Мать истолковала её улыбку по-своему:
– Хорошо, что нога наконец-то зажила. А в школе как дела?
– Всё о’кей, – ответила Карима. Ей сейчас не очень хотелось отчитываться о своей жизни.
– Нельзя ли поподробнее?
– Оценки нормальные, только по химии «удовлетворительно». С учителями лажу хорошо, кроме учительницы немецкого: её задания по интерпретации текста надоели до смерти. Теперь довольна?
– Я даже не знаю, с кем ты дружишь, – вздохнула мать. – Иногда мне кажется, что я совсем от тебя отдалилась.
– Да, – кивнула Карима. – Ты ведь сознательно на это пошла, разве нет?
– Не говори так, Кари! И пиши мне почаще, чтобы я знала, что происходит у тебя в жизни.
Карима промолчала. Она подозревала, что мать просто не выдержала бы правды. Или не готова в ней признаться – ни ей, ни самой себе. Когда-нибудь Карима её разыграет – объявит, что переезжает к ней на Каймановы острова.
Просто чтобы посмотреть, как она отреагирует.
Выплыв в темноту, Леон почувствовал облегчение, будто с плеч свалился тяжкий груз. А вот и напарница – обвила его всеми восемью щупальцами. Люси была так счастлива его видеть, что у Леона сразу стало светлее на душе. Здо́рово, что они снова вместе! Леон дал Люси вволю порадоваться, щекоча её между глаз и гладя по мягкой коже мантийной полости. Люси, привыкшая маскироваться под грунт, приняла цвет окси-скина – серебристо-чёрный. «Как парочка в одинаковой одежде», – с усмешкой подумал Леон.
Скоро Люси почувствовала, о чём он думает:
– Поцелуй? Что это такое? Это съедобно?
– Э… нет. Это что-то вроде ритуала, – объяснил Леон. – Люди соприкасаются губами, чтобы показать, что любят друг друга.
– Странно, – удивилась Люси. – Так же странно как то, что вы называете сном!
Леону так и не удалось доступно объяснить Люси, почему люди половину времени проводят в состоянии, внешне не отличимом от обморока. Осьминоги по-настоящему не спят, а лишь отдыхают. Правда, некоторые виды морских животных по ночам погружаются в глубокий сон и лежат как мёртвые в каком-нибудь укрытии, но большинство обитателей океанов себе такого позволить не могут: слишком велика вероятность быть съеденными.
Вспомнив о запрете на ныряние, Леон оглянулся на станцию. При мысли, что он ослушался прямого приказа, ему теперь всё же стало не по себе. Джулиан прав – о чём он только думал! Но он не увидел на станции светового сигнала тревоги, и никто не гнался за ним на «Циско» или в жёстком водолазном скафандре, чтобы водворить его обратно. Связаться с ним по ультразвуку тоже не пытались. Может, их с Джулианом ссора и его погружение остались незамеченными? Вполне вероятно: в отсеке подводных напарников живут только водолазы и Эллард – каюты других членов экипажа расположены рядом с лабораторным отсеком.
А как же Эллард? Может, он ещё на совещании с Коваляйненом, поэтому пока ничего не заметил? Или уже спит? Или, как это часто бывает по вечерам, слушает на MP3-плеере Брюса Спрингстина[23] или какую-нибудь аудиокнигу? Тогда Леон ещё может избежать наказания. Ябедничать Джулиан точно не станет – это не в его стиле.
Леон раздумывал, не повернуть ли обратно. Проскользнуть в шлюз, убрать костюм и притвориться, будто ничего не произошло. Может, никто и не заметит, что он был снаружи. Ведь сейчас середина ночи – наверное, только учёные ещё работают, а исследовательский отсек с другой стороны станции…
Прочитав его мысли, Люси вцепилась в грудь Леона щупальцами:
– Пожалуйста, останься, очень тебя прошу! Мы поплывём далеко и глубоко, будет мегавесело!
Леона тронуло отчаяние в её голосе. Когда они мирились после ссор, Люси никак не желала его отпускать. Может, она так же боится его потерять, как он – остаться без неё, понимая, что она когда-нибудь умрёт.
Нет, ему тоже не хотелось сейчас расставаться с морем и Люси – всё в нём противилось этой мысли. Под водой он почувствовал себя лучше – его смятение немного улеглось. Карима не была частью этого мира, и здесь, снаружи, мысли о ней утратили над Леоном власть. Если она и правда поцеловала Джулиана, это её дело. Чего он вообще так разгорячился? Он ведь с ней первым не целовался. Единственное, что их связывает, – воспоминание о том, как они перешёптывались на складе. Они как были, так и останутся друг другу чужими, поскольку вряд ли ещё когда-нибудь увидятся.
Леон принял решение: он проведёт час с Люси в море, а потом вернётся на станцию. Такие короткие вылазки с переодеванием в окси-скин и обратно – настоящая пытка для его организма, и особенно для лёгких, но остаться в море сразу на двое суток он в этот раз не может.
Они с Люси без слов, одними картинками, обсудили, куда поплыть, и в конце концов решили понырять с обрыва. В жёстких скафандрах далеко не уйдёшь – они рассчитаны на глубину до шестисот пятидесяти метров, но в окси-скине и бо́льшая глубина не помеха. На карте Леон видел, что в окрестностях станции смертельных зон нет. По крайней мере, пока. Весь этот запрет на ныряние – просто перестраховка.
Со стороны станции к Леону приближались сине-зелёные мерцающие огоньки, и он догадывался, кто это.
– О, у нас гости! Уж не Розмари ли это?
– Наверняка она. Я знаю – она только тебя и ждёт!
– Не ревнуй, милая, – усмехнулся Леон. – Ты же знаешь, что моё сердце принадлежит тебе одной.
Красотой Розмари не отличалась – во всяком случае, по человеческим меркам: короткое бесформенное туловище, над головой – нарост со светящимся концом, а прямо под ним – огромная зубастая пасть. Хорошо, что она всего раза в два больше ладони Леона, иначе они бы вряд ли подружились.
Переключив водолазный фонарь в режим красного свечения, Леон посветил перед собой. Да, ему навстречу, судорожно дёргаясь, действительно плыла Розмари. В отличие от других самок рыб-удильщиков, ей теперь ни к чему подчёркивать свои женские прелести: она уже нашла себе спутника и больше с ним не расстанется. Как все самцы этого вида, её избранник совсем крошечный – прирос к её брюху как паразит, и их кровеносные системы объединились. Теперь у Розмари свой собственный донор спермы.
Направленный на неё красный луч Розмари нисколько не мешал. Как почти все глубоководные животные, она воспринимает только синий, зелёный и белый свет, но не красный, которого здесь, вдали от солнечного света, обычно не бывает. Наверное, самка рыбы-удильщика Леона даже не увидела, а лишь почувствовала в воде его движения.
«Боюсь, в этот раз она будет мной сильно разочарована», – подумал Леон: в спешке он забыл прихватить с собой корм. Поэтому они с Люси решили улизнуть, пока Розмари не поняла, что её усилия напрасны.
Трудно не заметить, что в море происходит что-то необычное. Леон редко видел столько морского снега – прямо настоящий буран. Значит, у поверхности отмирает много водорослей, которые белёсыми хлопьями падают на дно.
Тем не менее находиться здесь было приятно. Леон, как всегда, высматривал новые виды: в этих почти неисследованных глубинах велика вероятность обнаружить животное, неизвестное науке. Когда во время вылазок он замечал существо, которое не мог классифицировать, то фотографировал его мини-камерой на дайвпаде и осторожно ловил, чтобы доставить на станцию. Обычно Грета Халворсен или Джон Мак-Кредди с удовольствием занимались выделением ДНК из клеток животного и прогоняли её через сканер баркодирования ДНК. Сравнение с базой данных быстро показывало, новый ли это вид или уже известный. Прежде чем биологи дадут животному название и опишут его, пройдут годы, но это ничего. Главное – что Леону осталось открыть всего пять новых видов, и тогда ему можно будет самому придумать имя одному из них. Понравилось бы его родителям, если бы в их честь назвали глубоководное существо? Наверняка.
Они с Люси ныряли с обрыва и дурачились, как вдруг она издала предостерегающий возглас:
– Берегись, там кто-то есть!
Леон попытался затормозить, но не успел и врезался в кого-то. В него плюнули синевато светящейся слизью, и она прилипла к окси-скину – теперь Леон напоминал светящийся буёк. Он сердито попытался счистить субстанцию с ноги, потому что свет мог привлечь хищников.
– Чёрт! Кто это был?! – Леон подозревал, что столкнулся с глубоководной каракатицей. В отличие от обычных, они выпускают не чернила – в темноте от них мало проку, – а светящуюся жидкость.
При дальнем белом свете фонарика он увидел существо, похожее на шипастый ананас. Ага, адский кальмар-вампир – не более тридцати сантиметров и весь покрыт органами свечения. Своё имя кальмар получил не из-за пищевых пристрастий, а из-за кожи между щупальцами – когда он плывёт, то напоминает графа Дракулу в развевающемся плаще. Но сейчас он выглядел не так эффектно: бедное животное, вскинув от страха щупальца, натянуло мантию на голову.
Леон снова выключил фонарь. Он знал, что в облепленном светящейся слизью костюме надо соблюдать особую осторожность. Вдруг Леон почувствовал, как кто-то ущипнул его за ногу. Это оказалась рыба-ехидна – молодая, всего сантиметров пятнадцать длиной. Повезло, что её торчащие из пасти длинные тонкие зубы не сумели прокусить окси-скин. Быстро работая плавниками, рыба уплыла.
– Поищи себе добычу поменьше, – посоветовал ей Леон, развеселив этим напутствием Люси. Однако здесь, внизу, водятся гораздо более опасные создания, с которыми не хотелось бы повстречаться. – Пожалуй, лучше вернуться, – сказал он Люси. – Мне всё равно пора обратно – надеюсь, никто не заметил, что я был снаружи. – Его хорошее настроение тут же сменилось непрошеными картинками: Карима целуется с Джулианом; Джулиан гладит её по волосам – наверняка мягким и шелковистым на ощупь, а потом распускает руки…
Леон заставил себя выбросить эти мысли из головы. У него есть проблемы поважнее. Он попытался представить, какое наказание придумает ему Эллард. Наряд вне очереди? Двойное домашнее задание, пока мозг не начнёт плавиться? Более строгий надзор в будущем? Эллард и сейчас часто сопровождал его и