— Лицедеи! — Линч вновь расхохотался. — Да у этих актеришек ума меньше, чем у крыс, малец! Они не замечают ничего вокруг и целыми днями пялятся на свои дурацкие рожи в зеркале!
Эти слова были произнесены с таким яростным презрением… что Мэтью внезапно понял.
— Вот оно что, — сказал он. — Ну конечно же! Вы профессиональный актер, не так ли?
— Я уже говорил тебе, что какое-то время работал в цирке, — быстро ответил Линч. — У меня был номер с обученными крысами. И с актерами случалось иметь дело, к моему сожалению. Я скажу так: в пекло все их лживое вороватое племя! А теперь взгляни-ка на это.
Открыв ящик стола, он извлек оттуда египетскую книгу и кошелек с сапфировой брошью. Выложил обе вещи на стол, а затем достал из кошелька коричневый сверток и начал ловко развязывать узел.
— Видимо, мне придется дать некоторые объяснения, раз уж на то пошло.
— Буду признателен, — сказал Мэтью, а про себя добавил: «И с большим интересом послушаю твое вранье».
— Правда в том… что с ученостью у меня дела обстоят лучше, чем я это показываю на людях. Но акцент у меня не поддельный. Я родился на берегу Темзы и, кстати, этим горжусь.
Линч развязал бечевку, раскрыл сверток и зажал сапфировую брошь между большим и указательным пальцами правой руки. Затем поднес драгоценность к солнечному свету и воззрился на нее своими бледными, пронзительными глазами.
— Эта вещица принадлежала моей матери, упокой Господь ее любящую душу. Да, за нее можно выручить кучу монет, но я никогда с ней не расстанусь. Никогда. Это единственное, что напоминает мне о маме.
Он чуть-чуть повернул брошь, и отраженный от золотой оправы солнечный луч упал на лицо Мэтью.
— Красотища, ты согласен? Очень красивая. Какой была и мама. Просто прелесть.
Он снова повернул брошь и попал золотым лучиком в глаза Мэтью. Голос Линча понизился до еле слышного шепота.
— Я ни за что с ней не расстанусь. Ни за какие деньги. Такая красивая. Очень, очень красивая.
Брошь повернулась… сверкнул отблеск…
— Никогда. Ни за какие деньги. Видишь, как она блестит? Такая красивая. Как и моя мама. Очень, очень красивая.
— Брошь… отблеск… брошь… отблеск…
Мэтью не отрывал глаз от золотистого сияния. Линч начал медленно вращать драгоценность в потоке солнца, его плавные движения завораживали.
— Да, — сказал Мэтью, — красивая.
Ему пришлось сделать над собой неожиданно большое усилие для того, чтобы отвести взгляд от броши.
— Я спрашивал насчет книги.
— А-а-а, книга!
Линч медленно поднял указательный палец левой руки, фокусируя на нем внимание Мэтью, а затем описал им кружок в воздухе и плавно опустил к броши. Взгляд Мэтью последовал за этим движением — и вот он опять смотрит на брошь… отблеск… брошь…
— Книга, — тихо повторил Линч. — Книга, книга, книга…
— Да, книга, — сказал Мэтью и попытался снова оторвать взгляд от драгоценности, но Линч вдруг перестал вращать ею под лучом солнца — примерно на три секунды.
И эта неподвижность странным образом оказалась не менее завораживающей, чем движение. Далее Линч начал медленно, кругами, перемещать брошь из света в тень и обратно.
— Книга, — произнес Мэтью.
Что удивительно: его голос прозвучал как-то отдаленно, словно он слышал самого себя, говорящего из соседней комнаты.
— Почему…
Брошь… отблеск… брошь… отблеск…
— Почему именно египетская культура?
— Она очаровывает, — сказал Линч. — Я очарован египетской культурой.
Брошь… отблеск…
— Очарован, — повторил Линч; теперь и его голос доносился как будто издалека. — Как они смогли… создать империю… на зыбучих песках пустыни. Зыбучий песок… повсюду… зыбучий песок… течет… плавно, плавно…
— Что? — прошептал Мэтью.
Брошь… отблеск… брошь…
— Зыбучий… зыбучий песок, — сказал Линч.
…Отблеск…
— Слушай, Мэтью, слушай.
Мэтью слушал. Ему казалось, что комната вокруг погружается в темноту, а единственным источником света остается брошь в руке Линча. Он не слышал никаких других звуков, кроме низкого, гулкого голоса Линча, и вскоре заметил, что с нетерпением ждет каждого следующего слова.
— Слушай… Мэтью… зыбучий песок… зыбучий… так красиво…
Казалось, теперь голос шепчет ему в самое ухо. Нет-нет: Линч еще ближе. Ближе…
Брошь… отблеск… брошь… Ближе.
— Слушай, — приглушенно скомандовал голос, теперь уже почти неузнаваемый. — Слушай… тишину.
…Отблеск… зыбучий, зыбучий песок… брошь… такой красивый свет…
— Слушай, Мэтью. Тишину. Все. Тихо. Все. Так красиво. Зыбучий, зыбучий песок. Тихий, тихий. Город… затих. Словно… весь мир… затаил дыхание…
— Уйх! — Этот панический возглас походил на звук, издаваемый утопающим при попытке глотнуть воздуха. Мэтью шире открыл рот… услышал собственный вздох… и жуткий шум…
— Тише, тише, — размеренно и певуче нашептывал Линч. — Все. Тихо. Все. Так…
— Нет! — Мэтью шагнул назад и наткнулся на дверной косяк. Он сумел-таки отвести глаза от сверкающей броши, хотя Линч продолжал водить ею по свету и тени. — Нет! Вы же не… станете…
— Что такое, Мэтью? — Линч улыбнулся, проникая взглядом сквозь череп Мэтью прямо в его мозг. — Чего я не стану делать?
Он поднялся из кресла… медленно… плавно… как зыбучий песок…
Мэтью объял ужас, какого он еще никогда не испытывал. Ноги стали тяжелыми, как будто на них надели чугунные сапоги. Линч надвигался, протягивая к нему руку таким странно долгим движением, что, казалось, замедлилось само время. Мэтью не мог не смотреть в глаза Линчу, которые сделались центром всего мира, а вокруг была тишина… тишина…
Он видел, что пальцы Линча вот-вот схватят его за рукав.
Собрав все оставшиеся силы, Мэтью крикнул «Нет!» прямо в лицо крысолову. Тот моргнул, и его рука приостановилась на какую-то долю секунды.
Этого было достаточно.
Мэтью развернулся и выскочил из дома. Он бежал почти вслепую, поскольку его веки опухли, а глаза налились кровью. Бежал, несмотря на тяжесть в ногах и такую сухость в горле, словно его заполнил зыбучий песок. Бежал с гремящей в ушах тишиной, отчаянно ловя ртом воздух, как будто украденный из его легких несколькими секундами ранее.
Он бежал по улице Усердия, и солнечное тепло растапливало лед, сковавший его мышцы и кости. Он не смел оглянуться… Не смел оглянуться… Не смел…
И на бегу — по мере удаления от коварной ловушки, лишь чудом избегнутой, — Мэтью начал осознавать всю мощь и запредельность влияния, коим обладал Линч. Противоестественно… кошмарно… воистину зыбучие пески… зыбучие… чары и тишина, тишина… все это не иначе как от самого Дьявола.
Теперь это проникло в голову Мэтью. И по-прежнему там оставалось, что пугало его еще больше, ибо такое вторжение в разум — его самый ценный ресурс — казалось чем-то совершенно невероятным.
Он бежал и бежал, задыхаясь и обливаясь потом.
Глава тридцать вторая
Мэтью сидел на траве у источника. Пригревало солнце, но его бил озноб.
Прошло полчаса после его бегства из дома Линча, но последствия этой встречи все еще давали о себе знать. Он устал, испытывал тяжесть во всем теле, но хуже того был страх, который пронизывал его до глубины души. Мэтью подумал — хотя сам процесс мышления сейчас давался ему тяжелее, чем когда-либо в жизни, — что Линч поступил с его сознанием примерно так же, как ранее Мэтью поступил с жилищем Линча: вторгся туда без дозволения, порылся в вещах и ушел, оставив немного грязи на память о своем визите.
В их поединке победа, несомненно, осталась за Линчем.
Зато — и так же несомненно — Мэтью теперь знал, что призрачная рука, способная проникать в сознание людей, внушая им фальшивые образы, принадлежала не кому иному, как Линчу. Мэтью считал себя сообразительным и осторожным; но если даже он поддался чародейскому влиянию крысолова, насколько же легче тому было овладеть умами простодушных, туповатых селян вроде Бакнера или Гаррика. Не исключено, что люди, в сознание которых внедрялись сцены отвратительных оргий, были заранее тщательно отобраны Линчем с учетом их восприимчивости к такому воздействию. Должно быть, Линч накопил изрядный опыт в этих более чем странных делах и мог по особым признакам оценить, насколько пригоден для манипулирования тот или иной человек. В случае с Мэтью, однако, он сразу попытался прорвать его ментальную защиту, но не слишком в этом преуспел. Возможно, Линч не стал бы даже пытаться, не окажись он в отчаянном положении.
Мэтью подставил лицо солнцу, дабы выжечь последние крупицы зыбучего песка из кладовых своей памяти.
Судя по всему, Линч недооценил Вайолет Адамс. Девочка оказалась более смышленой, чем можно было предположить по ее робким манерам. Мэтью не сомневался, что дом, где она якобы видела Сатану и беловолосого карлика, не был настоящим домом Гамильтонов, а существовал только в ее воображении. При этом голос из темной задней комнаты был смутным воспоминанием о вводившем ее в транс Линче. Конечно, в те самые минуты он не пел, но поскольку память о реальных событиях была заперта чарами Линча, то песенка — которую она слышала во время работы крысолова в их доме — могла сыграть роль ключа.
Другой вопрос: где и когда Вайолет была введена в транс? Как полагал Мэтью, если бы память у Бакнера и Гаррика была в порядке, они могли бы сообщить о визитах Линча и к ним — дабы уничтожить крысиное гнездо или «предварительно» разбросать отравленную приманку. Допустим, Линч предлагал хозяину дома пройти в амбар якобы для показа следов крысиной активности, а там — вне поля зрения жены или других родственников — обрушивал на него всю мощь своего загадочного оружия, удаляя из памяти реальные события и заменяя их очень живыми и яркими фантастическими картинами. Мэтью особенно поражало то обстоятельство, что появление этих псевдовоспоминаний могло быть отложено во времени — то есть по мысленному приказу Линча они возникали у человека не сразу, а лишь несколько ночей спустя. Одновременно полностью стирались воспоминания о ворожбе крысолова… кроме случая с Вайолет Адамс, в чьем сознании запечатлелась песенка Линча.