Он ничего ей не ответил, сложил руки на груди, всё так же стоя в проходе, перевёл взгляд на окна, вглядываясь в преломляющийся свет. Птичий стрекот набатом зазвучал в ушах. В горле пересохло от волнения, но подняться и налить воды Мирослава не могла — она застыла и не могла пошевелиться. Но всё же ей необходимо было рискнуть и нырнуть с головой.
— Мстислав, — негромко произнесла она, с трудом глотая слюну. — С чем поздравлял тебя старик Ждан?
Он вновь вернул своё внимание Мирославе. Его поза не изменилась — ноги широко расставлены, сложенные на груди руки, подчёркивающие широкий разворот плеч, не обтянутые в кои-то веки пыльником. И весь он состоял из мышц, мощи и уверенности. Обтёсанные, словно камень ветром и невзгодами лицо, шрамы на руках, темно-рыжие волосы, до которых ещё не добралось солнце. Мстислав внушал благоговение своей монументальностью, но если бы в нём было только эта твёрдость, несокрушимость и принципиальность, то он не был бы собой. Также в его взгляде под нахмуренными бровями была мягкость, а в сухих и жёстких ладонях доброта, и сам он весь состоял из противоречий, так как внешне он производил впечатление главы, каким и являлся фактически, но ещё он был отцом четырём взрослым парням, несмотря на свои неполные сорок лет — Мирослава выяснила у Линнеля как-то, что ему тридцать пять, ещё он был отличным поваром, который получал от этого удовольствия. Он был семейным человеком, и свою семью он создал сам и готов был за неё бороться.
Мирослава не была к этому готова. Поэтому она с внутренним содроганием ждала ответа, пока Мстислав молча изучал её взглядом — она это чувствовала, как прикосновения.
Он медлил и всё смотрел. Казалось, что он пытается запомнить её.
— Я не говорил тебе о том, что мне предсказала Ингрид… — начал он, но Мирослава тут же выпалила:
— Она ведь сама мне все рассказала.
— Да, поэтому ты мне и предложила взять себя в хозяйки, — согласился он со слабой усмешкой. — Но ты не слышала мою версию.
Мирослава устыдилась своей поспешности — у неё всё кипело и бурлило внутри, а Мстислав, казалось, наоборот, обрёл спокойствие и хладнокровие. Ей пришлось кивнуть и приготовиться к рассказу.
— Когда она поставила меня перед фактом — либо я умерю свои амбиции, найду хозяйки и стану главой, либо потеряю всё — я не очень-то взволновался, — с задумчивостью начал он. — Я только что похоронил родителей, вернулся к ребятам, которые таили на меня обиду за то, что я их бросил — мне было не до того, буду откровенен. Тем более соглашение всё ещё имело силу. Но потом как-то слишком быстро все стало меняться: градоначальник, железная дорогая, туристы. Тогда я вспомнил, что пора остепениться, но дело не шло — Ингрид сказала, что девушка должна быть особенной.
Мстислав замолчал и коротко рассмеялся, словно потешался сам над собой.
— А однажды я вернулся домой после работ над железной дорогой — иногда мы ночевали в лесу, пока выкладывали дорогу, и оказалось, что произошли убийства, и мой мир резко слетел с привычного течения жизни. Хоть тогда я и не понял, но когда встретил репортёршу на вокзале, стал догадываться. — Мстислав неловко хмыкнул, почесал бровь, затем подошёл к Мирославе, которая затаила дыхание, и опустился перед ней на колени.
Оказавшись с ней почти лицом к лицу, он смотрел на неё долгим, пронзительным, откровенным и таким прекрасным взглядом, что она почувствовала, как кровь забурлила во всём теле, словно под её кожей побежал шумный водопад. Стало одновременно и хорошо, и страшно. Возникла малодушное желание выйти на улице, затем убежать далёко-далёко, сесть на какой-нибудь холм и закурить.
— Я всё время обвинял тебя во лжи и притворстве, — негромко, но проникновенно сказал он. — И при этом сам не был с тобой честен до конца. Я не сразу понял, если честно…
— Мстислав… — заворожённая чувствами на его лица, попыталась остановить его Мирослава.
Но он качнул головой и улыбнулся ей.
— Прости, я всё время говорю не то. Но впредь я хочу, что между нами всё было честно. Может, я и не сразу понял, кем ты станешь для меня, но я точно знаю, что ощутил твою необыкновенность с первого взгляда. А потом ты закурила и утвердила меня в этом, — хмыкнул он, затем осторожно взял холодные и мокрые ладони Мирославы в свои руки, трепетно поцеловал их, вынудив её вздрогнуть. — Но это было тогда. Сейчас я уже уверен в том, что хочу сказать тебе…
— Не надо, Мстислав, — попыталась она снова остановить его, чувствуя, как кружится голова и не хватает дыхание. — Послушай…
— Обязательно, но позже, — мягко прервал он её. — В какой-то момент я стал не морщиться, а искать запах папирос, желая убедиться, что ты рядом. Сейчас же я точно знаю что хочу, чтобы ты всегда была рядом. — Он сделал паузу, выдохнул, а потом сказал следующие слова так естественно и просто, как будто ничего правильнее в этом мире не было. — Мирослава, я полюбил тебя.
— Нет… Нет… Нет! — забормотала она, в панике вырывая свои руки и вскакивая на ноги. Она заполошно заметалась из стороны в сторону, затем взмолилась. — Не говори ничего больше, прошу тебя, Мстислав!
Он поднялся с колен, обернулся к ней всё такой же спокойный и слегка улыбнулся, как всегда, делал, когда она звала его по имени.
— Прости, но не могу. Я должен сказать, а ты ответить. Иначе уже не получится. — Он остался стоять, и его фигуру облепили солнечные лучи, создав вокруг него ореол тёплого света. — Я полюбил тебя, Мирослава. Я хотел бы всегда быть подле тебя, стать твоей поддержкой и опорой. Никогда больше не сомневаться в тебе. Стать твоим лучшим другим, — небольшая пауза, вздох и следом невероятный вопрос. — Мирослава, ты выйдешь за меня? Ты станешь моей женой?
Она же стояла всё это время оглушённая и обомлевшая, но, услышав прямой вопрос, тут же снова забормотала:
— Боже мой… Нет… Нет… — затем испугалась и закричала. — Это не ответ! Прости! Я просто…
— Не ожидала, — подсказал Мстислав, казавшийся теперь Мирославе ненормально спокойным.
— Наверное, — выдавила она, затем глубоко вздохнула и спросила. — Ты совсем не волнуешься? Такое ощущение, что ты каждый день делаешь предложения, — криво улыбнулась она.
— Вообще-то, я в ужасе, — честно признался он, слегка поморщившись. — Но зато теперь я точно знаю, что был с тобой откровенен.
Мстислав вновь шагнул к ней. Протянул руку к её лицу и стал нежно поглаживать скулы, вызывая этими движениями в груди у Мирославы бойню, а на теле марширование мурашек. Он приблизился к ней почти вплотную, с удовлетворением подметил её широко распахнутые глаза и шепнул:
— Я прошу тебя остаться, Мирослава. Здесь. Со мной. Прошу остаться и стать моей женой. Я приложу все усилия, чтобы сделать тебя счастливой.
Слабость во всём теле была уже не от физических недомоганий, а от близкого нахождения Мстислава, который неторопливо изучал её лицо вблизи, но так и не приближался настолько, насколько было нужно. Мирославе захотелось самой качнуть головой немного вперёд, впиться в его тонкие обветренные губы, попробовать их на вкус. Сознание заволокло туманом, в ней пробудился незнакомый прежде голод и жажда, которым она почти поддалась, прикрыв глаза. Но когда она прислушалась к тяжелому дыханию Мстислава рядом, то поняла, что она мучается не одна. Им обоим было непросто, а это знание всегда придавало ей сил. Поэтому она открыла глаза, обхватила своими ладонями его руку, отводя от своего лица и прижимая к месту, где слышался бешеный стук её сердце.
— Сейчас оно бьётся для тебя, — просто сказала она, не таясь и не лукавя. — Но причина, по которой я хочу вернуться в столицу не только в том, что там моя жизнь. Мстислав, я не хочу замуж.
Он облизнул сухие губы, нахмурился и уточнил:
— За меня?
— Вообще, — призналась Мирослава, затем с силой сжала его каменную руку и сбивчиво попыталась объяснить. — Я никогда не думала о том, чтобы выйти замуж из-за своего недуга! Не позволяла мечтать себе о детях и муже, хоть и украдкой желала испытать любовь. Но любовь — это ведь совсем другое, она не имеет таких обязательств… И вот моё желание, кажется, исполнилось. Мстислав, ты перевернул мою жизнь и помог в этом беспорядке найти саму себя, и если вот это странное тёплое чувство внутри — не любовь, то что-то очень близкое к этому. Я не специалист. Но оно есть. И я его не боюсь! Я не боюсь любви! Но брак… Что мне там делать? Я никогда туда не рвалась и так привыкла к этому, что сейчас мне страшно.
— Мирослава…
— Дай, пожалуйста, договорить, — отчаянно попросила она и, заметив, как он неохотно кивнул, вцепилась в его руку, не желая отпускать. — Я боюсь не тебя, а клетки. Клетки, которая появилась именно тогда, когда я только обрела крылья. Что мне делать после нашего замужества? Дом, огород, хозяйство?
— Ты хозяйка этих мест, — мрачно ответил он с ноткой обиды. — Все пять общин будут подчиняться тебе. Ты можешь делать что пожелаешь. На всё твоя воля.
— Я понимаю, — закивала Мирослава, проглотила горячий ком в горле. — Ты не стал бы ограничивать мою свободу, но пойми… — Она смутилась, но всё же продолжила, собираясь быть откровенной до конца. — Ты ведь сам сказал, что я неплохой сыщик… А я призналась тебе, что хотела бы найти себя и отучиться. Почему бы мне не записаться на вечерние занятия в столице? Я бы хотела расследовать убийства, но не обычные, а такие, как это… Странные. Неправильные. Загадочные. Ведь слухи ходят не только об этом крае. Я не говорю уж о Финляндии откуда, велика вероятность, и пришли оборотни, если верить записям Волконский… Может, конечно, мне только, кажется, сейчас, что я всего этого хочу. Но я ведь могу попробовать и убедиться! В мире столько возможностей! — со страстью воскликнула она. — И впервые в жизни они словно предстали передо мной во всей красе. Ты понимаешь?
— Конечно, — слабо улыбнулся Мстислав и попытался забрать у неё свою руку, но Мирослава не дала, а прижала её к себе ещё сильнее. Он вздохнул, смиряясь, и продолжил говорить в таком же положении. — Но учёба — это годы. А такая работа — это вечная дорога.