Когда Страшный Человек ушел, вместе со своей белесой змеей, Человек-Дерево позволил себе вздохнуть. И немного испугаться.
Кажется, он намочил штаны. Человек-Дерево оглядел себя. Нет, наверное, это все-таки дождь…
Дверь закрылась. Санитар ушел.
Человек-Дерево нагнулся над смутно белеющим в темноте телом доктора.
Белесая змея Генри убила его. Человек-Дерево покачал головой.
Что там кричал Генри? Надо написать, а то он забудет. Человек-Дерево поднял с пола шариковую ручку и записал на обратной стороне листка, чтобы не забыть:
Я УНИЧТОЖУ МИР.
Интересно, какой мир и как он собирается это сделать? Уничтожить мир не так-то просто. Кому, как ни ему, Человеку-Дерево, это знать?
Да и зачем?
ТАК ПАВИЛЕЛ МОЙ ГАСПАТИН.
Человек-Дерево рассеянно щелкнул автоматической ручкой и положил ее в карман больничной пижамы. Затем вспомнил и снова наклонился к доктору. С радостным возгласом вытащил из кармана белого халата ключи от машины.
Он положил листок на стол. «Наверно, это важно – то, что сказал страшный Генри», – рассеянно подумал Человек-Дерево. Повернулся и полез через окно на улицу.
Листок остался лежать на столе, порыв ветра из окна скинул его на пол.
На листке осталось красное пятно.
В темноте на полу белело тело доктора. Из-под раздавленных очков смотрели вылезшие, налитые черной кровью глаза.
Мертвые.
Адмирал снял очки и потер покрасневшие, усталые глаза.
– Читайте, читайте, – сказал он.
– Я уничтожу мир, – прочитал Дреппер. Поднял голову. – Это что, записка из психиатрической клиники?
Адмирал Ференц поднял брови:
– Угадали.
– Что?! Я же… – Дреппер замолчал.
– Вы острили, а тот, кто это написал, был совершенно серьезен.
Дреппер еще раз перечитал. Я УНИЧТОЖУ МИР. ТАК ПАВИЛЕЛ МОЙ ГАСПАТИН. «Это все равно кажется мне дурной шуткой», – подумал он.
– Похоже на выкрики злодея из фильмов про безумного доктора Фу-Манчу, – сказал он.
– Так и есть. Как объяснили мне консультанты, идея об уничтожении мира довольно распространенное явление у психических больных. Если бы не одно «но»… – адмирал помедлил.
– Какое?
– Эту записку нашли после побега из клиники Аркхейма. Возле двух трупов – доктора и санитара. Сбежали, как нам известно, двое. Некий пациент, прозванный Человеком-Дерево и… капитан Роберт Н. Гельсер, бывший пилот стратегического бомбардировщика, несущего атомные бомбы.
Дреппер вздрогнул. Ференц улыбнулся.
– Что, теперь фраза «Я уничтожу мир» больше не кажется вам бредом сумасшедшего?
– Кажется, – честно сказал Дреппер. – Но – очень и очень опасного сумасшедшего. К тому же… – он помедлил.
Адмирал посмотрел на него с удивлением.
– У вас есть сомнения?
– Мне не нравится почерк. И эти… ошибки… Странно. Это точно он писал?
Адмирал Ференц покачал головой:
– Почерк другой, вы правы. Но это ничего не значит. Наши консультанты утверждают, что изменение почерка у психического больного – обычное дело. Иногда до неузнаваемости. Отсюда и ошибки.
– У нас проблемы, – повторил Дреппер. – А тот, второй… не может им управлять?
Ференц посмотрел на него, как на умственно отсталого.
– У капитана Н. Гельсера тренированная воля, железное здоровье и профессиональное умение управлять людьми. Нет, Дреппер, – адмирал откинулся в кресле, похлопал по кожаным подлокотникам. – Я не сомневаюсь, кто в этом дуэте главный.
– Его бросила жена. Значит, у него проблемы с контролем.
Адмирал мгновенно развернулся к Дрепперу, тот вздрогнул. Вот чертов живчик. Глаза адмирала смотрели остро и внимательно.
– А где живет его бывшая? – спросил Ференц.
– В Лос-Анджелесе, кажется. – Дреппер потер шрам на лбу. Голова опять разболелась. – А что? Думаете, он поедет к жене?
– Я думаю, где у нас ближайшие аэродромы.
Дреппер понял. Воротничок рубашки словно врезался в распаренную шею.
– Авиабаза Эдвардс, – сказал Дреппер. – Сто миль к северо-западу от Лос-Анджелеса.
– И?
– Там военный аэродром, – Дреппер помедлил. Он остро почувствовал, как взмокла спина, рубашка прилипла к пояснице. – И «Стратофортрессы» с ядерными бомбами.
– Бинго! – Очки Ференца победно блеснули. Адмирал потер пухлые ладони. – Скажите, Дреппер. Как давно вы навещали свою бывшую с атомной бомбой в кармане?
Двигатель не завелся. Гельсер выругался, снова повернул ключ в замке. Тхрррр, тхзррр.
Все, кажется, стартер полетел. Или аккумулятор разряжен почти в ноль.
Он огляделся. Они стояли на обочине 99 шоссе – «Бьюик» облит розовым светом, утренний воздух звенит от свежести. На горизонте набирает цвет и яркость розовая полоса. Гельсер поморщился, глубоко вдохнул. Покрутил ручку, опуская стекло.
– Ну, что ты там, закончил? – крикнул он товарищу.
Этот странный тип стоял, раскинув руки, словно обнимал мир. Или… Гельсер помедлил, провел пальцем по губам. Или изображал распятие.
Древесный Иисус, вспомнил он.
Легкий ветерок перебирал светлые волосы Человека-Дерево.
– Ну, ты едешь? – резко спросил Гельсер. Он не хотел снова грубить – но как-то само получалось.
Человек-Дерево вздрогнул, повернул голову и заморгал. Взгляд его сделался растерянным. На миг Гельсер почувствовал укол стыда.
– Сейчас… прости. Я почти закончил.
Я думал, он помочиться отошел, подумал Гельсер. А он, похоже, молится.
Впрочем, это еще вопрос, кто из них двоих более сумасшедший. Гельсер достал и развернул на коленях карту. Карта была потертая, в жирных пятнах – тот, кто по ней ездил, явно не дурак был поесть в дороге. В Город Ангелов вела только одна магистраль. Шоссе номер…
Гельсер поморщился. Кофе. Хочу кофе.
Номер шоссе упорно ускользал из памяти. Он провел пальцем по карте, нашел шоссе заново. Девяносто девять. «Золотая улица Калифорнии». Разве трудно запомнить?
Запах кофе сводил с ума.
– Давай позавтракаем? – сказал странный тип. Гельсер не заметил, как тот вернулся в машину. – Я хочу блинчики.
– Это небезопасно, – сказал Гельсер. Завел двигатель.
– Почему? – искренне удивился попутчик.
– Нас будут искать. Уже ищут.
От воображаемого запаха кофе голова начала кружиться.
– Нам лучше проехать мимо… – сказал Гельсер.
Но через несколько миль послушно свернул на заправку. Им все равно нужно заправиться, утешил он себя. Да, и кофе… может, омлет с беконом…
Он вдруг вспомнил и дернул щекой. Машина же сломалась? Он чуть не выпустил руль из рук. Аккуратно припарковался у закусочной.
Он забыл, что машина сломалась. Как так? Тогда где и как мы ее починили? Удивительный паралич воли, что настиг его после того полета, почти прошел. Но с памятью творилось что-то неладное. Гельсер поморщился. Может, все дело в лекарствах, что ему давали в клинике? Все эти цветные пилюли.
И электрошоковый кабинет. Гельсер вздрогнул. Отметины на висках горели медным ожогом – там, где прикасались электроды. Он на миг снова ощутил вкус закушенной капы, когда он стискивал зубы так, словно собирался перекусить собственную жизнь.
Сколько было сеансов? Десять? Пятнадцать? Гельсер почувствовал подступающее бессилие.
Уроды.
Они разрушили его память. Он вдруг понял все и сразу – ясно и четко, как в боевом приказе. Они сделали это. Они специально и абсолютно безжалостно разрушали его память, чтобы он больше никогда не сел за штурвал самолета.
Уничтожили классного пилота Гельсера. Разбили его небо.
Ублюдки. Коммунисты.
Он вдруг понял, что плачет. Сидит в машине, уткнувшись в рулевое колесо, и пускает слезы и слюни.
Гельсера в восемь утра, посреди заправки на шоссе номер… какой там, черт побери, номер?! – он опять забыл… настигает ощущение беспомощности, а затем и гнева.
Он увидел, что его руки стиснули руль. Так, что суставы побелели.
Не заправиться, нет. Им нужна карта автомобильных дорог. Другая, новая. Что еще? И другая машина. Гельсер потер лоб. Думай, проклятый дебил, думай.
Все же сначала лучше поесть. И кофе.
Через стекло Гельсер видел столики в закусочной. Стойку с рекламой кока-колы… Красные кожаные сиденья, сильно вытертые и потрескавшиеся.
Гельсер вдруг увидел то, что искал его странный компаньон.
– Блинчики!
Он вылез из машины и захлопнул дверцу.
– Пошли за блинчиками, – сказал он Человеку-Дерево. Тот открыл рот, потом встрепенулся.
Они вошли в кафе.
– Блинчики! – крикнул Человек-Дерево, прежде чем сесть. – Хочу блинчики и кленовый сироп!
Гельсер захлопнул меню.
– Эй, красавица!
Официантка, крепкая сорокалетняя негритянка, взяла кофейник и подошла к их столику.
– Чего вам? – сказала она неприветливо.
Гельсер поднял голову и улыбнулся ей. Но, похоже, он разучился это делать. Официантка смотрела холодно.
– Кофе налить? – спросила она.
– Конечно, – сказал Гельсер. – Черный, без сахара.
– Шутник, – буркнула официантка, хотя он и не думал шутить. Может, пока он сидел в «дурке», весь мир утратил что-то важное.
«Или я утратил», – подумал Гельсер, наблюдая, как черная струйка кофе льется в чашку.
– Блинчики! – радостно объявил Человек-Дерево. Официантка невольно улыбнулась. Нет, значит, все-таки мир не изменился.
«Изменился я».
– Ты слышишь звук? – спросил Гельсер. Он сам не знает, почему заговорил об этом. Может, он устал от долгого молчания. Не знаю, думает он.
– Звук? – Человек-Дерево смотрел на него, часто моргая. Гельсер уже пожалел, что заговорил об этом.
– Ну-у…
– Ты сказал: звук, – уличил его Человек-Дерево. Гельсеру опять показалось, что он разговаривает с большим ребенком.
– Да… такой «зззз», «ззззз», – объяснил он нехотя. – Ощущение такое, словно тебе высверливают зубной канал. Тупым сверлом и без анастезии, – он невольно поморщился.
Человек-Дерево медленно кивнул: