— Потом она перебралась в Гетеборг, — сказал Винтер. — И жила здесь по трем адресам.
— Нам она не говорила… Даже когда из Мальмё уезжала, ничего не сообщила. Мы пытались звонить, но у нее же не было телефона.
— Не было.
— Она не любила телефоны. Ни за что не хотела брать трубку. Не спрашивайте почему. Я же не психолог, но об этом, наверное, есть в бумагах.
— Каких бумагах?
— Ну, эти… детские психологи, и все такое… Ее поначалу обследовали, а потом все заглохло.
— Мы ждем эти бумаги.
— Но она не Андерсен.
— Нет.
— Ее фамилия была Делльмар. Вам это известно?
— Да.
— Не знаю, когда это она вдруг сделалась Андерсен. А вы знаете? Полиция знает?
— Она сменила фамилию несколько лет назад. Четыре года, если быть точным.
— А почему?
— Это нам неизвестно.
— Может, когда родила? А папа девочки Андерсен? Я имею в виду ее ребенка. Девочку… рыженькую. Ее зовут Йенни, да?
— Йенни. А кто ее отец, мы не знаем. Потому и спрашиваем.
— Значит, отец неизвестен? Ужасно… Так же как и у Хелены… Все повторяется. Она росла, а кто отец, так и не знала.
— Вы говорили с ней на эту тему?
— Об отце? Нет. Она не хотела… а может, и не могла. Не знаю, насколько вам известны ее проблемы… или, лучше сказать, история болезни.
— Я слушаю.
— Мы с Юханессом были у нее третьей… приемной семьей. Сейчас уж точно не вспомню… но у Хелены случались провалы в памяти, она не помнила раннего детства… а потом вдруг вспоминала, и что-то ее ужасно мучило, и опять вроде бы забывала… В этом смысле она была очень одинокой. Все время наедине с собой… или как это сказать… Мы пытались ей помочь, но не смогли достучаться.
Винтер кивнул.
— С этим были трудности и до нас… в других семьях. Я, конечно, специально не расспрашивала, но она как бы не становилась частью семьи… и все такое. Не знаю… наверное, это и сыграло роль.
— В чем?
— В том, что ее так никто и не удочерил. Мы-то были не против, только она не хотела. Так она и не стала по-настоящему членом семьи.
— Значит, Хелена никогда не говорила о том, что случилось с ней в детстве?
— Нет. Никогда не слышала. И о других семьях, где она жила… тоже ни слова.
— А о матери она когда-нибудь спрашивала?
— Тоже не слышали. Ни я, ни Юханнес. Попробуйте спросить других, но мы… мы не говорили об этом. Не уверена, что она знала…
— Простите?
— А она знала? А вы знаете? — Опять носовой платок. — А теперь уже не спросишь…
— Может, какие-то ответы мы и найдем…
— Главное — отыскать девочку. Я себя все равно чувствую вроде как бабушкой, — посмотрела она на Винтера. — Или это неправильно с моей стороны?
— Ну и ну, — сказал Рингмар. — Значит, Бригитта Делльмар проходила и по датскому ограблению?
— Да. Меллерстрём пробил на нее все, что можно.
— И на Свена Юханссона?
— Его допрашивали, но повесить на него йончёпингское ограбление не вышло. У него имелось алиби, лучше которого не придумаешь. Сидел в тюрьме.
— Но ее-то имя фигурирует и в датском деле?
— Несколько человек ее опознали. Все говорят, что в ограблении участвовали и шведы. И кто-то из персонала видел ребенка.
— Что ты несешь? Ребенок участвовал в ограблении?
— Пока не знаю… но есть такой свидетель. Здесь так написано.
— О Господи… и куда нас это приведет?
— К раскрытию, — твердо сказал Винтер. — Еще одно осложнение, которое ведет к раскрытию.
— Или к закрытию, — пожал плечами Рингмар. — Ты серьезно? Она взяла на дело ребенка?
— Очень может быть.
— Не могу представить.
— А ты помнишь этот случай в Дании?
— Смутно. Что-то такое… Убит полицейский, если не ошибаюсь. Только поэтому и помню… но смутно.
— Полицейский и два грабителя.
— О… да-да, припоминаю.
— Двое грабителей убиты, а еще трое… как минимум трое ушли. И ребенок, если все совпадает.
Рингмар долго молчал, качая головой как китайский болванчик. Потом взял пачку бумаг и взвесил в руке не заглядывая.
— И как это могло случиться, если все действительно так и есть?
— Скажи попроще.
— Кто же берет с собой детей на вооруженное ограбление?
— Что-то не склеилось… все бывает. Она могла быть за рулем, ей обещали забрать ребенка, но не забрали… Откуда мне знать?
— А что говорят датчане?
— Датчане на подходе. Ворошат свои бумаги.
— Когда?
— Сегодня и завтра, и послезавтра, если потребуется. Они не меньше нас заинтересованы.
— Датский банк в Ольборге, — прочитал Рингмар. — Понедельник, второго октября тысяча девятьсот семьдесят второго года. Датский банк… на углу Эстергаде и Биспенсгаде. Пять минут шестого вечера.
— Да… клиентов уже нет, зато полно сотрудников, пересчитывающих деньги.
— Много денег.
— Семь миллионов.
— Для Ольборга — крупное ограбление.
— Для кого угодно крупное. Но дальше — больше.
— Что еще?
— Хелена здесь была.
— Что?!
— Когда узнали ее настоящую фамилию, выплыло и имя ее матери — Бригитты Делльмар.
— Естественно.
— Это имя для нас — ключ ко всему. Хелена Андерсен никому не известна, а Хелена Делльмар — другое дело.
— Что ты имеешь в виду — «здесь была»? Где — здесь?
— Именно это я и имею в виду. Здесь. В полиции. Ее готовили к допросу, а потом допрашивали… Когда она еще была Хеленой Делльмар… У тебя такой вид, точно ты увидел привидение.
— Не увидел, а услышал.
— Я узнал об этом всего несколько минут назад.
— Что узнал? Не тяни ты, ради Бога!
— Сохранились протоколы. Не так много, но кое-что… Когда девочку подбросили в Сальгренска… я говорю о четырехлетней Хелене… когда ее подбросили в больницу и когда девочку идентифицировали, датчане, очевидно, что-то заподозрили и начали искать мать. А та, как ты помнишь, после ограбления бесследно исчезла.
— И как же они ее идентифицировали? — недоверчиво спросил Рингмар. — В больнице или потом, на допросе… как?
— Объявили розыск. Кто-то из соседей опознал… судя по всему.
— Это можно проверить. Но… значит, девочка была у нас? И кто ее допрашивал?
— Свен-Андерс Борг. Так написано в протоколе. Он уже лет пять на пенсии.
— Но он жив?
— Еще как. Насколько я знаю, и здоровье, и память в полном порядке. Но вряд ли стоило ожидать, чтобы он как-то связал эти два случая — тот и нынешний.
— Если бы мы раньше узнали имя, наверняка бы связал.
— Я ему позвоню.
— Попроси приехать как можно быстрее.
Рингмар нашел номер. Винтер пытался читать протоколы, но волей-неволей отвлекался, стараясь понять, что говорит Свен-Андерс Борг на другом конце провода.
Рингмар положил трубку.
— У него болит нога, но мы можем заехать к нему сами. Он нас ждет. Он живет в Повелунде.
— Он помнит что-нибудь?
— Обещал освежить память, пока мы доберемся.
Они ехали по ярко освещенной осенним солнцем Оскарледен. Краны в гавани сияли, точно их намазали фосфором. Навстречу друг другу шли два парома.
— Она рисовала датский флаг, — сказал Винтер сидящему за рулем Рингмару.
— Кто? Хелена?
— Да. И ее дочка Йенни. Они обе рисовали датский флаг. — Винтер наблюдал за кораблями. Теперь они разошлись, и один паром уходил в море, постепенно уменьшаясь в размерах.
— Ты бредишь?
Винтер рассказал о своем открытии — рисунки почти одинаковые, а подписи разные.
— На анализ послал?
— Скоро будет готов.
— Наверное, они туда ездили. В Данию. Теперь я уже всему готов поверить.
— И так будет продолжаться, господин комиссар.
— То ничего, ничего, а потом вдруг — лавина информации.
— Удивлен?
— Нет… скорее, обескуражен.
— Сейчас все только и начинается… — сказал Винтер. — Чувствуешь ветерок?
— Инспектор Джанали, инспектор Хальдерс. — Анета показала удостоверение.
Хозяин пригласил их в дом, которому было как минимум лет сто. Снаружи он выглядел сравнительно небольшим, но внутри оказалось очень просторно, особенно когда они прошли в гостиную. Оттуда открывался вид на луг и лесок за ним. На лугу, опустив головы, паслись две гнедые скаковые лошади, изящные, как скульптуры. У нее захватило дух от красоты этой мирной картины.
— Какой у вас вид из окна… — тихо сказала она.
Хозяин проследил за ее взглядом, точно впервые увидел луг за окном. Они знали, что ему шестьдесят девять лет — данные были получены через транспортное управление: фамилия, адрес, персональный номер. У него белый «форд-эскорт» с номером, начинающимся на «Н». Вот и все, что о нем известно. Она даже не успела посмотреть в уголовной базе данных — Хальдерс не хотел ждать. А надо было. До этого они только так и поступали — сначала проверяли, потом ехали. Но этот автовладелец выглядел на редкость мирно. Георг Бремер был не менее лыс, чем Хальдерс, зато имел темные усы. Похоже, некрашеные. Светло-голубая сорочка с расстегнутым воротом, открывающим морщинистую шею. Черные брюки с коричневым поясом. Очень худой, даже высохший, отметила Анета. Примерно одного роста с Хальдерсом. Мышцы с возрастом превратились в сухожилия, рельефно выделяющиеся на всех открытых участках тела.
Георг Бремер по-прежнему смотрел в окно. Солнце зашло за тучу, и профиль старика внезапно стал суровым и жестким, но ненадолго: туча прошла мимо и абрикосовый свет солнца опять смягчил его черты. Странно, подумала Анета. Нижняя челюсть в тени выглядит совсем по-другому… Идиотка, обругала она себя. После этой истории я только и думаю о челюстях.
— Мы пытались вас найти, — сказал Хальдерс. — Вы что, не прослушиваете автоответчик?
— Я был в отъезде. Вчера только приехал.
Послать бы подальше все эти реверансы, подумал Хальдерс. Не надо никого предупреждать. Приехать, когда все сидят за столом и спросить напрямую: что ваша машина делала в районе озера Дель на рассвете такого-то числа? Пусть подавятся.
— Речь идет о вашей машине, — сказал он вслух. — Рутинная проверка, как вы сами понимаете.