Наупаупэ взял в руки глиняный горшочек.
— Сейчас ты увидишь дары духа воды.
Он направился вглубь хижины, светя дрожащим масляным огоньком, и Мэтью последовал за ним.
Но и здесь ничего не было. Кроме одной вещи. На полу стояла чаша побольше, наполненная мутной жижей. Наупаупэ опустил туда руку, в которой держал жемчужину, и вынул ее уже вместе с зачерпнутой грязью.
— Это знак почтения духу воды, — пояснил он и подошел к дальней стене. В отличие от других стен из неотесанных сосновых бревен, эта была покрыта толстым слоем засохшего ила из озера.
Наупаупэ приложил к этой стене грязную ладонь вместе с жемчужиной и загладил это место.
— Теперь я должен обратиться к духу, — сказал он и продолжил на своем языке, тихо и нараспев: — Па не са нехра каи ке пану. Ке на пе пе кайру.
Напевая, он водил огоньком вдоль стены.
Сначала вспыхнул красный отблеск, потом синий.
Затем… снова красный… золотой… еще золотой, еще с дюжину золотых… серебряный… пурпурный и…
…беззвучный взрыв красок расплеснулся по всей стене вместе с качающимся туда-сюда пламенем: изумрудно-зеленые, рубиново-красные, сапфирово-синие… и золотые, золотые, тысячу раз золотые отблески…
Мэтью охнул, чувствуя, как встают дыбом волосы на загривке.
Эта стена была настоящей сокровищницей.
Пиратский клад. Сотни драгоценных камней — небесно-голубых, темно-зеленых, светло-янтарных, прозрачно-бесцветных, — а также золотых и серебряных монет в количестве, способном вскружить голову и вызвать обильное слюнотечение даже у настоящего короля Франз-Эвропэ. И это при том, что Мэтью увидел только верхний слой. В целом же наслоение ила было не менее четырех дюймов в толщину при ширине и высоте в четыре и шесть футов соответственно.
Так вот куда все это кануло. В грязевую стену этой хижины в этой деревушке среди этого дремучего леса. То ли ему померещилось, то ли он вправду услышал голоса Бога и Дьявола, хохочущие в унисон.
Теперь все стало ясно. Любые предметы, попадавшие в источник Фаунт-Ройала, уносились течением подземной реки. Конечно, они далеко не сразу попадали сюда. На все нужно время. Возможно, вход в эту реку — где-то в глубинах бидвелловского источника — был диаметром всего лишь с блюдо Лукреции Воган. Если какой-нибудь пират промерял водоем перед затоплением драгоценностей и монет, он обнаружил дно в сорока футах, но его лот не наткнулся на небольшое отверстие, через которое воды источника вливались в подземный поток. Возможно, сила течения варьировалась в зависимости от сезонов или была подвержена влиянию луны, как океанские приливы. В любом случае этот пират — может статься, большой дока по части ограбления всего, что плавает на водной поверхности, но не мастак по части затопления награбленного под ней, — умудрился выбрать хранилище с капитально прохудившимся дном.
Мэтью, как зачарованный, приблизился к этой стене.
— Се на кайра па па кэйру, — напевал Наупаупэ, плавно поводя светильником вдоль стены, отвечавшей на эти движения вспышками отраженного света.
Чуть погодя Мэтью заметил, что в слое засохшего ила попадаются и осколки посуды, а также золотые цепочки, серебряные ложки и тому подобное. В одном месте из стены выпирала золоченая рукоять кинжала, в другом — треснувший циферблат часов.
Вполне логично, что блюдо Лукреции Воган было передано лекарю — как некая волшебная целительная принадлежность, посланная духом воды. По крайней мере, оно было украшено росписью, в которой туземцы вполне могли распознать изображение человеческого органа.
— На пе гуида на пе кайда, — пропел Наупаупэ и, похоже, на этом завершил свой обряд, теперь уже поднеся светильник к лицу Мэтью.
— Это солнце… — начал Мэтью, но у него вдруг пропал голос, и пришлось начать снова. — Это солнце мужества — ты сказал, что бледная рыбина украл одно из них?
— Да, и убил человека, которому оно было даровано.
— Могу я узнать, почему оно было ему даровано?
— Как награда, — сказал Наупаупэ, — за мужественный поступок. Он спас другого человека, раненного большим клыкастым пекари, а потом убил пекари. Традицию таких награждений начал мой отец. А с бледной рыбой у нас были счеты задолго до этого. Он сманивал моих людей на дурные пути, ослаблял их разум крепким питьем и заставлял служить ему, как обычно служат собаки. Ему давно пора было сгинуть.
— Понятно, — сказал Мэтью, вспоминая рассказ Шоукомба о том, как он использовал труд индейцев при строительстве своего дома.
И понял он не только это. Он увидел общую картину в завершенном виде, где все частички мозаики заняли правильные места.
— Наупаупэ, — сказал Мэтью, — я и моя… э-э… женщина должны уйти отсюда. Сегодня же. Нам надо вернуться туда, откуда мы пришли. Ты знаешь деревню на берегу моря?
— Конечно знаю. Мы наблюдаем за ней все время. — На лице вождя появилось озабоченное выражение. — Но, Сразивший Демона, ты никак не можешь уйти сегодня! Ты еще слишком слаб для такого дальнего похода. И ты еще должен рассказать мне все, что знаешь про Франз-Эвропэ, а я этим вечером устраиваю праздник в твою честь. С плясками и пиршеством. Мы уже отрезали голову демона, чтобы ты взял ее с собой.
— Все это хорошо… но я…
— Завтра утром ты сможешь уйти, если не передумаешь. Но сегодня мы празднуем, прославляя твое мужество и радуясь смерти этого зверя. — Он снова направил свет на стену. — Вот, Сразивший Демона! Здесь есть дар для тебя, как положено. Выбери то, что сияет достаточно сильно, чтобы притянуть твою руку.
«Ну и дела!» — подумал Мэтью. Наупаупэ даже не подозревал — и не дай ему Бог когда-нибудь это заподозрить, — что во внешнем, цивилизованном мире нашлось бы немало людей, готовых продраться сквозь любую чащу до их селения и стереть его с лица земли всего лишь за один квадратный фут грязи с этой стены.
Но сейчас ему был предложен дар фантастической ценности, и рука Мэтью сама потянулась к этой вещи.
Глава сорок первая
Когда солнце склонилось к горизонту и на улицы легли синие вечерние тени, Фаунт-Ройал забылся снами о том, что могло бы быть, если бы не…
Эти сны были предвестниками смерти. Зияли пустотой окна домов, зияли пустотой двери амбаров. На покосившемся шесте посреди незасеянного поля поникло пугало, а на его плечах преспокойно сидела парочка черных дроздов. Валявшуюся посреди улицы Гармонии соломенную шляпу окончательно привели в негодность колеса фургонов. Главные ворота стояли нараспашку, а запорное бревно было отброшено в грязь на обочине последним из проехавших здесь семейств. А из примерно трех десятков жителей, которые еще не успели покинуть умирающую мечту Фаунт-Ройала, никому не достало душевных сил привести ворота в порядок. Конечно, это казалось безумием — оставлять открытыми ворота, через которые в любую минуту могли ворваться невесть какие орды дикарей, охочих до скальпов, грабежей и насилия.
Но, сказать по правде, куда более страшным представлялось зло, затаившееся внутри самого Фаунт-Ройала, и в этом случае запертые ворота были бы равнозначны пребыванию в закрытой темной комнате вместе с незримым чудовищем, которое уже дышит вам в шею.
Теперь все было ясно. Местным людям абсолютно все было совершенно ясно.
Ведьма сбежала при помощи околдованного ею любовника. Да, того самого юнца! Вы его знаете! Этот писарь попал под ее дьявольские чары — попал прямиком в адское пекло, говорю вам! Он как-то смог одолеть мистера Грина и вытащил ведьму из тюрьмы. А потом сбежал вместе с ней. В дикие дебри, где у Сатаны есть своя деревня. Да, сатанинская деревня, я слыхал об этом от Соломона Стайлза, а он видел ее своими глазами. Вы могли бы сами его расспросить, да только он уже смылся из города, от греха подальше. Вот его история — только берегите свои души, когда ее слушаете. Сатана построил деревню в глубине леса, и все дома там из колючего терна. Поля у них засеяны адским пламенем, а урожай с этих полей — коварнейшая из всех отрав. Вы знаете, что судья снова разболелся? Да, так оно и есть. Теперь он, почитай, уже при смерти. Одной ногой в могиле. И вот что я слыхал: какая-то нечисть — ведьма или колдун — завелась в самом особняке и опаивает судью чаем с сатанинской отравой! Так что следите за тем, что вы пьете! Или же… ох, только что пришло в голову… даже думать об этом страшно… или же это не чай отравлен, а сама вода? Быть может… Сатана задумал… проклясть и отравить сам источник… и тогда выходит, что все мы скоро помрем в корчах на своих кроватях? Горе нам… горе нам…
В теплых вечерних сумерках подул свежий бриз. Он покрыл рябью поверхность озерца и приласкал крыши темных домов. Он прогулялся по улице Усердия, на которой — по клятвенным заверениям тамошних жителей — недавно видели призрак Гвинетта Линча с разорванным горлом и с крысобойной острогой в руке, быстро двигавшийся от дома к дому и жутким криком возвещавший, что ведьмы Фаунт-Ройала проголодались и жаждут новых душ… больше душ…
Ветерок поднял пыль на улице Гармонии и понес маленький пылевой вихрь на кладбище, где также якобы видели темную фигуру, которая бродила среди могил и, щелкая костяшками счетов, суммировала количество смертей. Ветерок с шепотом заскользил вдоль улицы Правды, мимо окаянной тюрьмы и того самого дома — ведьмовского логова, — где всякий имеющий смелость приблизиться мог бы услышать звуки инфернального веселья и цоканье дьявольских когтей по половицам.
Да, теперь все окончательно прояснилось, и горожане ответили на это прояснение повальным бегством отсюда куда глаза глядят. Дом Сета Хэзелтона был пуст, как и его сарай, как и его кузница. Очаг в доме Воганов еще хранил аромат выпечки, но единственным движением в этом покинутом жилище была суетливая возня ос. В лечебнице громоздились мешки и коробки, подготовленные к отъезду; разнокалиберные флаконы и бутыли, переложенные ватой, ждали…
Просто ждали.
Уехали уже почти все. Немногие самые стойкие остались либо из личной преданности Роберту Бидвеллу, либо из необходимости чинить свои фургоны, непригодные к дальней поездке, либо — самый редкий из случаев — потому что не знали, куда податься, и тешили себя иллюзия