Тут он малость смутился.
– «Красное знамя»…
– Коммунистическое?
– Я понимаю… Вам, молодым, голову задурили…
– Мне не задурили, Андрей Станиславович. Я, вообще, социалистка.
Он польщенно удивился.
– Серьезно? Это сейчас не часто встречается. Ведь так врут про те времена…
– Потому что вы сами позволяете, – пожала я плечами. – Все сдали врагу…
Андрей Станиславович сразу же завелся.
– Что это мы сдали?
– Да все. Вам бы гордиться революцией, а вы ее стесняетесь. Хотите стать капиталистами. Вот вас и не уважают…
– Постойте! – он поднял палец, как профессор на диспуте. – Это долгий разговор…
– Да, – перебила я. – И боюсь, для другого раза. Сейчас меня интересует история Алексея Григорьевича Фоменко. Мне сказали, что лучше вас в тех временах никто не разбирается.
– Это правда, – согласился он. – И моя новая книга как раз об этом. Она называется «Десять негритят».
– Да? – удивилась я. – Вообще-то, такая книга уже есть.
– Это шутка.
– Что именно шутка? Что вы так назвали книгу?
– Нет. Название моей книги шутливо обыгрывает ту самую детскую считалку. Ведь в истории «Сибнефти» эта песенка стала разыгрываться буквально. Директор Омского НПЗ Лицкевич, который был против создания «Сибнефти», пошел купаться и утоп. Ему купили гроб. И после этого еще девять смертей, одна другой веселее. Ей-богу, считалка какая-то!
Андрей Станиславович начинает громко смеяться. Он в восторге от всех этих фактов.
– А что вы хотите? – отсмеявшись, говорит он. – Сибирь – это русская Америка. Здесь всегда селились самые отчаянные. Поэтому и приватизация у нас шла – не дай бог. Настоящий истерн.
– Да… Так вот, возвращаясь к Фоменко…
– Да-да. Я изучал всех более-менее крупных бизнесменов тех лет. Фоменко был очень небольшой деятель. Очень небольшой. И в меру чистый. Никаких криминальных историй. Если уж сильно копаться, то можно найти только один намек, впрочем, это пустышка.
– Что за намек?
– В ноябре 95-го года трагически погибла семья фермера Бориса Голубева. Жена и двое детей. Они спали, когда произошло короткое замыкание в розетке. Розетка была за книжными шкафами, книги начали тлеть. Из-за дыма женщина и дети сразу же потеряли сознание. А спустя полчаса книги вспыхнули, произошел пожар. Самого Голубева в доме не было – он уезжал по делам. Вернулся утром – а тут уже милиция, пожарные, «Скорые». И гора пепла. От дома и его семьи почти ничего не осталось.
– Кошмар, – сказала я.
– Да… И Голубев не смог это пережить. Он похоронил своих близких, а потом повесился.
– Боже мой… И как это связано с Фоменко?
– Разумеется, было возбуждено уголовное дело, стали проводить следственные действия, допрашивать близких и знакомых этой семьи. И вот младший брат Голубева – Геннадий – заявил, что незадолго до этой трагедии Алексей Фоменко уговаривал Бориса продать фермерское хозяйство своему холдингу. И якобы они даже по этому поводу повздорили.
– Эту версию проверили?
– Да. Она оказалась полностью несостоятельной. Во-первых, никакого криминала ни в пожаре, ни в самоубийстве Голубева не нашли. Во-вторых, этот брат Геннадий был алкоголиком. Ну, и главное. Унаследовав ферму, он сразу предложил ее Фоменко. Но тот категорически отказался. Она ему была не нужна. Получается, что и мотива-то у Фоменко не было. И кстати, с фермером Голубевым Фоменко никогда не встречался, никаких переговоров с ним не вел и уже тем более, не ругался.
– Да… Все убедительно… У меня к вам последняя просьба. Посмотрите, пожалуйста, вы не находите какой-нибудь связи между этими фамилиями?
Он внимательно посмотрел в список Мирзоева.
– Ну… Кагарлицкий работал у Фоменко в охране. Так что связь между ним и Фоменко очевидна… Протасов. У нас был такой браток, он входил в бригаду Моисея. Его убили несколько лет назад.
– Он мог крышевать Фоменко?
– Нет. Моисей крышевал рынки. Я, вообще, слышал, что Фоменко крышевали менты… Теперь Иванов. Ну, фамилия очень распространенная.
– Он не из Омска, можете не вспоминать. А Арцыбашев?
– Такого я, вообще, не знаю… Кто это?
– Да так, – сказала я со вздохом и положила листок в карман: очередной фальшивый след, пора с этим заканчивать… – Один москаленский мент.
Андрей Станиславович смотрел на меня странным взглядом. Словно что-то пытался вспомнить.
– Как вы сказали? – медленно произнес он. – Москаленский мент?
И тут же начал рыться в своих бумагах.
– Я слышал это словосочетание… Как интересно… Боже, как интересно! У меня аж мурашки по коже! Такой привет из прошлого… Вы знаете, когда начинаешь заниматься историей, возникает такое удивительное чувство, будто… будто… вот, нашел!
Он держал в руке мятый лист и смотрел на меня с нескрываемым восторгом.
– Это показания Геннадия Голубева!
– Брата фермера?
– Да! Вот та самая история, на основании которой он обвинил Фоменко. Слушайте. Он говорит: «Я приехал к брату. Это было за две недели до пожара. У него на кухне сидели два гостя, я их не знал. Они все вместе выпивали, я сел с ними. Боря сказал: вот, Фоменко хочет, чтобы я отдал ему ферму. Что думаешь? Я был выпивший и поэтому засмеялся и сказал одному из них: «Слушай, ты, Фоменко! Вот тебе!» и показал ему фигу. Но Боря тоже стал смеяться. Он сказал: «Это не Фоменко. Это его охранник». Из-за моей фиги второй мужик рассердился и сказал брату: «Ты, Боря, зря упираешься. Ты сам эту ферму получил незаконно. Подделал подписи колхозников. Не было никакого собрания! Мы можем дело возбудить против тебя». Тут мой брат разозлился, его очень задели эти слова. Он стал кричать этому мужику: «А ты какое отношение к этому имеешь? Что ты меня на понт берешь, мент москаленский? Ты что в Павлодарке делаешь, это не твоя территория! Я твоему начальству сейчас позвоню!» И они очень злые ушли».
Андрей Станиславович торжественно смотрел на меня, потрясая бумагой.
– Москаленский мент! И охранник Фоменко! То есть эти два гостя могли быть вашим Арцыбашевым и Кагарлицким! Но это не все. Продолжаю читать показания Геннадия Голубева. «Через несколько дней я позвонил брату, он был сердитый. Я спросил, что случилось. Он сказал: опять пугали из-за фермы. Я спросил, кто. Он сказал: трое приходили. Охранник Фоменко, москаленский мент и еще бандюк какой-то от Моисея». Вот на основании этого Геннадий Голубев и требовал расследования. Вы понимаете? Охранник Фоменко – это снова может быть Кагарлицкий. Москаленский мент – это ваш Арцыбашев. Ну, а бандюк от Моисея – почему не Протасов? Вот вам и связь между этими фамилиями. Боже, как интересно! А кто составил этот список?
Прежде чем назвать имя, я набрала воздуха и задержала дыхание. Мне надо было успокоиться. Потому что я знала, какой будет реакция на мой ответ.
Выдохнула.
– Этот список составил Григорий Мирзоев.
– Следователь! – воскликнул Андрей Станиславович так громко, что на нас стали оглядываться. – Он же и вел дело об этом пожаре!
Глава 40
Договорились мы с ним так: вернувшись в Омск, он постарается все для меня разузнать. Поговорит с Геннадием Голубевым, поищет еще каких-нибудь людей, которые помнят эту историю.
Но ждать новостей мне было мучительно, и я решила отработать еще один след. Чем черт не шутит.
Об этих ребятах я узнала три года назад из выпуска криминальных новостей: кому-то из них начистили морду. Их дело показалось мне крайне созвучным моему тогдашнем настроению. И я на них вышла.
Вот вам еще одно небольшое, но могущественное сообщество. Я поражаюсь: сколько их всего, этих тайных организаций. Кто-то борется с неправильной парковкой, кто-то с бродячими собаками, кто-то, наоборот, с догхантерами – свято место пусто не бывает. Рыцари самоуправления, тайный скелет России.
Я иногда представляю нервную систему этих человеческих связей. От нейрона к нейрону – вспыхивают, бегут по нервам импульсы. Кажется, что смотришь в иллюминатор, и под тобой шепчутся огни городов и деревень. Это не дома и не дороги – это тайные ордена создают особый российский порядок.
Так вот. Мои ребятки делают вот что. Они ищут педофилов через социальные сети, а потом списываются с ними от лица детей. Ну, и потом назначают свидания, а на свиданиях… даже и не знаю, как сказать. Воспитывают.
Вышла я на этих ребят понятно почему – у меня тогда в душе сильно саднила рана, нанесенная историей Ники и ее папаши-педофила. Ну, и стала я им помогать советами да денежкой. Им ведь нужно: на расследование, на компьютеры, на организацию встреч, на конспирацию, на адвокатов. И мы теперь с ними дружим.
Дом ребяток был недалеко от «Войковской». Я вышла из метро и уже через десять минут сидела у них на кухне, пила чай. Они, довольные, дербанили мою коробку «Моцарта» и хвастались последними записями. Я старалась не смотреть – противно. Какие-то плачущие мужики, умоляющие не выкладывать в интернет, клянущиеся мамой, что больше никогда и ни за что. Слезы, сопли.
Честно говоря, большинство из этих уродов не склонны к насилию. И на секс с малолетками они не рассчитывают. Так, балуются, мечтают. И иногда мои друзья – рыцари анти-педофильского движения – перегибают палку. Я уж не говорю о том, что их активно нанимают для всяческих разборок. Что правда, то правда. Такая запись для конкретного человека – пострашней ядерной бомбы. Искушение слишком велико, деньги предлагаются сумасшедшие. В том числе и сами педофилы предлагают, чтобы откупиться. Это неизбежно превращается в способ зарабатывания, а что поделать?
Для меня же сегодня ребятки интересны тем, что они великие знатоки социальных сетей, разных этих сообществ по интересам. И они умеют вылавливать оттуда информацию. А моя следующая рыбка может плавать в виртуальных морях.
– И кого надо найти? – важно спрашивают они.
– Одного туриста-москвича, бывшего студента, – говорю я. – Возможно, его зовут Сергей или Степан. Летом 2004-го года он самостоятельно бродил по Алтаю и случайно вышел к поселению секты «Белуха». Он провел там два месяца и стал свидетелем приезда полиции, которая хотела арестовать руководителя секты Александра Константинова. Вот, собственно, такие исходные данные. Вряд ли, конечно…