— Дивный образ на сон грядущий, миссис Неттлз. А сейчас я должен вас покинуть, поскольку мой завтрашний день будет полон забот.
Он взял свой фонарь и пошел к двери, стараясь легче наступать на половицы.
— Минутку, — сказала она и уставилась в пол, двигая желваками. — Если вы сами об этом еще не додумались… кое-что из одежды и прочего можно взять в ее доме. Скорее всего, ее вещи до сих пор на месте. А если вам нужна пара сапог про запас… я могу с этим подсобить.
— Буду благодарен за любую помощь.
Она быстро взглянула на Мэтью:
— Ложитесь спать, а утром хорошенько обмозгуйте это заново. Слышите?
— Да. Благодарю вас.
— Бранить меня за это надо, а благодарить стоило бы, если бы я сковородкой вышибла всю дурь из вашей головы!
— Это наводит на мысль о завтраке. Вас не затруднит разбудить меня в шесть утра? И приготовить двойную порцию бекона?
— Да, — сказала она хмуро, — сэр.
Мэтью покинул кабинет и вернулся в свою спальню. Залез в постель, погасил фонарь и растянулся на спине. Он слышал, как миссис Неттлз прошла по коридору до спальни Бидвелла и тихо открыла дверь. Возникла пауза, и Мэтью представил себе, как экономка, подняв фонарь, глядит на своего спящего полубезумного хозяина. Затем ее шаги проследовали в обратном направлении и вниз по лестнице, после чего все стихло.
У него оставалось на сон менее четырех часов, и надо было ими воспользоваться. Завтра предстояло много дел, в большинстве своем не только противозаконных, но и крайне опасных.
Как утащить ключ у Грина? Что-то должно придуматься. Во всяком случае, он на это надеялся. Компас был жизненно необходим. А также одежда и подходящая обувь для Рейчел. Потом надо будет запастись провизией — предпочтительно вяленой говядиной, но не слишком сильно просоленной, иначе потребуется больше воды. Еще надо написать письмо судье, и эта задача, пожалуй, будет сложнее всех прочих.
— Господи, — прошептал он, — что же такое я затеял?
Как минимум сто сорок миль. Пешком. Через жестокие и коварные земли, пусть даже следуя наименее рискованным маршрутом, если верить давным-давно умершему картографу. До самой Флориды, где он выпустит на волю свою ночную птицу. А потом обратно, в одиночку?
Миссис Неттлз была права. Он ни черта не смыслил в рыбалке.
Но ведь когда-то он исхитрился выжить в гавани Манхэттена, четыре месяца сражаясь за жалкие крохи еды, воруя и копаясь в мусоре трущобных дебрей. Он перенес все тяготы и лишения, потому что иначе было нельзя. То же касалось и пешего перехода с магистром от трактира Шоукомба до города — под дождем через лес по раскисшей земле. Он заставлял судью идти вперед, когда Вудворд уже хотел все бросить и сесть в жидкую грязь. Мэтью сделал это, потому что иначе было нельзя.
Двое детей добрались почти до самой Флориды. Они прошли бы весь путь, если бы брат не сломал ногу.
Значит, это возможно. Это просто не может быть невозможным. Таков единственный ответ.
Но оставался вопрос, который никак не шел из головы и не давал уснуть: «Что же такое я затеял?»
Он перевернулся на бок и принял позу младенца в материнской утробе перед тем, как он будет извергнут оттуда в суровую реальность этой жизни. Он был напуган до мозга тех самых костей, которым миссис Неттлз предрекла участь быть разгрызенными в звериной берлоге. Он был напуган, и горячие слезы страха жгли глаза, но он смахивал их до того, как они потекут по щекам. Он не был заступником, не был следопытом, не был рыбаком.
Но он, видит Бог, умел выживать и должен был сделать так, чтобы выжила и Рейчел.
Он сможет. Сможет. Сможет. Сможет. Сможет.
Мэтью повторил это сотню раз, но восход солнца и крик первого петуха застали его не менее испуганным, чем он был в безжалостной темноте.
Глава тридцать шестая
— Что с тобой? Скажи мне честно.
Мэтью смотрел из открытого окна в спальне судьи на залитые солнцем крыши и на блики, играющие в голубой воде озера. Была уже вторая половина дня, и в отдалении очередной фургон выезжал за городские ворота. С утра Мэтью наблюдал почти беспрерывное отбытие фургонов и воловьих упряжек, под скрип колес и топот копыт поднимавших желтое пылевое марево, которое не успевало рассеиваться и застилало ворота, как несмываемое позорное пятно. Роберт Бидвелл являл собой печальное зрелище: в пыльном парике, с не заправленной в штаны рубашкой, он стоял посреди улицы Гармонии, умоляя жителей не покидать город. В конечном счете Уинстон и Джонстон отвели его в таверну Ван Ганди, хотя по воскресеньям та обычно была закрыта. Впрочем, сам Ван Ганди еще ранее собрал вещички — включая свою гадкозвучную лютню — и покинул Фаунт-Ройал. Мэтью предположил, что в таверне осталось некоторое количество пойла, которым Бидвелл попытается залить свое горе в предчувствии катастрофы.
На взгляд Мэтью, после рассвета отсюда уехали никак не менее шестидесяти человек. Конечно, ближе к середине дня число отъезжающих сократилось из опасения провести ночь в лесу между Фаунт-Ройалом и Чарльз-Тауном, однако находились и те, кто предпочитал риск ночного путешествия перспективе провести еще одну ночь в этом ведьмовском притоне. А завтра с восходом солнца следовало ожидать нового потока беглецов, даже несмотря на предстоящую в это утро казнь Рейчел, ибо хитроумно составленное заявление на двери Ланкастера давало понять, что любой из ваших соседей может быть тайным слугой Сатаны.
В это воскресенье церковь стояла пустой, зато лагерь Исхода Иерусалима заполнился перепуганными горожанами. Нынче пастырь наверняка рассчитывал сорвать жирный куш. Его трубный глас вздымался и опадал подобно штормовым волнам, и вместе с ним вздымались и опадали истошные вопли и визг захлебывающейся от ужаса паствы.
— Мэтью, что с тобой такое? — вновь спросил с постели Вудворд.
— Просто задумался, — сказал Мэтью. — О том, что… даже при ярком солнце и чистом голубом небе… этот день слишком мрачен и хмур.
С этими словами он затворил ставни, которые открыл всего-то пару минут назад, и вернулся на стул рядом с кроватью больного.
— В городе что-то… — Все еще слабый голос Вудворда сорвался. Его снова мучили боли в горле и в костях, но он не хотел накануне казни ведьмы заводить разговор еще и об этих беспокоящих симптомах. — В городе что-то происходит? У меня заложены уши, но… кажется, я слышал скрип колес… и какой-то галдеж.
— Некоторые жители решили уехать из города, — пояснил Мэтью намеренно небрежным тоном. — Подозреваю, что это связано с предстоящим сожжением. Вышла неприятная сцена, когда мистер Бидвелл встал посреди улицы и попытался их отговорить.
— Ему это удалось?
— Нет, сэр.
— А-а-а. Бедняга. Я ему сочувствую, Мэтью. — Вудворд откинулся на подушку. — Он сделал все, что было в его силах… но Дьявол также сил не пожалел.
— Да, сэр, согласен с вами.
Вудворд повернул голову, чтобы лучше видеть лицо своего секретаря.
— Я знаю, у нас были разногласия… в последнее время. Сожалею о резких словах, которые были произнесены.
— Как и я.
— Я также понимаю… твои чувства сейчас. Уныние и отчаяние. Потому что ты продолжаешь верить в ее невиновность. Я прав?
— Да, сэр.
— Могу ли я… сказать или сделать что-то способное тебя переубедить?
Мэтью слабо улыбнулся:
— А я могу ли переубедить вас, что-то сказав или сделав?
— Нет, — твердо сказал Вудворд. — И я боюсь, что… мы никогда не сойдемся во мнении на сей счет.
Он страдальчески вздохнул.
— Ты, конечно, не согласишься… но я прошу… отодвинуть в сторону эмоции и рассмотреть факты, как поступил я. Я вынес приговор… на основании этих фактов, и ничего более. Не принимая во внимание физическую привлекательность обвиняемой… ее умение извращать смысл слов… или ее лукавый ум. Только факты, Мэтью. У меня не было выбора… кроме как признать ее виновной и приговорить к такой казни. Неужели ты не понимаешь?
Мэтью промолчал, созерцая свои сложенные на коленях руки.
— Никто никогда не говорил мне, — тихо продолжил Вудворд, — что быть судьей легко. На самом деле… мой наставник предупреждал, что это огромная тяжесть, как мантия из свинца, надев которую однажды потом уже не сбросишь. Впоследствии я убедился, что это вдвойне справедливо. Я всегда старался судить честно, я старался судить правильно. Что еще я мог сделать?
— Больше ничего, — сказал Мэтью.
— А! Тогда, вероятно… мы еще сможем найти общий язык. Ты станешь гораздо лучше понимать эти вещи… когда взвалишь на себя тяжкую мантию судейства.
— Не думаю, что это когда-нибудь произойдет, — выпалил Мэтью с излишней поспешностью.
— Это ты сейчас так говоришь… точнее, так говорят твои молодость и отчаяние. Твое оскорбленное чувство справедливости. Сейчас ты видишь темную сторону Луны, Мэтью. В казни осужденного… нет ничего радостного, каким бы тяжким ни было преступление. — Вудворд закрыл глаза, чувствуя, что силы его покидают. — Зато какую радость… какое облегчение испытываешь… выяснив правду и отпуская на волю невиновного. Одно это… уже стоит того, чтобы нести на плечах такой груз. Ты поймешь это… когда-нибудь, дай-то Бог.
Стук в дверь возвестил о посетителе.
— Кто там? — спросил Мэтью.
Дверь открылась. На пороге стоял доктор Шилдс с медицинской сумкой в руке. Со времени убийства Николаса Пейна доктор выглядел все таким же бледным и осунувшимся, каким Мэтью застал его в лечебнице. Складывалось впечатление, что с той самой поры Шилдс таскал на плечах собственную свинцовую мантию. Его лицо блестело от пота, покрасневшие глаза слезились в глубоких впадинах за стеклами очков.
— Простите, если помешал, — сказал он. — Я принес очередную порцию микстуры для судьи.
— Входите, доктор, входите! — Вудворд принял сидячее положение, готовясь к приему укрепляющего средства.
Мэтью встал со стула и отошел в сторону, уступая место у постели. Этим утром он еще раз — как и накануне — предупредил Шилдса, чтобы тот не упоминал о последних событиях в Фаунт-Ройале, притом что благоразумный доктор не стал бы этого делать и без предупреждений. Он согласился с Мэтью, что — хотя судья с виду несколько окреп — пока еще не стоило напрягать его дурными известиями.