— Я требую ответа! — взревел Исход Иерусалим, оскаливая рот на Бидвелла. — Почему я не был приглашен на твои предуготовления?
— Какие такие предуготовления? — в свою очередь выпалил Бидвелл, также готовый взорваться. — И как ты смеешь столь непочтительно вламываться в мой дом?
— Тебе ль вещать о непочтении, проявивши оное не только ко мне, но и к твоему Всемогущему Владыке! — Последние два слова прокатились по дому громовым раскатом, от которого, казалось, задрожали стены. — Мало того, что ты дозволил сей греховной мерзости, этим фиглярам, заявиться в твой город, так ты еще и обрек меня на близкое соседство с этой нечистью! Видит Бог, я бы сей же час оставил твой град на погибель в адском огне, если бы не готовился к обряду Верного Уложения!
— Обряд Верного Уложения? — озадачился Бидвелл. — Погоди-ка, пастырь! Помнится, речь шла о санктимонии!
— А… ну да, это другое название того же! — Голос Иерусалима на мгновение дрогнул, но тут же снова набрал силу для очередной тирады. — Иль ты мыслишь, что столь важный обряд имеет лишь одно название? Даже сам Господь именуется также Иеговой! О Всевышний, избавь слугу Твоего от слепой гордыни, обилие коей зришь Ты в месте сем!
Мэтью не был настолько ослеплен зрелищем обильной гордыни, чтобы не заметить, что Иерусалим, по своему обыкновению, уже занял центральное место на этой сцене. Брайтмен и Смайт удалились на расстояние, относительно безопасное для их ушей, Бидвелл сделал пару-тройку шагов назад, и даже неколебимый учитель попятился, а костяшки его пальцев, сжимающих набалдашник трости, побелели от напряжения.
Уинстон, однако, все еще держал позицию.
— По какому праву вы вмешиваетесь в сугубо личные дела мистера Бидвелла? — возмутился он.
— Сэр, в Царствии Божьем нет места для сугубо личных дел! — отверг его претензии проповедник. — Тяга к скрытности суть удел Сатаны! Вот почему я столь изумлен и возмущен тем фактом, что ты счел нужным сокрыть от глаз моих сию встречу с бродячими фиглярами!
— Ничего я от вас не скрывал! — огрызнулся Бидвелл. — И вообще, за каким чертом… то есть… как вы узнали, что эти господа находятся здесь?
— Я бы так и остался в неведении, когда б не сподобился навестить фиглярское становище, — как человек, исполненный миролюбия и братских чувств, — дабы потолковать с их вожаком. Там я и узнал от некоего пузатого шута, явно одержимого грехом обжорства, что мистер Брайтмен гостит у тебя! И я тотчас прозрел ваш коварный умысел!
— Что еще за умысел? — озадачился Уинстон.
— Тот, что тебе и самому всенепременно ведом! — язвительно ответствовал пастырь. — Отстранить меня от участия в церемонии казни!
— Что?! — Бидвелл заметил, что в комнату заглядывают миссис Неттлз и две служанки, вероятно напуганные сотрясающим стены громом. Хозяин взмахом услал их прочь. — Пастырь, я не понимаю, о чем вы…
— Я искал тебя, брат Брайтмен, — прервал его Иерусалим, обращаясь к актеру, — чтобы заключить уговор. Как я слышал, ты хочешь сразу после сожжения ведьмы, в тот самый вечер, показать публике свой спектакль. А я намерен тем же вечером, на пылающем поле битвы, донести до горожан послание свыше. Как великий знаток низменной человеческой природы, я понимаю, что заблудших грешников, охочих до презренной забавы, здесь найдется много больше, чем желающих услышать слово Божие, сколь бы ни был красноречив его носитель. Посему, как человек мирный и братолюбивый, я готов духовно обогатить твое представление. Скажем… я буду обращаться к толпе в каждом перерыве между сценами и к финалу достигну высот, кои, смею надеяться, так же возвысят нас всех.
Воцарилось потрясенное молчание. Наконец его прервал гневный голос Брайтмена:
— Это неслыханно! Я не знаю, кто вам это наплел, но мы отнюдь не собираемся играть спектакль в ночь сожжения ведьмы! Мы планируем показывать сцены моралите несколько вечеров подряд, начиная со следующего дня после казни!
— И кто же снабдил вас такими сведениями, пастырь? — поинтересовался Уинстон.
— Одна достойная жительница вашего города, — ответил Иерусалим. — Ранним утром ко мне пришла мадам Лукреция Воган. Она замыслила угостить собравшихся на месте казни хлебцами и пирогами и была счастлива преподнести мне образец оных.
Мэтью невольно подумал, что эта особа вполне могла ублажить распутного негодяя кое-чем еще, помимо выпечки.
— Более того, — продолжил Иерусалим, — по сему случаю мадам Воган придумала рецепт особенного хлеба и назвала его «ведьмоизбавительным караваем».
— Боже правый! — возмутился Мэтью, более не в силах сдерживаться. — Да вышвырните вы отсюда этого дурня!
— Слышу речь истинного прислужника демона! — тотчас откликнулся пастырь с глумливой ухмылкой. — Если бы твой судья хоть что-то смыслил в правосудии Божьем, он приготовил бы для тебя второй костер по соседству с ведьмой!
— Его судья… кое-что смыслит в Божьем правосудии, сэр, — донесся слабый, но решительный голос от двери гостиной.
Все головы повернулись на этот звук.
А там — о чудо! — стоял сам Айзек Темпл Вудворд, вернувшийся в этот мир из предсмертного сумрака.
— Господин судья! — вскричал Мэтью. — Вам же нельзя вставать с постели!
Он бросился к Вудворду, чтобы его поддержать, но судья остановил его, выставив вперед ладонь. Другой рукой он опирался о стену.
— Я вполне способен… вставать и передвигаться. Пожалуйста… отойди и дай мне перевести дух.
Вудворд смог не только встать с постели и спуститься по лестнице, он еще и облачился в светло-коричневые бриджи и чистую белую рубашку. Правда, он был без башмаков и с оголенными тощими икрами. Бледность его лица подчеркивали темно-лиловые впадины под глазами; череп также был молочно-белым, и на нем особенно ярко выделялись красные пигментные пятна. Щеки и подбородок покрывала седая щетина.
— Присядьте, прошу вас! Присядьте! — Бидвелл оправился от шока и подвинул кресло ближе к Вудворду.
— Благодарю… это очень кстати. Ваша лестница меня порядком вымотала.
Мэтью помог ему сесть в кресло, попутно обнаружив, что от лихорадочного жара не осталось и следа, хотя от судьи по-прежнему исходил нездоровый сладковато-кислый запах.
— Это и вправду потрясающе! — сказал Джонстон. — Похоже, новое снадобье доктора оказалось действенным!
— Полагаю… вы правы, сэр. Доза этого эликсира… трижды в день… могла бы воскресить Лазаря.
— Хвала Господу! — Мэтью положил руку на плечо Вудворда. — Я бы ни за что не позволил вам встать с постели, если б только заподозрил, что вы на такое способны, но… это чудесно!
Судья накрыл руку Мэтью своей ладонью.
— Горло все еще болит. Как и грудь. Но… любое улучшение надо приветствовать. — Он прищурился, разглядываю двух незнакомых ему мужчин. — Извините, мы с вами встречались?
Бидвелл представил их друг другу. Но ни Брайтмен, ни Смайт не подошли пожать руку судье. Мэтью отметил, что оба лицедея жмутся к дальней стене гостиной.
— Немного вина, господин судья? — Не дожидаясь ответа, Бидвелл сунул бокал в руку Вудворда. — Мы все очень рады, что в болезни произошел перелом к лучшему!
— Я рад этому не меньше вашего, — прохрипел Вудворд и глотнул вина, однако не почувствовал никакого вкуса. Затем он повернулся к пастырю, и взгляд судьи посуровел. — Отвечая на ваши слова о Божьем правосудии, сэр… должен заметить, что Господь, безусловно, самый снисходительный судья… во всем мироздании… и милость Господня превосходит всякое воображение. Иначе Он бы давно уже призвал вас на свой суд ударом молнии.
Иерусалим напрягся, готовясь дать резкий ответ, но в последний момент решил от этого воздержаться и опустил голову.
— Смиренно приношу свои извинения за слова, которые могли вас расстроить, сэр. Я никоим образом не хотел оскорбить закон.
— А почему бы и нет? — поинтересовался Вудворд и сделал еще один глоток, вновь не почувствовав вкуса. — Ведь всех остальных в этой комнате вы уже оскорбили, не так ли?
— Э-э… прошу прощения, — подал голос Брайтмен, заметно нервничая. — Мы с Дэвидом должны вас покинуть. Не сочтите за грубость, господин судья. Мы бы охотно послушали рассказ о вашем противостоянии с ведьмой, но… поймите меня правильно… для актера горло — это главный рабочий инструмент. Потому если есть вероятность… подхватить болезнь, мы…
— Ох, я об этом и не подумал! — прервал его Вудворд. — Простите меня, пожалуйста. Конечно… вам нельзя рисковать здоровьем!
— Именно так, сэр. Ну что, Дэвид, идем? Мистер Бидвелл, спасибо за любезный прием и превосходный ужин.
Брайтмен спешил покинуть особняк из боязни заразиться и потерять голос, а Мэтью не терпелось узнать побольше о Линче — или Ланкастере, или как его там, — но момент был неподходящим для этого. Посему он решил завтра с утра первым делом отыскать Смайта и обо всем его подробно расспросить.
— Я иду с вами! — объявил Иерусалим лицедеям, чем поверг их в еще большее смятение. — Нам ведь надо согласовать наши планы, вы не забыли? Начнем со сцен моралите — сколько времени они займут? Мне важно знать это заранее, чтобы… скажем так… задать правильный ритм своему выступлению…
— Уф, до чего же хорошо… наконец-то выбраться из этой постели! — произнес Вудворд после того, как Бидвелл ушел провожать званых гостей и незваное ходячее бедствие вместе с ними. — Как поживаете, мистер Уинстон?
— Прекрасно, сэр. Не передать словами, как я рад видеть вас выздоравливающим.
— Спасибо. Скоро придет доктор Шилдс… чтобы дать мне третью часть ежедневной дозы. От этого снадобья у меня уже язык обуглился, зато теперь, слава Богу, я могу дышать.
— Должен сказать, что вы были у опасной черты. — Джонстон допил вино и поставил бокал на столик. — Если честно, вы эту черту далеко перешли. Вы еще не знаете, конечно же, но некоторые — очень многие — горожане уверены, что это миссис Ховарт навела на вас порчу из-за вынесенного приговора.
Вернулся Бидвелл, с порога услышавший последние слова учителя.
— Алан, я считаю неуместным говорить об этом сейчас! — сказал он.