У нас, у всех, есть только несколько дней.
Так что не будем его терять.
Он скинул халат на шезлонг, вдохнул полной грудью, разбежался и нырнул. Плавно вошел в воду.
Бббух. Вууу.
Гул в ушах.
Давление воды на тело. Прохладное касание пресной воды.
У самого дна Коннери развернулся и открыл глаза. Повис в голубой глубине, как в невесомости, едва двигая руками и ногами.
Он висел в невесомости и смотрел, как гибкие женские тела врезаются в воду. Взрыв пузырьков, словно миллион шариков ртути. Красиво. Коннери медленно моргнул. Вид под водой был замечательный. Гораздо лучше, чем там, на поверхности…
Здесь, под водой, проблем не существовало. Нет, сэр, никаких проблем. Никаких Дядюшек. Никаких русских. Только красивые гибкие женские тела…
И солнечный свет, играющий на них.
Нет ничего прекраснее плавных обводов женского тела. В воде особенно…
Тот, кто этого не понимает, по-видимому, и рожден с лоботомией.
Глава 9Застава Ильича
– Мама сказала, ты здесь.
Она застала его врасплох – Синюгин вздрогнул, поднял голову. Пигалица, подумал он в который раз. Сестра Каленова стояла в дверях комнаты, наклонив голову, тонкая шейка – беззащитная, зато выражение лица – с таким, наверное, ходят бойцы группы специального назначения во время учений, когда застигают врасплох очередной вражеский штаб. Вот и все, товарищ условный противник Синий. Синюгин мысленно взвыл. Опять вспомнилось небо над степью Казахстана – небесная растрескавшаяся эмаль старинного медного кувшина. Синюгин понял, что старается не смотреть в лицо пигалицы прямо, отводит взгляд, словно вокруг столько интересного, прямо некуда глаза девать.
– Товарищ капитан Синюгин! Вы меня слышите?
Он повертел головой. Новый, с иголочки, китель сидел на нем непривычно. На днях, не слушая возражений, его взяли в оборот и отправили в Военторг на улице Калинина – да не одного, это было бы еще полбеды, а с мамой лейтенанта Каленова – фельдмаршалом Машенькой, как в шутку называл ее генерал-майор Варрава. Ох, и получили втык продавщицы роскошного военного магазина! Ох, и забегали.
Мари, Маринелла – «посвященная морю», так ее называл старший брат, лейтенант Каленов. Которого, кстати, Синюгин с приезда почти не видел – лейтенант вел светскую жизнь, мало пересекающуюся с обычным времяпрепровождением капитана. Пару раз Каленов пытался вытащить Синюгина на некие вечеринки, но каждый раз тому удавалось отвертеться. Ясно, что ничего хорошего из этого не выйдет. Каленов неплохой парень, но очень уж избалованный. Синюгин каждый день продолжал заниматься, делал по утрам зарядку, бегал вдоль Москвы-реки – кажется, он даже начинал любить этот город, когда мерно дышал его голубовато-розовыми рассветами. Изредка проезжала поливальная машина – Синюгин махал шоферу рукой, тот махал в ответ. У них двоих было гораздо больше общего, чем у Синюгина с семьей генерал-лейтенанта Каленова, в квартире которого капитан вынужденно обитал уже вторую неделю.
Хорошие люди, но – другие.
Сначала Синюгин ждал отправки на Кубу на следующий же день. Учил язык, читал книги, которые нашел в обширной (куда там их дивизионной!) домашней библиотеке Каленовых, по истории и природе Латинской Америки – некоторые были изданы еще до революции. Синюгин старательно продирался сквозь строй «ятей» и твердых знаков, изумлялся хитрым южноамериканским животным, вроде броненосца или тапира. Читал статьи из брошюрки. Бешеная эксплуатация рабочего класса, угнетение крестьянства… и прочее.
Карты городов Кубы. Варадеро, Камагуэй, Санта-Клара – одни названия звучат как песня. Матансас – что значит «убийства». Потому что там и были убийства. План Гаваны – капитан выучил его наизусть. Закрыв глаза, Синюгин мог представить изгиб залива и мысленно проложить путь от любого места до любой точки города. Конечно, на местности все может оказаться иначе, тем более карта все-таки начала века, другой не нашлось… Но в любом случае он будет готов.
Вообще, карт сейчас у Синюгина было неожиданно много – генерал Варрава постарался. Кроме Кубы, Синюгин изучал карты Чили и города Сантьяго. А вот карта Антарктиды капитана сначала сильно озадачила… Зачем ему Земля Королевы Мод и названия горных пиков? Интересно, что эта карта единственная была не отпечатана, а нарисована от руки. И, похоже, военным человеком… Названия на русском и английском. Синюгин не стал переспрашивать Варраву, а добросовестно изучил карту. Надо, значит, надо. Солдат идет туда, куда пошлют.
Но главное все же – Куба. Книги.
И испанский, испанский, испанский – каждый день.
Учебник испанского языка оказался не так полезен, как Маринелла.
Мари.
Синюгин мысленно чертыхнулся.
– Товарищ Синюгин, вы еще здесь?
Капитан мысленно застонал и поднял глаза от книги.
– Одевайся, – скомандовала пигалица.
– Чего? – Синюгин озадаченно уставился на Мари (Маринелла, «посвященная морю», бывают же имена), почесал гладко выбритый подбородок. Вещей у Синюгина с собой не было – срочный вызов, поэтому генерал Варрава подарил ему немецкую бритву «Золинген», из трофейных, которая была острее его старой, советской, настолько же, насколько Москва отличалась от провинциального городка, в котором Синюгин родился и вырос. Синие дали – у Синюгина на мгновение закружилась голова. Снова бы оказаться там, я бы его ни на какую Москву не променял. Променял бы, подумал он спокойно и ясно, что мне теперь родной город? Теперь я хочу Кубу.
Где тропическое солнце выжигает черный узор на человеческих смуглых телах.
Где звучат ритмы барабанов.
Где ром – кубинская водка, и сахарный тростник.
Где…
– Уснул?! Одевайся! – Мари прикрикнула с совершенно отцовскими интонациями. – Чтобы через пятнадцать минут…
Синюгин очнулся. Вернулся с Кубы, где шел по песку и смотрел, как океанские волны накатывают на берег, а перед ним ложились на песчаную поверхность тени кокосовых пальм.
– Э… зачем? – поинтересовался он.
– Сегодня вечером ты будешь моим кавалером, – сказала Мари (Маринелла… лла… лла).
Наверное, на лице Синюгина отразилось что-то, лучше описывающее его мнение, чем он мог бы выразить словами.
– Дурак! – сказала пигалица. Большой рот дернулся. Прежде чем Синюгин успел что-то ответить, она повернулась и исчезла за дверью. Легкие шаги процокали куда-то в глубь огромной квартиры. Синюгин повертел головой – воротник нового кителя показался твердым и острым, как край бронелюка. Да уж, поговорили. Нет, Синюга, не разевай роток… или что-то подобное.
Надо бы догнать пигалицу и извиниться. Синюгин почесал затылок. Черт, что я здесь делаю вообще? Я должен быть на Кубе, где в горах партизаны поют песни о свободе. Среди книг в библиотеке генерала Каленова была та, на испанском, с дарственной надписью. Синюгин учил испанский – по самоучителю и с помощью Маринеллы, но пока еще мало что понимал. Книга была со стихами. Одну фразу Синюгин запомнил надолго:
La patria es ara y no pedestal.
«Родина – это алтарь, а не пьедестал». Сильно сказано.
Толковый человек этот Хосе Марти-и‐Перес, «солнце латиноамериканской свободы», как называли его в предисловии. Синюгин начал находить удовольствие в чтении, даже в чтении предисловий. Иначе он совсем не понимал в стихах. А с предисловием становилось понятно, что в стихах этого Марти нужно было искать.
Пигалица снова вернулась в комнату, Синюгин моргнул. Мари была непредсказуемая, это точно. И смешная.
– Хватит ржать, – велела пигалица. Большой рот ее – Синюгин удивился, что находит это интересным, – дернулся. Зубки были ровные и красивые. Синюгин невольно вспомнил о своих и поморщился.
Ну, буду улыбаться, закрыв рот. Что делать. Авось не заметят.
– А то что? – с интересом спросил Синюгин.
– А то… – пигалица двинулась к нему. Синюгин наклонил голову набок, усмехнулся. Пигалица двигалась легким балетным шагом с выворотом ступни – видимо, занималась танцами. Живая. Синюгин, всегда в первую очередь подмечавший как люди двигаются, порадовался за нее – Мари двигалась… хорошо. Слегка угловато, но упруго и женственно. С прошлой своей пассией Синюгин познакомился в офицерском клубе – и только потому, что краем глаза заметил великолепное движение, еще не видя саму девушку, но уже зная, как она идет – от бедра.
– А то я тебя… укушу!
Вот теперь Синюгин засмеялся по-настоящему.
– Синюгин!
– Что?
– А теперь – по-испански, пожалуйста.
– Мари! Зови своего кавалера обедать.
Синюгин мысленно вздрогнул и, неизвестно почему, втянул голову в плечи. Пигалица скользнула по нему быстрым, словно взмах крыла буревестника, взглядом и – вдруг взвилась, словно ей соли на хвост насыпали:
– Он мне не!..
– Я не… – начал Синюгин. И замолчал. Они с пигалицей посмотрели друг на друга.
Мария Ивановна обвела их обоих взглядом, полным скрытого ехидства.
– Обожаю, – сказала «фельдмаршал Машенька» невинным голосом, – …мольеровские ситуации…
– Я не… – опять начала пигалица, остановилась.
Синюгин промолчал.
– …и шекспировские паузы, – закончила Мария Ивановна. – Пойду, что ли… перечитаю сонеты. My mistress eyes are nothing like the sun… Coral… is far more red than her lips red…
И вышла.
– Ее глаза на звезды не похожи… – сказала пигалица. Большой рот дернулся. – Нельзя уста кораллами назвать… Ты знаешь этот сонет, Синюгин?
Пришлось признаться, что нет.
– Эх, товарищ капитан Синюгин. И Шекспира вы не знаете. О чем с вами вообще можно разговаривать?
Прежде чем Синюгин нашелся с ответом, раздался звонок в дверь. Нетерпеливый. Затем…
– Гостей тут принимают? – раздался из прихожей знакомый зычный голос. – Или мне в следующий раз приходить?
Мария Ивановна оживилась как девчонка. Глаза заблестели.
Она мгновенно и легко, словно ей самой было лет четырнадцать, выпорхнула из кухни.
– Ванечка! Проходи, проходи. Ты как раз вовремя. Сейчас будем обедать.