Нечеловеческий взгляд почти пригвоздил его к песку – тяжёлый, испытующий. Вальтен отчётливо понял вдруг, как высока была цена – многим выше, чем ему хотелось бы заплатить. Он знал, что однажды эта цена покажется ему немыслимой, невыносимой, и всё же…
– Даю слово, лорд Ши.
Рыцарь-Фэйри протянул ему руку и рывком помог подняться, а потом вскинул голову и поднял забрало, открыв лицо, на вид вполне человеческое. Его глубокий голос прокатился над ристалищем.
– Слушай меня, народ Кемрана! Твой древний закон гласит, что тот, кто потворствовал лжи, предстанет перед Самим Отцом на его высшем суде. Что ж, я исполню этот закон с радостью и заберу с собой того, кто защищал ложь истовее прочих, того, кто действительно проиграл Священный Поединок.
Его клинок указал на Сотара.
Ристалище погрузилось в могильную тишину. Все взгляды обратились к верховному жрецу. Даже ближайшие его сторонники отшатнулись от него, словно он был отмечен проклятием.
Сотар рассмеялся.
– Глупцы! Мало вам королевы-Подменыша, так вы ещё и суд над вашим пастырем позволяете вершить Блуждающей Тени! – Указав на воина-Ши, он воскликнул: – Отцов Огонь очистит твой морок и покажет твой истинный лик!
Ослепительное пламя сорвалось с рук жреца, ударило под ноги тёмному рыцарю, и морок привычного распался, обнажая существо, рождённое от дикого волшебства. Искристая ночь, соткавшая ему доспех, клубилась вокруг него защищающим плащом, и кровь из нанесённых Вальтеном ран сочилась на песок жидкими сумерками. В его глазах был подвижный грозовой сумрак, безжалостный… и справедливый. Его черты теперь уже нельзя было спутать с людскими, но на их опасной красоте не лежала печать притягательного ужаса Двора Оживших Кошмаров. А рога, венчавшие его голову, напоминали о принадлежности к свите Охотника.
Сбросил морок и огнеокий конь. Пронзительно заржав, он распахнул свои полувидимые крылья и устремился к воину.
– Всадник, – выдохнул король, изумлённо глядя на воплощение легенды… и воплощение рассказов Рианы.
– Всадник Дикой Охоты. – Шепотки перекатывались по рядам людей шорохом прибоя.
– Пойдём со мной, Сотар, – почти мягко позвал Фэйри. – Этот виток пройден, а отжившее мы забираем с собой.
Сотар отшатнулся. Вальтен видел ужас в глазах верховного жреца – тот самый ужас перед необъяснимым, который когда-то побудил его и короля Радднира ранить сам источник кемранского волшебства. Лаэдр вышел вперёд и сказал своим старым соратникам:
– Милосердие, братья. Пытка наших ошибок завершена, и нас ждёт милосердие.
Он спустился с балкона и спокойно направился к Всаднику. Трое старших жрецов переглянулись в безмолвном понимании, потом бросили последний взгляд на Сотара и последовали за Лаэдром. Через некоторе время сам Сотар спустился за ними, но остановился он не напротив Фэйри, а напротив Вальтена.
– Людям всегда предоставляется выбор, мальчик, – проговорил верховный жрец. – Что значит твоя победа сегодня, когда каждый день людям предоставляется выбор? Возвращение волшебства не искоренит человеческий страх и невежество, Вальтен. Но даже ты, не боящийся противоречивых проявлений Мира, должен понимать, что у теней есть не только милосердная сторона. Духи будут танцевать в ветвях деревьев? Фэйри будут водить хороводы в звёздной ночи? Монстры будут рыскать по лесам, а Блуждающие Тени будут похищать детей из колыбели! Сказки станут явью? Вспомни, каких ужасов полны наши старые легенды. Кемран – не Валла, Вальтен! Никогда ею не был, никогда ею не станет. Здесь всегда было… темнее.
– Людям нужно дыхание чудес, Сотар, – тихо ответил король. – Путь нового знания, путь ядовитой стали не для нас. Это понимал мастер Гванен, это понимаю я… и это видишь ты. На том витке таятся опасности куда как более великие, чем лесные чудища, и первая из них – обращение жизни в существование. Жить страшно, опасно – бесспорно. Только полужить ещё страшнее.
Верховный жрец усмехнулся.
– Такой уверенный и более уже не одинокий в своей битве… А много ли счастья принесёт тебе королева из Ши, Вальтен?
– Даннавар Победитель был настолько же человеком, насколько и Ши.
Сотар лишь покачал головой, оставшись при своём. Он окинул печальным презрительным взглядом собравшихся на ристалище людей, а потом присоединился к четвёрке жрецов.
Всадник взлетел на спину своего коня, сотканного крылатой ночью, и чуть поклонился Вальтену. Король склонил голову в ответ. Под полными изумления взглядами толпы Фэйри поехал прочь с ристалища, и пятеро жрецов неспешно пошли за ним. А когда Всадник проезжал мимо Тилларда, он склонил голову перед менестрелем, и Вальтен понял, кому ещё был обязан настоящей победой сегодня.
Пространство поплыло, меняясь, расслаиваясь, когда конь-Фэйри устремился вперёд могучим скачком. Но прежде чем Всадник исчез, забрав с собой и жрецов, Вальтен заметил последний взгляд, брошенный им на ристалище… на Риану.
Оживший грозовой сумрак отражал такую понятную человеческому сердцу тоску…
– Вальтен! – Королева сбежала с балкона и устремилась к нему, обняла.
Он по-прежнему почти не чувствовал боли от ран. Просто на него накатила такая усталость, словно все его силы вдруг оказались выпиты этим долгим сражением за мечту. Но даже самые волшебные долгожданные мечты, как и всё прекрасное в Мире, теряли значительную часть своего смысла, когда не с кем было разделить их.
Вальтен чуть сжал руку Рианы в своей. Ничем больше он не выдал своё сильное желание, ведь оно могло быть и не взаимным.
– Ты останешься со мной в Кемране? – сдержанно спросил он.
В простом вопросе было заключено гораздо больше, чем могли вместить в себя слова.
Ночь, плескавшаяся в её глазах, тосковала по Дорогам Ши и по ушедшему Всаднику… Но эта же ночь любила Кемран и по-своему любила его.
Сквозь шторм людских криков он слышал только журчание тёмной реки её родного голоса:
– Я останусь.
Пока тоска не станет сильнее любви к тому, что лежало по эту сторону Вуали.
Тиллард судорожно вздохнул. С уходом Всадника реальность вокруг стала восприниматься несколько ярче, хотя тело по-прежнему сковывала страшная слабость и он едва мог шевелиться. Голоса людей прокатывались вокруг него волнами, то усиливаясь, то стихая. Впереди он различил короля и королеву. Вальтена поддерживали двое его воинов, но с ристалища владыка не уходил и отмахивался от Илсы и замкового лекаря. Вместо того чтобы пойти уже на заслуженный отдых, он отдавал какие-то последние распоряжения. Народу, обрадованному счастливым завершением событий, было уже безразлично, что именно это были за распоряжения. Похоже, люди просто были рады видеть обоих своих правителей в добром – или почти добром, в случае Вальтена – здравии.
Менестрель усмехнулся и покачал головой.
– Неисправимый героизм, – пробормотал он. – Истинный особый кемранский сплав – это тот, из которого отлита воля нашего короля.
– Верно ты говоришь, менестрель, – с гордостью подтвердил стоявший рядом воин. – Наш король – легенда во плоти!
– А королева – душа Кемрана! – подхватил другой.
– Целая процессия двигается к ристалищу! – возвестил третий воин.
– Кого там ещё Тени принесли? – проворчал первый.
– Не может быть…
– Это же…
– Жрицы! Жрицы Матери!
– И друиды!
– И ведьмы!
Тиллард от изумления даже сумел подняться, правда, не без помощи ближайшего воина. Процессия несла стяги со знаком Богини, но менестрелю не требовались никакие знаки, чтобы узнать этих мужчин и женщин. Возвращение Древа Жизни минувшей ночью побудило их рискнуть своей безопасностью ради королевы. Морна и верные ей всё же прибыли, чтобы вмешаться – пусть и чуть позже, чем события разрешились поистине волшебным образом.
Менестрель недоверчиво улыбнулся, когда верховная жрица приблизилась ко входу на ристалище. Она приветливо кивнула ошеломлённым воинам, а потом тепло посмотрела на Тилларда.
– Похоже, друг, мы опоздали, – тихо заметила она и мягко рассмеялась. – Мы-то шли, готовые к бунту, а пришли, похоже, к началу народных гуляний.
– Вам будут очень, очень рады, – негромко заверил её менестрель.
Кто-то из воинов, похоже, уже донёс королю и королеве о приходе необычных гостей. Лицо Рианы озарила улыбка. Вальтен поприветствовал Морну с почтением и почти даже без удивления. Впрочем, после появления на ристалище Всадника из свиты Охотника едва ли ещё хоть что-то могло кого-нибудь здесь удивить.
– Приветствую тебя, мой король Вальтен. Приветствую, моя королева Риана. Долго о нас не слышали в Кемране. Мы вернулись, чтобы служить вам…
Менестрель счастливо вздохнул и устало привалился к стене, слушая мерный голос Морны издалека, как во сне. Но дослушать речь до конца он уже не успел. Сознание справедливо решило, что заслужило отдых, и с чувством исполненного на совесть долга померкло.
XLIX
Ласковый ветер шептал в острых стеблях осоки и серебристых ветвях ив, колыхал мягкий покров жемчужного тумана и набрасывал шаловливую рябь на тёмное зеркало лесного озера. Печаль по-прежнему жила в этом месте, но теперь это была светлая печаль. Поступь её была лёгкой, как нежное дыхание памяти и прощания, как едва уловимое ощущение присутствия души.
Никогда прежде она не видела его слёз. Природная кемранская сдержанность и выдержка воина не позволяли ему расплавить, выпустить своё старое горе, и оно лежало на его сердце тяжёлым камнем – точно таким же, как тот, что тянул ко дну Эльвейс – до самого сего дня…
Как только король оправился от ран – стараниями верховной жрицы Морны, занявшей подобающее ей место в Кемране, вместе с новым верховным жрецом Отца, – Риана исполнила своё обещание, вывела его к заросшему осокой лесному озеру. Она ждала Вальтена на берегу, когда он, не выпуская нити, нырнул в гиблый омут и поднял со дна тело Эльвейс, нетронутое тленом, застывшее во времени, как сама её душа. Потом он снял с неё цепи из звёздного железа. Вместе с Рианой они дали золотоволосой ведьме достойное погребение, и её сущность, наконец, расправила крылья и вздохнула свободно. А потом королева ушла за озеро, оставив короля наедине с его скорбью на могиле под серебристыми ивами.