— Что? Вы говорите о ведьме? — Смайт нервно улыбнулся. — Вы, должно быть, шутите!
— Отнюдь не шучу, — сказал Мэтью твердо.
— Но этого не может быть! У мистера Ланкастера, конечно, были свои странности, но ничего демонического за ним не водилось. Я допускаю, что его таланты, демонстрируемые избранной публике, могли кому-то показаться колдовством, но все это основывалось на вполне научных принципах.
— Ага. — Мэтью кивнул, и сердце его забилось быстрее. — Теперь мы приближаемся к сути, мистер Смайт. Так в чем заключались эти «таланты для избранной публики»?
— В манипуляции чужим сознанием, — ответил Смайт, и Мэтью с трудом удержался от победительной ухмылки. — Посредством магнетической силы мистер Ланкастер мог отдавать мысленные приказы отдельным людям из зала, что-нибудь им внушая, заставляя их выполнять определенные действия или произносить слова, которые… не всегда годились для детских глаз и ушей. Должен признаться: я неоднократно тайком проникал за ширмы, чтобы посмотреть на это действо, и вправду очень занимательное. Помнится, он заставлял людей верить, что день — это ночь, и они начинали раздеваться, чтобы лечь в постель. Одной женщине он внушил, будто та замерзает при снежной буре — и это в середине июля. Мне особо запомнился случай, когда он заставил мужчину поверить в то, что он угодил ногами в муравейник, и бедняга начал уморительно подпрыгивать и вопить от мнимых муравьиных укусов. Прочие зрители надрывались от хохота, но этот человек не слышал ни единого смешка, пока мистер Ланкастер его не разбудил.
— Разбудил? Так эти люди некоторым образом погружались в сон?
— Это было состояние, похожее на сон, однако они реагировали на команды. Чтобы ввести их в это состояние, мистер Ланкастер использовал разные предметы: фонарь, свечу или монетку. Любой предмет, с помощью которого можно было удерживать их внимание. Потом он их как бы убаюкивал и подчинял себе голосом… Хоть раз услышав этот голос, ты его уже никогда не забудешь. Я бы сам мог поддаться его магнетизму, если бы не знал заранее, как он это проделывает.
— Да, — сказал Мэтью, глядя мимо Смайта в сторону Фаунт-Ройала, — это я вполне могу понять. — Он снова повернулся к собеседнику. — Но почему это называется магнетизмом?
— Я имею лишь смутное представление, но это как-то связано с тем фактом, что все живые тела и все предметы содержат железо. Следовательно, опытный практик может задействовать любую вещь как инструмент для манипуляции людьми, поскольку железо есть в человеческом теле, крови и мозге. Отсюда и пошло название «магнетизм». Во всяком случае, так объяснял мне отец. — Смайт пожал плечами. — Считается, что это явление было впервые обнаружено еще древними египтянами и широко использовалось их жрецами.
Вот и попался сэр Хитрый Лис, подумал Мэтью.
— Я вижу, это для вас действительно очень важно, — сказал Смайт, на лице которого лежали солнечные пятна от лучей, пробившихся сквозь ветви и листву дуба.
— Так и есть. Жизненно важно.
— Что ж… как вы сказали, я уже не в Англии, и отец не имеет надо мной власти. Раз это для вас настолько важно, знайте… что секрет, доверенный мне отцом, связан с деятельностью мистера Ланкастера до его появления в нашем цирке. В молодости он был известен как своего рода целитель, якобы лечивший больных заговорами. Полагаю, он мог использовать для исцеления магнетизм. Очевидно, он с успехом применял свои навыки во время путешествия по Европе и привлек внимание одного немецкого вельможи, пожелавшего, чтобы мистер Ланкастер обучил магнетизерству его самого и его сына. И вот… учтите, что я лишь передаю вам отцовский рассказ, как он мне запомнился, и могу что-нибудь напутать.
— Я понимаю. Продолжайте, пожалуйста.
— Мистер Ланкастер не говорил по-немецки, но его хозяин немного знал английский. Так что были проблемы с переводом. Не знаю, повлияло ли это на конечный результат, но, по словам отца, мистер Ланкастер бежал из Германии после того, как их занятия печально отразились на вельможе и его сыне. Младший закололся отравленным кинжалом, а старший ополоумел. Полагаю, это свидетельствует о губительной силе магнетизма, попавшего не в те руки. Как бы то ни было, за голову мистера Ланкастера назначили награду, так что он спешно вернулся в Англию. Но после того случая он и сам стал другим человеком, опустившись до дрессировки крыс и магнетических трюков для узкого круга зрителей.
— Возможно, он старался не высовываться из опасения, что кто-нибудь до него доберется ради получения награды. — Мэтью кивнул собственным мыслям. — Да, это многое объясняет. Например, слова Гуда о том, что Дьявол никогда не появлялся перед местными голландцами и немцами. Вероятно, Ланкастер сторонился немцев, да и обращаться к ним мог только по-английски, а не на их родном языке.
— Кто такой Гуд? — озадаченно спросил Смайт. — Простите, я вас не понимаю.
— Виноват, это мысли вслух. — Мэтью был так возбужден, что не мог стоять на месте и начал расхаживать взад и вперед. — Вы не могли бы рассказать, когда и по какой причине Ланкастер покинул цирк?
— Этого я не знаю. Наша семья ушла оттуда раньше его.
— А! И с тех пор вы Ланкастера не видели?
— Нет. И в этот цирк мы возвращаться не собирались.
Мэтью уловил в его словах нотку горечи.
— Почему? Вашего отца уволили?
— Нет, дело было не так. Отец сам решил уйти. Он был против некоторых нововведений мистера Седархольма, владельца цирка. Мой отец, благослови его Господь, очень порядочный человек, и он выступил против включения в цирковую программу шоу уродов.
Мэтью резко прервал ходьбу.
— Уродов?
— Да. Сначала их было трое.
— Трое… — повторил Мэтью. — А можно узнать, как они выглядели?
— Там была здоровенная — величиной с барана — черная ящерица. Эту тварь привезли с какого-то острова в южных морях, и моя мать чуть не упала в обморок, когда впервые ее увидела.
— А второй, — подхватил Мэтью, у которого вмиг пересохло во рту, — не напоминал ли чертенка? Возможно, карлик с детским лицом и длинными белыми волосами?
— Да, именно так. Но откуда… откуда вы знаете? — Теперь Смайт был действительно обескуражен.
— А третьим, — продолжил Мэтью, — было некое… противоестественное существо?
— Как раз из-за этого третьего мой отец и решил паковать пожитки. Это был гермафродит с женской грудью и… мужскими причиндалами. Мой отец говорил, что даже Сатану покоробило бы при виде такого надругательства над природой.
— Вашему отцу, мистер Смайт, было бы интересно узнать, что теперь их уродствам нашлось применение в Фаунт-Ройале, на радость и во благо Сатане. Ну все, теперь он попался! Попался!
Не сдержавшись, Мэтью ударил кулаком по ладони; глаза его загорелись охотничьим азартом. Но он поспешил обуздать свой порыв, заметив, что Смайт попятился и глядит на него с опаской, как будто имеет дело с безумцем.
— У меня к вам просьба, — сказал Мэтью. — Опять же, это крайне важно. Мне известно, где живет Ланкастер. Это недалеко отсюда, в самом конце улицы. Не могли бы вы пойти туда со мной — прямо сейчас, — посмотреть ему в лицо и подтвердить его настоящую личность?
— Но я и так уже все вам сказал. Я видел его глаза, которые невозможно забыть, как и его голос. Это он.
— Да, но я прошу вас опознать его в моем присутствии.
Помимо этого, Мэтью хотел, чтобы Ланкастер как можно скорее узнал, что клинок правосудия уже пронзил его мерзостный, извращенный замысел, для верности пару раз провернувшись в ране.
— Однако… у меня здесь дела. Может, сходим туда ближе к вечеру?
— Нет, сейчас, — сказал Мэтью, правильно истолковав настороженный взгляд Смайта. — Как представитель судебной власти, должен вас уведомить, что опознание является официальной процедурой. Полномочия, данные мне мировым судьей Вудвордом, позволяют принудить вас к этому.
Это была откровенная ложь, но у Мэтью не оставалось времени на дальнейшие разъяснения и уговоры.
Видимо, Смайт хорошо усвоил уроки своего добропорядочного родителя, ибо он сразу же сказал:
— Принуждать меня не потребуется, сэр. Если это законная процедура, я буду рад помочь.
Засим Мэтью и Смайт зашагали по улице Усердия — первый в понятной спешке, а второй со вполне объяснимой сдержанностью — к дому человека, ранее известного под именем Гвинетт Линч. Когда они достигли места предстоящей казни, Смайт чуть задержался, чтобы со смесью страха и любопытства осмотреть столб и заготовленные дрова. Около второй кучи стояла запряженная волами повозка, и двое мужчин — одним из которых был здоровяк мистер Грин — сгружали с нее новую партию топлива для сожжения ведьмы.
«Давайте трудитесь, — подумал Мэтью. — Растрачивайте впустую свои силы и время, ибо еще до конца этого дня одной ночной птицей в клетке станет меньше, а ее место займет некий стервятник!»
Впереди показалась хижина.
— Боже мой! — изумился Смайт. — Это здесь живет мистер Ланкастер?!
— Мистер Ланкастер живет внутри, — ответил Мэтью, еще ускоряя шаг. — А снаружи это дом крысолова Линча.
Мэтью ощутил первый укол разочарования, не увидев дыма над трубой, — правда, время завтрака давно уже миновало. Но и закрытые ставни на всех окнах намекали на отсутствие хозяина. Мэтью выругался про себя, поскольку он рассчитывал должным образом провести опознание и сразу после того вместе со Смайтом отправиться к Бидвеллу. Ему пришло в голову, что, если Ланкастер все же находится внутри, спрятавшись от света, как кухонный таракан, он может взъяриться на визитеров, а у них нет никакого оружия для самозащиты. Пожалуй, стоило позвать мистера Грина. Но затем его посетило еще одно, ужасное предположение.
А вдруг Ланкастер, понимая, что его скоро разоблачат, сбежал из Фаунт-Ройала? Времени на побег у него было предостаточно. Но как бы он выехал за ворота после захода солнца? Такого здесь еще не бывало. Мог ли страж его выпустить, не уведомив Бидвелла? Или же Ланкастер успел оседлать коня и отбыть вчера еще до наступления сумерек?