— Есть ли какая-то мораль в этих ваших излияниях, сэр?
— О, безусловно, есть! — Джонстон широко ухмыльнулся. Окровавленные губы и блеск в глазах придавали ему безумный вид. — Нет слов, достаточно грубых, и выражений, достаточно извращенных, чтобы описать Ньюгейтскую тюрьму, но я хочу дать вам понятие об обстоятельствах, в которых я очутился. Тамошние дни были ужасными… но потом наступали ночи! О, это благостное погружение во тьму! Я чувствую это даже сейчас! Прислушайтесь! — прошептал он. — Вы их слышите? Они зашевелились. Они сползают со своих тюфяков и крадутся в кромешном мраке. Слышите? Скрип лежака вон там — а теперь там, и где-то еще! Слушайте… кто-то зарыдал? Кто-то взывает к Господу… но отвечает всегда Дьявол.
Дикая ухмылка Джонстона исчезла.
— Пусть это место было ужасным, — сказал Мэтью, — но вы там все-таки выжили.
— В самом деле? — спросил Джонстон, и этот вопрос повис в воздухе. Он встал и скривился, перенося вес на только что избавленную от бандажа ногу. — Эти фокусы с коленом мне даром не прошли, увы… Да, я выжил в Ньюгейте, потому что догадался предложить собранному там зверью новое развлечение, помимо кровавых расправ. Я начал развлекать их пьесами. Точнее, сценами из пьес. Я играл все роли, меняя голоса и диалекты. То, что не мог вспомнить, домысливал по ходу представления. Они никогда не замечали подмены текста, — впрочем, им было все равно. Особенно их веселили сцены, в которых выставлялись в смешном или глупом виде судейские чиновники, но таких сцен в нашем репертуаре было всего ничего, и тогда я начал сам их выдумывать или просто импровизировать. И неожиданно я сделался очень популярным. Стал этакой жемчужиной среди отбросов.
Джонстон стоял, обеими руками опираясь на трость. Было ясно, что он — в своем амплуа — вновь занял авансцену и завладел вниманием публики.
— Мне удалось добиться покровительства одного очень сильного и очень злобного типа по прозвищу Мясоруб, поскольку он… э-э… избавился от тела своей жены, покромсав его на фарш мясорубочным ножом. И вот — представьте только! — он оказался завзятым театралом! Мой статус разом повысился до «главного лицедея при тюремном короле», и уже никто не смел причинить мне вред.
Теперь, как и следовало ожидать, Джонстон сделал полуоборот на месте, чтобы видеть лица всех присутствующих. Или, скорее, чтобы они могли видеть смену выражений на лице актера.
— Незадолго до окончания моего срока, — продолжил он, — я свел знакомство с одним человеком. Он был примерно моих лет, хотя выглядел намного старше. К тому же он был болен. Кашлял кровью. Стоит ли говорить, что больной человек в Ньюгейте — это все равно что еще теплые потроха для голодных волков. Впрочем, зрелище было по-своему поучительным. Его избивали не только потому, что он был легкой добычей, но и ради предосторожности: они хотели прикончить его до того, как заразятся и заболеют сами. Уверяю вас, в Ньюгейте вы очень многое сможете узнать о человеческой природе, если проведете там хотя бы одну ночь, просто из интереса.
— А я уверен, что такие вещи можно постичь и в менее опасных университетах, — сказал Мэтью.
— Да, но нигде вы не познаете это так быстро, как в Ньюгейте. — На его лице мелькнула улыбка. — И эти уроки усваиваются накрепко. Но вернемся к этому больному человеку. Он понимал, какую власть имеет Мясоруб в нашей маленькой тюремной общине, однако Мясоруб… да ему было проще убить человека, чтобы не слушать его жалобы. И вот этот забитый бедолага обратился ко мне, как к джентльмену, с просьбой о заступничестве. Он и сам был достаточно образованным человеком — когда-то давно занимался антиквариатом в Лондоне. Он попросил у меня защиты от дальнейших избиений и прочих издевательств… в обмен на очень ценную информацию об одном источнике по ту сторону Атлантики.
— Ага, — сказал Мэтью, — он знал о кладе.
— Не только знал, но и помогал его спрятать. Он был в команде того пиратского корабля. Да, он рассказал мне все, с увлекательными подробностями. По его словам, ранее он ни единой душе об этом не обмолвился, надеясь когда-нибудь вернуться туда за кладом. Когда-нибудь, сказал он. А мне предложил стать его партнером и разделить с ним добычу, если я спасу его жизнь в тюрьме. Он рассказал, что глубина источника достигает сорока футов и что сокровища были спущены на дно в плетеных корзинах и джутовых мешках… Короче, он рассказал достаточно, чтобы заронить идею морского путешествия в сознание голодного бывшего актера, не имеющего ни перспектив, ни родни, ни веры в то соломенное чучело, которое вы называете Богом.
Джонстон вновь продемонстрировал тонкую, как лезвие ножа, улыбку.
— Этот человек… этот моряк… рассказал о сильном шторме и крушении их корабля. Вместе с ним спаслись и добрались до ближайшего острова только пять или шесть человек. Пираты есть пираты, и — за отсутствием ножей и пистолетов — в ход, я думаю, пошли камни или кокосовые орехи. В конце концов последний выживший подал сигнал дымом костра проходившему мимо английскому фрегату. — Джонстон пожал плечами. — Что я терял, если бы прибыл сюда и все проверил на месте? Ах да… он еще подарил мне золотые карманные часы, которые прятал в тюфяке. На часах было выгравировано его имя: Алан Джонстон.
— А как тебя зовут на самом деле? — спросил Бидвелл.
— Юлий Цезарь. Уильям Шекспир. Лорд Фигли-Мигли. Выбирайте любое из этих имен, какая разница?
— А что произошло с настоящим Аланом Джонстоном? — спросил Мэтью, хотя уже догадывался о его судьбе. Одновременно ему пришло в голову, что плетеные корзины и джутовые мешки вполне могли прийтись по вкусу водным черепахам, питающимся тростником.
— Избиения прекратились. Мне нужно было доказать ему свою полезность. Так что он прожил еще какое-то время. Однако болезнь его не отпускала. Так и так он был не жилец на этом свете. Я сумел вытянуть из него широту и долготу этого источника… на что ушло около месяца, поскольку я не хотел отпугнуть его слишком настойчивыми расспросами. И в ту же самую ночь кто-то донес Мясорубу… кто-то проскользнувший маленькой тенью… донес, что больной кашляет кровью в углу… а это было уже опасно для каждого из нас. Такая зараза могла выкосить всю нашу теплую и дружную компанию. И вот поутру мой партнер отправился в последний путь, одинокий и никем не оплаканный.
— Клянусь Богом, — тихо произнес Мэтью, которого мутило от отвращения, — теперь я не удивляюсь тому, что вы придумали эту ведьмовскую интригу. Вы с Сатаной на короткой ноге, не так ли?
Джонстон — то есть человек, так себя именовавший, — выдал негромкий смешок. Потом запрокинул голову, сверкнув глазами, и расхохотался громче.
За этим последовал едва слышный щелчок.
Внезапно — с быстротой, которая изобличила его ложь насчет затекшей ноги, — Джонстон ринулся вперед и приставил к горлу Мэтью острие пятидюймового клинка, до того скрытого внутри трости.
— Ни с места! — прошипел Джонстон, впиваясь взглядом в глаза Мэтью. Бидвелл еще ранее поднялся со стула, а теперь также встали Уинстон и доктор Шилдс. — Замрите все!
Грин с пистолетом в руке шагнул через порог. Джонстон схватил Мэтью за ворот рубашки и развернул его так, чтобы самому оказаться спиной к стене, прикрываясь его телом от пули, если Грин погорячится и выстрелит.
— Даже не пытайся! — предупредил Джонстон таким тоном, словно урезонивал маленького шалуна. — Стой где стоишь, Грин!
Рыжебородый великан остановился. Острие упиралось в кожу, грозя в любой момент вонзиться глубже. Хотя Мэтью порядком струхнул, ему удалось сохранить внешнее спокойствие.
— Это вам никак не поможет, — сказал он.
— Можно подумать, мне больше помогут тюремное заключение и растяжка шеи в петле!
Его лицо покрылось потом, на виске быстро пульсировала вена, ноздри и верхняя губа все еще были в крови.
— Нет, этого я допустить не могу. Только не тюрьма. — Он категорически покачал головой. — Мне хватило одного сезона в аду.
— У вас нет выбора, сэр. Как я сказал, это вам не…
— Бидвелл! — рявкнул Джонстон. — Подготовьте фургон! Сейчас же! Грин, возьми пистолет за ствол. Теперь иди сюда… медленно… и протяни его мне.
— Джентльмены, — сказал Мэтью, — не слушайтесь его.
— Я держу нож у твоего горла. Чувствуешь? — Он слегка усилил нажим. — Ну и как? Хочешь более острых ощущений?
— Мистер Грин, — сказал Мэтью, глядя в бешеные лисьи глаза. — Пожалуйста, займите удобную позицию и прицельтесь в голову мистера Джонстона.
— Господи, парень! — заорал Бидвелл. — Нет! Грин, он сошел с ума!
— Хватит корчить из себя героя, — жестко произнес Джонстон. — Ты расправил перышки, попетушился и задал мне взбучку. А теперь поберегись, потому что я намерен выйти отсюда через эту дверь! Никакая сила на земле не заставит меня вернуться в проклятущую тюрягу!
— Мне понятно ваше стремление избежать правосудия, сэр. Но у входной двери стоят на страже еще двое с топорами.
— Какие еще двое? Ты лжешь!
— Видите лампу на подоконнике? Мистер Бидвелл поместил ее туда в качестве сигнала, чтобы эти люди заняли условленную позицию.
— Назови их имена!
— Один — Хайрам Аберкромби, — сказал Бидвелл. — Второй — Малькольм Дженнингс.
— Ни один из этих болванов не попадет топором даже по голове лошади! Грин, я сказал, дай сюда пистолет!
— Оставайтесь на месте, мистер Грин, — сказал Мэтью.
— Мэтью! — подал голос Уинстон. — Не глупи!
— Пистолет в руке этого человека будет означать чью-то смерть. — Мэтью не сводил глаз с Джонстона. Между ищейкой и лисой завязался поединок характеров. — Одна пуля — одна смерть, поверьте.
— Дай мне пистолет! Я больше не буду это повторять и просто начну резать!
— Так это и есть орудие недавних убийств? — спросил Мэтью. — Оно самое? Вы раздобыли его в Чарльз-Тауне?
— Кончай свой сраный треп!
Джонстон вонзил кончик ножа сбоку в шею Мэтью. От боли тот чуть не рухнул на колени; к глазам подступили слезы. Мэтью сжал зубы, да и все его тело как будто сжалось в комок. Однако он не вскрикнул и вообще ничем не показал, что ему больно. Клинок вошел в тело лишь на долю дюйма, но этого было достаточно, чтоб