– Не, неохота, – отказался Леон, хотя Джулиан упомянул, что в фильме играет красавица-дочь Анджелины Джоли. Сразу после ужина Леон объявил, что пойдёт к себе в каюту отдохнуть. Том говорил, что Луи сейчас изготовляет для него новый окси-скин, потому что из старого он опять вырос. Очень кстати: значит, старые водолазные костюмы, за которыми Луи всегда бдительно следил, остались без присмотра.
Леон переоделся в пустой лаборатории и отключил сенсоры в костюме, контролирующие его сердцебиение, температуру тела и другие параметры. Эти данные автоматически передавались на «Бентос II», и там могли бы узнать, что он был снаружи. Леон незаметно проскользнул в маленький водолазный шлюз рядом с жилым отсеком. Обычно, когда кто-то покидал станцию, на мостике загорался индикатор, но Леон знал, что у маленького шлюза эта функция не работает и Паула уже замучилась писать в ARAC письма с просьбой прислать запчасти. Вероятно, его можно обнаружить с помощью гидролокатора или внешних камер, если бы кто-то за ними наблюдал; но сегодня на мостике несёт вахту Чон, бортовой врач из Кореи, и вместо того, чтобы следить за мониторами, она, скорее всего, читает любимые вестерны.
В море он почувствовал себя немного лучше. Усталый и подавленный, Леон отдыхал, дрейфуя в тёмной воде рядом со станцией. Течение здесь слабое – можно не опасаться, что проснёшься в совсем другом месте.
Внизу было восхитительно тихо и спокойно – ничто не напоминало о вчерашнем моретрясении. Несколько морских огурцов неутомимо рыли дно в поисках съедобных крошек; оболочник[18], похожий на прозрачную глотку без туловища, тщетно подкарауливал на дне добычу, а морской паук на тонюсеньких ножках длиной с руку Леона проковылял мимо словно в замедленной съёмке. Морские ежи, о которых укололась Люси, уже убрели прочь на крохотных лапках.
На станции светились несколько иллюминаторов, окружённых роем крошечных веслоногих рачков: их притягивает свет – они вьются вокруг каждой лампы, будто она божество, которому они поклоняются. Держась подальше от окон, Леон прикрыл веки и задремал. Снова открыв глаза, он обнаружил, что дрейфует наискосок над станцией поблизости от каюты Элларда. В воде звуки распространяются быстро, и Леон услышал чей-то разговор, а вскоре определил, что это тихие голоса Элларда и командира. Медленно шевеля ластами, он уже собирался плыть дальше, как вдруг, уловив слово «процедура», с любопытством прислушался, хотя и понимал, что подслушивать нехорошо.
– …с нетерпением ждут результатов анализа… сумели выделить клетки… весьма многообещающе… – раздался голос Коваляйнена. – Нельзя терять время… вывести других осьминогов с такой генетикой… в надежде, что они тоже…
Что многообещающе? Леон забеспокоился. Неужели они обнаружили, какими талантами на самом деле обладает Люси и что между ними существует особая связь? Нет, речь идёт о каких-то клетках…
Почти невидимый в темноте, Леон бесшумно подплыл ближе к каюте. Теперь ему было хорошо слышно, о чём они говорят. Но, к его досаде, Эллард с командиром уже сменили тему.
Однако когда Леон вслушался в их разговор, его досада сменилась совсем другим чувством – как если бы скат вонзил иглу ему в сердце.
Судно-снабженец высадило Кариму с матерью на острове Мауи. Позвонив отцу Каримы и новой семье её матери, они полетели дальше на остров Гавайи – самый крупный из Гавайских островов. В отель они вернулись уже совсем обессиленные.
На следующее утро всё пережитое казалось Кариме далёким и нереальным. Номер в отеле был комфортным, полным воздуха и света, а кровати после тесноты подводной каюты выглядели огромными, как футбольное поле. На стене висели цифровые фоторамки; мать выбрала в качестве заставки приторно изысканные акварельные рисунки цветов. На них падали солнечные лучи, а занавески на открытой балконной двери колыхались на ветру. На «Бентосе II», несмотря на кондиционер, всё время влажно и холодно – и как только люди выдерживают там без солнца и ветра? Да, славно вернуться на поверхность! И всё же… Чего-то ей не хватало. Будто часть её осталась внизу, на станции.
– Мы вырвались из преисподней, – пошутила мать, расставляя в ванной дорогие кремы, средства для пилинга и эссенции для душа: они непременно должны быть натуральными. Просто смешно, учитывая, что в остальном матери нет дела до экологии. – Теперь можно снова вернуться к отдыху.
Карима, ворочаясь в кровати, натянула одеяло до подбородка:
– Да. Пляжи наверняка уже открыли. Можно даже понырять с аквалангом, если не обращать внимания на дохлых рыб.
– Открытый пляж-то мы найдём, – сдавленно проговорила мать. – Только после этого моретрясения мне что-то не хочется в воду. Здесь полно других развлечений. Сейчас как раз извергается вулкан Килауэ́а[19] – можно подъехать поближе и понаблюдать, как из кратера течёт лава.
– Хорошая идея, – сдалась Карима. У неё не было сил спорить с матерью. В голове роились образы-воспоминания: Леон в окси-скине, с глазами как у глубоководного существа; его осьминог, прилепившийся к стеклу большого шлюза присосками размером с дно стакана; сине-зелёное аварийное освещение на мостике после моретрясения. А в ушах у неё звучали отголоски разговоров.
Карима вспоминала, как по пути наверх перешёптывалась с Билли:
– Как вы вообще ныряете в тонюсеньких окси-скинах – а давление? Всем другим водолазам на такой глубине приходится надевать жёсткие скафандры.
– Скафандры нужны, чтобы запастись привычным воздухом и поддерживать давление как на поверхности. А мы погружаемся в море целиком – нам вес океана нипочём. Дело в том, что люди по большей части состоят из воды. Вода и другие жидкости не сжимаются, как воздух.
– Прости, что-то не догоняю.
– Устроим эксперимент. Представь, что у тебя два воздушных шара. Один из них ты надуешь, а другой наполнишь водой.
– Представила и завязала на узелок. И что?
– Теперь положим шары в забортный контейнер батискафа и возьмём с собой на глубину. Как, думаешь, они будут выглядеть под давлением нескольких тонн воды?
– Гм. Тот, что с воздухом, наверное, съёжится до размера шоколадного драже «Смартис». А тот, что с водой… почти не изменится – угадала?
– Правильно. Ты когда-нибудь ныряла на глубину сорок метров?
– Нет, только на тридцать.
– Тоже хорошо. Ты наверняка заметила, что внизу дышать труднее. Это потому, что твои лёгкие, наполненные воздухом, уменьшились в размере: на глубине тридцати метров они уже немного сжимаются. Если погружаться на большую глубину без защиты, то все полости в теле, заполненные воздухом, от давления сплющатся.
– А, до меня начинает доходить. Вы дышите жидкостью, чтобы вам не сдавило лёгкие. Но разве в теле нет других опасных полостей?
– Есть. Лобная и носовая полости и всё такое. Когда мы ныряем, они, как и лёгкие, заполняются перфторуглеродом. А ещё уши – по ту сторону барабанных перепонок. У нормальных людей там тоже воздух.
– Что значит «у нормальных людей»?
– Когда мы прошли отбор в морском интернате, нас прооперировали. Джулиана, Тома, Леона и меня. – Билли смущённо засмеялась. – Нас, так сказать, приспособили к глубине.
Карима посмотрела на локтевой сгиб Билли. Она обратила внимание, что у всех водолазов, дышащих жидкостью, установлены венозные катетеры, хорошо знакомые ей по пребыванию в больнице. Карима так и не решилась спросить, зачем они нужны. А теперь ещё и это. Операция – какой кошмар! Она читала, что некоторые добровольно вживляют себе имплантаты, чтобы организм лучше функционировал, но сама таких людей пока не встречала.
– Но мы по-прежнему можем подниматься на поверхность – вот как я сейчас, – продолжила Билли. – Нас никто не заставляет оставаться внизу.
Девочки надолго замолчали – лишь тихие щелчки гидролокатора и разговоры Патрика по рации с поверхностью нарушали тишину. Почесав ухо, Карима обнаружила, что потеряла серёжку. Может, она где-нибудь здесь, в батискафе? Карима пошарила вокруг, но ничего не нашла. Или серёжка потерялась на станции? Вот чёрт! Она так глубоко задумалась, что вздрогнула, внезапно услышав голос Билли:
– Карима, можно тебя кое о чём спросить?
– Э, конечно. О чём? – Карима занервничала. Неужели Билли заметила, что они с Леоном были вместе на складе и это их сблизило? Вдруг она думает, что между ними что-то было?
Билли задумчиво смотрела на неё:
– А тебе не странно постоянно дышать воздухом? Он ведь ужасно тонкий!
От растерянности Карима не сразу сообразила, что ответить, а потом Патрик показал им какое-то диковинное животное, проплывающее мимо, и больше им с Билли поговорить не удалось.
А теперь она лежит здесь, в гостиничном номере, и… думает о Леоне. О том, как незадолго до моретрясения он стоял на мостике – спокойный и сосредоточенный. Каким красивым было в тот момент его лицо. И как перед самым отъездом на «Марлине» она заметила Леона в воде. Она ещё никогда не видела, чтобы кто-то так плавал – с такой непринуждённой грацией и силой.
В абсолютно своей стихии.
Мать посмотрела на неё сверху вниз и неожиданно улыбнулась:
– Эй, о чём задумалась? У тебя отсутствующий взгляд. – И, не дожидаясь ответа, спросила: – Неужели ты ни капельки не проголодалась? На завтрак в меню наверняка не менее трёх сортов свежего йогурта.
– Вечно ты только о еде и думаешь, – пробормотала Карима и пошаркала в ванную принять душ.
Леон, позабыв обо всём на свете, прислушивался к разговору в каюте:
– …только что узнал новости с «Бентоса I» в Карибском море. Кейси Дэвидсон, один из молодых водолазов, окончательно перестал нырять в окси-скине.
– Чёрт. Из-за чего – защитные рефлексы организма взяли верх? Что говорит станционный врач?
– Физически Кейси абсолютно здоров. Он просто утратил способность дышать жидкостью. И это после тысячи с лишним часов под водой.
– Печально, – сказал Эллард. – Сколько Кейси сейчас?