой, — первым взял слово отец Линнеля.
Возможно, если бы не слова Линнеля о прощении, то Эрно не сдержался бы, но что-то в нём переменилось, поэтому он промолчал, лишь скрипнул зубами. Ииро помрачнел, но тоже ничего не сказал. Из них словно резко вынули стержень, который состоял из обиды и злобы — он руководил ими в общении с родителями, а теперь оказалось, что им нечего сказать. Лишь Линнель сохранял видимость спокойствия.
— Отец, не нужно, — попросил он, а затем вздохнул. — Мы с тобой виделись слишком редко, чтобы стать друг другу сыном и отцом. Не ошибусь, если скажу, что остальные того же мнения. Я не знаю, зачем вы пришли — убедиться в нашем самочувствии или велеть не позорить вас. Жаль, что второй вариант нам кажется более правдивым, но такова жизнь. Но нам, если честно, грех жаловаться — ни то, чтобы мы с парнями были обделены вниманием и любовью. Пусть Мстислав тоже далёк от образа идеального родителя, но нас всё устраивало. Он был рядом, и ему было не всё равно — это меньшее из того, что он делал, но вы и этого не смогли. — Линнель говорил негромко, отстранено, его слова были похожие на мягкий шелест листвы. — И если вы сейчас не пришли сюда, чтобы сказать что-то хорошее, то я думаю, что вам тогда не стоило вообще приходить.
— Не говори так, — слабым голосом сказала женщина, чьи светло-карие глаза и их чуть узковатый разрез напоминали лисьи. Ииро вздрогнул. — Вы ведь наши дети.
— Мы уже давно не дети — вот в чём дело. Не стоит вспоминать о нас только тогда, когда мы что-то натворили. Мы уже не дети, поэтому сами несём ответственность за себя, а если не может, то для этого всегда есть Мстислав, — мягко подчеркнул Линнель.
И тогда Эрно поднял голову, а за ним и Ииро.
Каждый из них посмотрел в лицо своим родителям.
Они же не нашли, что на это ответить и медленно поднялись, собираясь уходить. Потом опомнились, поклонились Мстиславу, а спустя мгновение колебаний и Мирославе. Лишь отец Эрно остался сидеть с непоколебимым выражением лица, но и он поднялся. Взглянул на Эрно, ударил ладонью по столу и ушёл.
Несколько мгновений стояла глубокая, тяжёлая, ощутимая всем телам, тишина.
— Они ещё вернутся, — заметил Ииро.
— Всегда возвращаются, — хрипло согласился Эрно, затем смущённо кашлянул. — В следующий раз, надеюсь, нам будет что им ответить. А то вечно за нас с тобой отдуваются младшие.
Линнель расхохотался.
— Вишневская! — послышалось восклицание полное самодовольства. — Я нашёл тебя!
Мирослава протестующе застонала, оглянулась и увидела Карла, с заплечным фотоаппаратом на одном плече, сумкой, где он хранил записи, на другом, который сверкал этим своим жутким предвкушающим оскалом.
— Шеф велел мне разузнать, вынюхать, понять, что здесь творится. Я так и сделал! А дела здесь по-настоящему странные. Я не говорю, конечно, про эти межгосударственные помеси — человек я терпимый к любым союзам, а тут ещё граница не прям далеко, — воодушевлённо вещал Карл, заложив руки за спину и измеряя шагами кухню Мстислава. — Но эта торговля в гостинице! Она вообще стоит на учёте? А налоги? Но так как всё-таки я не сыщик, то закрою на это глаза. Подозрительно другое — столько товаров поистине уникальных и совсем недорогих! Где толпы туристов? Почему никто не взял это под крыло? Кто здесь вообще главный?
Мстислав, который до этого подпирал собой дверь, лениво усмехнулся. Карл с опаской отодвинулся от него подальше. Мирослава порадовалась, что остальные скрылись в комнате Раймо, иначе этому цирку не было бы конца и края.
— Я глава всей общины, — сообщил Вяземский, приподнимая бровь.
— Верю, — пробормотал Карл, набрал побольше воздуха в груди и запел другим тоном. — Здесь всё так хорошо устроено. Край у вас какой-то волшебный! Я сделал столько фотографий… Такие заметки! Всё готов отдать на ваше одобрение, но, поверьте, после того как в нашей газете напечатают то, что я здесь увидел и заснял — от туристов здесь отбоя не будет. Нужно будет ставить дома для их отдыха. А что? Места тут много, а чуть погодя возле берега можно будет деревья порубить и поставить ещё…
— У нас здесь ценят покой и тишину, — хмуро оборвал мечтательный трёп Карла Мстислав, многозначительно нахмурившись. — Мы уважаем лес и природу, оттого они к нам благосклонны. Рубить здесь я ничего не позволю. И фотографии с заметками советую оставить себе на память.
Карл стал похож на выброшенную на берег рыбу.
— Но…
— Не рекомендую тебе его доставать, — доброжелательно посоветовала Мирослава. — Глава здесь пусть и справедлив, но вспыльчив и скор на расправу.
Это замечание рассмешило Вяземского, который не удержался и широко улыбнулся хмыкнув. Правда, если Мирослава привыкла к небритости, тёмным глазам и уставшему виду, который выражался в сведённых бровях и скрещённых на могучей груди руках, то Карл нет, а уж весёлость Мстислава заставила его ещё больше почувствовать себя неуютно.
— Я понял, — кивнул он нервно, облизнул губы, поправил воротник щегольской рубашки. — А что сказать шефу?
Мирослава почувствовала, как хорошее настроение стекает с неё. Она улеглась на лавку, чувствуя на себя сразу два взгляда: настороженный и вопросительный.
— Он велел разузнать об убийствах, и привести тебя, Вишневская, для разъяснений, — добавил Карл.
— Об убийствах ты можешь ему сказать следующее… — Она помолчала, хмыкнула, повернула к нему голову. — Мы со всем разобрались, их больше не будет.
— Ты разобралась, — уверенно подчеркнул Мстислав.
У Карла тут же загорелись глаза, как два фонарика.
— Это не совсем так, — протестующе отозвалась Мирослава поморщившись. — Расследование вела община под руководством главы, и всё закончилось благополучно.
— Как вас там, репортёр? — окликнул Карла Вяземский, но не дождался ответа. — Скажите своему начальству, что община проводила расследование вместе с репортёром Вишневской, и она ей очень помогла в его раскрытие. Без неё бы благополучного исхода не случилось. В ней есть непревзойдённый талант сыщика: ум, чутьё, интуиция, справедливость и разумная предосторожность.
— Мстислав… — простонала она, закрывая лицо руками.
Подорвавшийся Карл к своей сумке в начале речи Вяземского, с энтузиазмом и воодушевлением строчил в своём блокноте, записывая каждое слово.
Уточнив несколько моментов, он с благодарностью воскликнул:
— Какой будет материал! Спасибо вам! — но не удержался от въедливого уточнения. — Но Вишневская не репортёр, она помощница нашего начальника.
— Она действительно не репортёр, — не смутился Мстислав. — Она гораздо лучше. Ведь не каждый репортёр способен помочь в расследовании убийства в глуши, верно?
— Верно, — кисло согласился Карл, забрасывая сумку и фотоаппарат себе на плечи. — А может быть, вы будете так любезны подсказать расписание автобусов? Нам с Вишневской пора бы уже в столицу, и чем скорее, тем лучше. Шеф будет недоволен лишними отлучками.
— Завтра утром, — холодно ответил Мстислав, изменившись в лице.
Карл это заметил, и ему, очевидно, захотелось поскорее покинуть этот дом и компанию его хозяина. Он обернулся ко всё ещё лежащей на скамье Мирослава. Её длинные волосы подметали пол, но ей было абсолютно всё равно.
— Я остановлюсь в гостинице, — сказал он ей. — Хочу прикупить пару безделушек ещё — наши имперцы оценят, да и финны тоже. Ты идёшь?
Через окно, прямо в глаза Мирославе, попадали солнечные лучи, но она не жмурилась, а терпела. С тяжестью не только физической, но и моральной, она всё же села и улыбнулась Карлу — привычному, раздражающему и нелепому Карлу.
— Нет, я не живу в гостинице. Ты иди, встретимся завтра на автобусной остановке.
Карл помялся, но послушно поплёлся к проёму, ведущему в коридор. Мстислав отступил, пропуская его. Даже тщедушному Карлу пролезть было непросто, но ему всё же удалось проскочить мужчину, не соприкоснувшись с ним.
— Карл! — позвала его Мирослава. — Дождись меня завтра.
Тот махнул ей на прощание рукой и ушёл.
Глава 39. Честность
Тогда Мирослава без страха взглянула в лицо Мстислава, ожидая там увидеть упрёк и непонимание, возможно, даже злость, но вместо этого там была тоска, резанувшая ей острыми когтями сердце.
— Ты уезжаешь? — хрипло спросил он.
Она села ровнее, засунула между коленей ладошки и кивнула. Ей стало дурно — возможно, зря она столько съела.
— У меня там работа, вещи, съёмная комната, — еле ворочая языком, попыталась объяснить Мирослава, с надеждой на понимание вглядываясь в жестковатые черты лица Мстислава. — У меня там вся жизнь. Я так долго её строила. Теперь ещё я поняла, чего хочу и не могу остаться…
Какой тяжёлый день. Какие неправильные слова — они совсем не подходили. Какая же она вдобавок лгунья — ведь не только из-за этого она хотела уехать. А она хотела. И даже не уехать, а сбежать.