– Я знал человека по фамилии Кагарлицкий, – говорит Фоменко. – В Омске он работал у меня в фирме. В отделе безопасности. Устанавливал камеры наблюдения, сигнализацию. Это тот самый?
– Не знаю.
– Еще я знаю Иванова. Но это такая распространенная фамилия… Максим Иванов, банкир. Он сейчас в Лондоне, я как раз недавно с ним разговаривал… Остальных я не знаю, – он раздражено бросает листок на столик. – И связи никакой между ними не нахожу. Чушь какая-то…
– Вы давно общались с этим Кагарлицким? – спрашиваю я.
– Сто лет назад. В конце девяностых… Единственное, два года назад мне сказали, что он приехал в Москву. Меня ищет.
– Два года назад? То есть в 2013-ом?
– Наверное.
– До исчезновения Гали?
– Да, конечно.
– И зачем он вас искал?
– Я не знаю, мы так и не увиделись.
– Когда это было?
Он беспомощно смотрит на Демичева. Кривит лицо.
– Да разве сейчас вспомнишь?
– Постарайтесь за что-нибудь зацепиться. Лето, осень, зима?
– О, господи… Как же это можно вспомнить?…
Он сидит и тяжело дышит, вытаращив глаза.
– …А! Вспомнил! Ну надо же, вспомнил! – радостно хлопает ладонями по коленям. – Было двадцать третье февраля, точно, меня все поздравляли, суматоха была. Да, точно! 23 февраля 2013-го.
– Почему вы не захотели с ним увидеться?
– А кто он такой? И потом: я повторяю, была суматоха, не до него было. Мы все бухали у меня в кабинете. Я, кажется, попросил ему передать, чтобы он потом перезвонил. Но он не позвонил и больше не приезжал.
Фоменко испытующе смотрит на меня. В его глазах сомнение.
Возвращается горничная. На подносе она несет фарфоровый кофейник, чашку, стакан апельсинового сока, дымящиеся круассаны, ломтики камамбера на деревянной доске и баночку фуа-гры. Неплохой завтрак для дома, где идет обыск. Вот только все, кроме кофе, я терпеть не могу. Мне даже смешно – какие мы все-таки разные с этим несчастным упырем.
– Светлана, – говорит он. – Что вы думаете обо всем этом? Меня интересует ваше мнение.
– Мое мнение, Алексей Григорьевич, такое. Исчезновение вашей дочери и вашей жены связано с вашими делами. Судя по всему, эти дела относятся к тем временам, когда вы жили в Омске.
– В Омске? – он ошеломленно смотрит на меня. – В Омске?! Но почему в Омске?! Прошло столько лет. У меня не было там никакого криминала! Я там уже сто лет не был!
– Света, и правда, – говорит Демичев. – Уж если искать деловых врагов, то они должны быть здесь, в Москве. В конце концов, спиртовой бизнес – очень криминальный, это все знают…
– Да, – соглашаюсь я. – Уверена, что у вас есть враги в Москве. Но к исчезновению Гали и Алины они отношения не имеют. Это омская история.
– Но почему?!
– Потому что Омск – это единственная связь между Арцыбашевым, Мирзоевым и вами.
– А почему вы нас все время связываете? – у него даже голос пропадает от волнения, поэтому несколько секунд Фоменко откашливается. – Я ведь уже говорил, извините… я говорил, что никогда не встречался ни с тем, ни с другим! И уж, тем более, не имел с ними никаких дел!
Я внимательно смотрю на него. Зачем он врет?
Он кашляет, подставив кулак ко рту. У меня вдруг мелькает дикая мысль, что и не врет он вовсе. Но как такое может быть?
– Алексей Григорьевич, – мягко говорю я, не сводя с него взгляда. – Летом 2013-го года Мирзоев ездил в Омск. Там он записал все эти фамилии. Потом в декабре он звонил одному из этих людей – Арцыбашеву – и говорил про какого-то мальчика…
– Да какого мальчика, господи?! – и снова неудержимый кашель.
– …После этого Арцыбашев отправился в Москву, к еще одному человеку из списка – к вам – чтобы что-то сообщить. Вы были за границей, поэтому он сообщил информацию вашей дочери. После этого ваша дочь создала на компьютере папку «Мальчик». По-моему, связь между этими событиями очевидна. Очевидно также, что все началось в Омске. Мирзоев по телефону проговорился, что ваша дочь и жена не при чем. Это ваша история, Алексей Григорьевич. Постарайтесь вспомнить, что это.
Его лицо уже сине-красное, словно он на грани инсульта. Но кашель, слава богу, прекратился. Хорошая минутка, чтобы сказать самое главное.
– Алексей Григорьевич! – я стараюсь говорить внушительно, чтобы смысл дошел до него без искажений. – Вы можете не говорить правду мне, но себе вы должны сказать правду. Иначе история продолжится. Следующий – вы.
– Следующий в чем? – испуганно спрашивает Демичев.
На этот вопрос я не отвечаю.
– Алексей Григорьевич! Следователь Мирзоев боялся этого человека так, что покрывал его преступления. Арцыбашев боялся этого человека так, что предпочел умереть…
– Да какой человек-то? – орет Фоменко. – Про какого человека вы все время говорите?!
– Думаю, что его зовут Митя.
– Я не знаю никакого Митю!
– Хорошо, – говорю я. – И лучше вам не знакомиться.
Конечно, здорово, когда после такой красивой фразы наступает полная тишина. Но это не мой случай. Совершенно банально за дверью раздается грохот и начинают материться менты. Кажется, они что-то уронили. Потом у бассейна садовник говорит по телефону: «Если найдешь конские какашки, так, вообще, чудесно». Вот, пожалуй, единственное, что за что я терплю жизнь – она смешная.
Фоменко молчит, тяжело дышит, переваривает информацию.
Демичев тоже размышляет.
– А что вы предлагаете? – наконец спрашивает он. – Ну, по поводу расследования?
– Я бы съездила в Омск, чтобы выяснить, почему Мирзоев записал эти фамилии. Конечно, хорошо бы съездить в Ессентуки, чтобы узнать, как и зачем Арцыбашев инсценировал свою смерть. И главное, я прошу вас не бояться правды.
Демичев вопросительно смотрит на Фоменко.
А тот вдруг успокоился, и даже выражение надменной отрешенности появилось на его лице.
– Думаю, вы ошибаетесь, – произносит он. – Нет никакой правды. Я не вижу никакой связи между людьми из списка. И не знаю никакого Митю. Я знал только Кагарлицкого, да и того последний раз видел почти двадцать лет назад, в Омске. В моей службе безопасности он был даже не главный – так, шестерка, один из многих. Какие у меня могли быть с ним дела? Знаете, я теперь все больше склоняюсь к первоначальной версии. Это как-то связано с сектой «Белуха». И если вы хотите продолжать с нами работу, вы завтра же отправляетесь на Алтай. Вы будете искать их там.
– Вряд ли, – отвечаю я.
– Ну что ж. Спасибо, что помогли нам. Но наше дальнейшее сотрудничество становится бессмысленным. Честно говоря… Мой источник явно перехвалил вас. Всего хорошего.
Он встает и выходит из зала.
Демичев молчит, задумчиво глядя в окно. Я допиваю кофе. Потом наливаю еще одну чашку. Упырь ни с кем не считается, на мое время, мою усталость ему наплевать. Ну, так я хотя бы нормально попью кофе.
– А что вы хотели… – Кажется, что Демичев говорит это сам себе. Солнечные лучи пробиваются сквозь еловые ветви и окрашивают его лицо радостным светом утра. – Кто же поверит в такой фильм ужасов? Зачем вы сгущали краски?
– Вовсе не сгущала. Даже преуменьшила.
– Да ладно. Такая банальщина. Девяностые, Омск, криминал, из-за этого пропала дочь, пропала жена – короче, во всем виноват он…
– Именно так. Но ему, судя по всему, приятнее думать, что они живы и находятся в какой-нибудь благостной деревеньке, где выращивают экологически чистые овощи.
– Нормальное желание, нет?
– Да нормальное, понятно. Но какое отношение это имеет к правде?
– Мда… Контакта с ним вы не нашли. Я даже удивлен: вы же великий манипулятор.
– У каждой манипуляции есть своя цель. Я не манипулирую просто в воздух. Для веселья купите мыльные пузыри.
– А что: найти двух пропавших женщин – это не цель?
– Я именно и занимаюсь их поиском. А вы предлагаете мне поманипулировать для удовольствия Алексея Григорьевича.
– И чего вы добились? Он разозлился.
– Ну, разобьет очередную фарфоровую статуэтку.
– Вам смешно. А ведь мы уже это проходили. С нами работали прекрасные детективы – он со всеми в итоге поругался. Вы знаете, что два следователя за эти полтора года были уволены из органов? Он обвинил их в нечистоплотности и натравил на них службу собственной безопасности. Я думал, хотя бы вы сможете его в чем-то убедить.
– Я обманула ваши ожидания?
– Получается, так.
Я засмеялась.
– Сергей, я в жизни слышала много хитрых фраз, с помощью которых людей ловят в сети. В моем личном рейтинге самая хитрая как раз эта. «Ты обманул мои ожидания» – это «отче наш» всех манипуляторов мира… Итак, наше сотрудничество заканчивается?
– Видимо, да. Но за этот листок вам тоже заплатят десять тысяч. Думаю, для вас это хороший итог.
– Да, конечно, – отвечаю я.
– Вас отвезти?
– Я дойду пешком…
…Во дворе суетятся полицейские. Они грузят компьютеры в багажники машин. У меня проверяют документы, обыскивают. Однако настрой у ребят неплохой – они даже позволяют мне уйти. Обыск окончен. Понятые расходятся.
Я тоже иду к воротам. Прогуляюсь, пожалуй, по длинному маршруту. Метров сто направо, затем повернуть у забора, увитого девичьим виноградом, пройти по сосновой тропинке, похожей на стиральную доску, смело открыть ржавую калитку с грозным предупреждением, что вход закрыт и находится под видеонаблюдением.
Потом я пойду мимо недостроенного стеклянного дома, отражаясь во всех его плоскостях, коснусь рукой туи, попрыгаю на мостках над Десной, вскарабкаюсь на горку и проскользну в калитку, ведущую к бараку. Это займет у меня не больше получаса. Пожалуй, и у могилы льва Кинга я постою пару минут…
– Подождите!
Я оборачиваюсь.
Фоменко стоит у балюстрады. Меня поражает несоответствие его бравой осанки и чудовищно изможденного лица. Кажется, за последние десять минут он постарел лет на двадцать.
– Я согласен, – говорит он. – Отправляйтесь в Омск.
Демичев за его спиной показывает мне два пальца – мол, победа.
– И запомните! – Фоменко сжимает кулаки. – Я не боюсь никакой правды.