Покончив с надеванием чулок и башмаков, Мэтью встал на ноги.
— А чего вы, собственно, хотите, мистер Уинстон?
— Больше денег, — сразу ответил Уинстон, после чего ненадолго задумался. — И справедливого отношения. Я должен быть вознагражден за все свои труды. Хочу, чтобы мой вклад в осуществление проектов, наполнивших карманы Бидвелла, был оценен по достоинству.
— Только и всего? — удивился. Мэтью. — Ни особняка, ни статуи?
— Я реалист, сэр, и понимаю, что большего мне из Бидвелла не вытянуть.
— Думаю, вам все же стоит хотя бы замахнуться на особняк. А сейчас, извините, я должен вас покинуть.
— Постойте! — окликнул Уинстон уже уходившего Мэтью. — Как вы посоветуете поступить с телом Пейна?
— Честно говоря, я об этом не задумывался, и мне нет дела до того, как вы с ним поступите, — ответил Мэтью. — Единственное, что приходит в голову… Грунт под полом в доме Пейна ничем не отличается от кладбищенской земли по соседству. Насколько знаю, Библия у вас найдется и вы считаете себя христианином.
— А что, хорошая мысль. Да, еще один момент… — поспешил добавить Уинстон, прежде чем Мэтью продолжил свой путь. — Как нам объяснить исчезновение Пейна? И как отыскать его убийцу?
— Объяснение придумайте сами. А насчет поисков убийцы… как я понимаю, Пейн путался с чужими женами. Так что во врагах у него недостатка не было. Однако я не мировой судья, сэр. Расследование вправе начать мистер Бидвелл, как мэр этого города. Если он того пожелает… — Мэтью пожал плечами. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — сказал Уинстон ему вслед. — И приятных купаний.
Мэтью прямиком направился к оставленному незапертым библиотечному окну в доме Бидвелла, распахнул ставни и поставил лампу на подоконник. Затем влез в окно — осторожно, чтобы не опрокинуть расположенный рядом столик с шахматами, — взял лампу и проследовал в свою комнату наверху. Он был расстроен тем, что не удалось найти никаких признаков пиратского клада, но возлагал надежды на завтрашний — точнее, уже сегодняшний — день, который мог указать верный путь в лабиринте головоломных вопросов.
Когда пятничным утром грянул петушиный хор, Мэтью пробудился и смог задержать в памяти лишь один отчетливый образ из уже тающего сновидения: разговор с Джоном Гудом о найденных монетах и его слова: «Мэй вбила себе в голову, что нам надо бежать во Флориду».
Он поднялся с постели и посмотрел в окно. Красное солнце вставало на восточном горизонте. Дождя не предвиделось, судя по светлым тонам немногочисленных облаков, которые, как галеоны на всех парусах, плыли в рассветном небе.
Флорида, подумал он. Испанские владения, откуда можно добраться до великих — пусть и ненавидимых англичанами — городов вроде Мадрида и Барселоны. А также до португальской родины Рейчел.
Он вспомнил слова Шоукомба: «Ты наверняка знаешь, что испанцы засели во Флориде, а это меньше семидесяти лиг отсюда. Они рассылают по всем нашим колониям своих шпионов, и те пускают слух, будто всякая черная ворона, улетев от хозяина во Флориду, станет там свободным человеком. Неужто никогда об этом не слыхал? То же самое испанцы обещают всем бандитам, убийцам и прочей мрази».
Семьдесят лиг, подумал Мэтью. Это примерно двести миль. И это не просто двухсотмильное путешествие. Как насчет диких зверей и столь же диких индейцев? С водой проблем не будет, но как насчет еды? Как насчет укрытия, если небесные хляби разверзнутся вновь? По сравнению с этим их недавнее бегство из трактира Шоукомба по раскисшей лесной дороге выглядело как идиллическая послеобеденная прогулка.
Но ведь некоторым удавалось живыми добраться до Флориды, преодолев при этом куда больше двухсот миль. Даже Мэй, в ее-то возрасте, без колебаний решилась на побег. С другой стороны, это была ее последняя надежда на свободу.
Ее последняя надежда.
Мэтью отвернулся от окна, подошел к тазику с водой на комоде и ополоснул лицо. Промелькнувшая в его голове — и даже не успевшая толком оформиться — мысль была самой нелепой и безумной из всех возможных. Он не имел никаких навыков охотника или следопыта и вдобавок гордился своим британским подданством. Нет-нет, надо сразу же подавить столь сумасбродные мысли и даже малейшие намеки на них.
Он побрился, оделся и через коридор прошел в комнату судьи. Очевидно, последнее снадобье доктора Шилдса оказалось действенным, поскольку Вудворд все еще пребывал в царстве сна. Потрогав его руку, Мэтью возрадовался: в течение ночи лихорадочный жар спал.
Завтракал Мэтью в одиночестве. Подкрепившись омлетом с ветчиной и чашкой чая, он вышел из дома. Предстояла еще одна непростая встреча: с крысоловом в его чисто прибранном гнездышке.
Утро выдалось теплым и солнечным, хотя порой и набегала тень от череды белых облаков. На улице Усердия он ускорил шаг, минуя лагерь Исхода Иерусалима, но ни пастыря, ни его родственничков нигде не было видно. Вскоре он достиг участка близ дома Гамильтонов, где стала лагерем актерская труппа. Несколько лицедеев расположились вокруг костра, над которым были подвешены три котелка. Дородный мужчина фальстафовского типа курил длинную трубку и, выразительно жестикулируя, что-то рассказывал двум своим коллегам. Женщина такой же, если не еще более массивной комплекции орудовала иглой и нитью, чиня шляпу с красным пером, а другая, постройнее, занималась чисткой сапог. Мэтью имел слабое представление о ремесле актеров, однако знал, что все роли на сцене играют мужчины; так что эти две особы, скорее всего, были актерскими женами, сопровождающими труппу.
— Добрый день, молодой человек! — приветствовал его один из лицедеев и помахал рукой.
— И вам добрый день! — кивая, ответил Мэтью.
Еще через несколько минут он добрался до умирающих садов. По-своему символично, что именно здесь решили казнить Рейчел: в данном случае правосудие оказалось таким же кривым и уродливым, как эти деревца. Мэтью взглянул на голое бурое поле, посреди которого высился отесанный столб для казни. Вокруг его обложенного камнями основания громоздилась куча из сосновых поленьев и вязанок хвороста. Еще одна куча дров лежала ярдах в двадцати от столба. Этот пустырь был выбран с таким расчетом, чтобы легко вместить всех городских зевак и чтобы при этом ни одна случайная искра не смогла долететь до окрестных крыш.
В понедельник на рассвете Рейчел доставят сюда на повозке и привяжут к столбу. Далее под руководством Бидвелла пройдет фарсовая церемония, а когда страсти в толпе достаточно разгорятся, к дровам будут поднесены факелы. Чтобы пламя костра не ослабевало, в него будут подкидывать поленья из соседней кучи. Мэтью никогда не видел казни через сожжение, но полагал, что процесс должен быть долгим, жутким и очень мучительным. Одежда и волосы Рейчел сгорят быстро, а потом изжарится плоть, но если поддерживать огонь на умеренном уровне, полное сожжение займет несколько часов. Быть может, целый день, ибо Мэтью подозревал, что даже самое яростное пламя не способно в короткий срок полностью испепелить человеческое тело.
Нельзя предугадать, на каком этапе Рейчел потеряет сознание. Она надеялась умереть с достоинством и готовила себя к этому всеми возможными для нее способами, но может случиться так, что ее крики будут разноситься по всему Фаунт-Ройалу в пределах городской ограды. Также не исключено, что Рейчел умрет от удушья прежде, чем ее пожрет пламя, если ей хватит выдержки для того, чтобы ускорить свою смерть, активно вдыхая горячий дым. Да только кому под силу в минуты агонии сделать что-либо осознанное, а не просто вопить от боли и корчиться в страшных муках?
Мэтью предположил, что костер будет гореть всю ночь и многие горожане проведут здесь все это время, радостно наблюдая за тем, как ведьма превращается в слабую тень самой себя. Обгорит и столб, но его будут регулярно поливать водой, чтобы не рассыпался до срока. А утром во вторник, когда от тела останутся лишь пепел и обугленные кости, придет кто-нибудь — возможно Сет Хэзелтон, — чтобы молотом раздробить на мелкие части череп и скелет. Скорее всего, одновременно с ним сюда нагрянет и Лукреция Воган с целым набором корзинок, горшочков и прочих сосудов, спеша поживиться останками ведьмы для амулетов против злых чар. Учитывая ее алчность и предприимчивость, Мэтью вполне допускал, что эта женщина заключит позорную сделку с Бидвеллом и пастырем Иерусалимом: первый может оплатить начальные расходы, включая упаковку зловещего товара, а второй — заняться его распространением по городам и весям вдоль побережья колоний.
Но сейчас надо было избавиться от этих мыслей, ибо они подрывали его веру в то, что решение проблемы еще может быть найдено до наступления рокового понедельника.
Он двинулся дальше по улице Усердия. Наконец впереди показалась струйка белого дыма над трубой дома Линча. Повелитель крыс готовил себе завтрак.
Ставни были широко раскрыты. Линч явно не ожидал появления здесь посторонних. Дойдя до двери под висящими крысиными скелетами, Мэтью без промедления постучался.
Прошло несколько секунд. И вдруг ставни на ближайшем окне затворились — без шума или спешки, а скорее аккуратно и деловито. Мэтью постучал в дверь снова, на сей раз настойчивее.
— Кто там? — донесся изнутри настороженный голос Линча.
Мэтью слегка улыбнулся, понимая, что Линч вполне мог бы это узнать, просто выглянув из окна.
— Это Мэтью Корбетт. Мы можем поговорить?
— Я завтракаю. Нет охоты спозаранку точить лясы.
— Это займет всего минуту.
— У меня нет и минуты. Проваливай.
— Мистер Линч, — сказал Мэтью, — у меня к вам очень важный разговор. Если вы возражаете, я буду вынужден настаивать.
— Настаивай сколько влезет, мне от того ни холодно ни жарко.
Послышались звуки шагов, удаляющихся от двери. Закрылись ставни на втором окне, а потом и на третьем. Последнее окно захлопнулось резче, с презрительным стуком.
Мэтью знал один верный способ, как заставить Линча открыть дверь, хотя это было рискованно. Но он решил пойти на риск.