— Напиши ему любовное послание, если уж на то пошло! — пропыхтел Бидвелл.
— Благодарю вас, сэр, — сказал Мэтью. — А что до путешествия в одиночку, то я уверен в его полнейшей безопасности.
У него были основания полагать, что теперь, после гибели Шоукомба и Одноглаза, дороги в южных колониях стали уж точно не более опасными, чем улицы южного Манхэттена.
— Ах да, пока не забыл. Мистер Бидвелл, во всей этой истории остался еще один не до конца распутанный узел.
— Вы насчет доктора Шилдса? — Бидвелл смял в кулаке обрывки эскиза Джонстона. — Я еще не решил, как с ним поступить. И не торопите меня с этим решением!
— Я не о докторе Шилдсе, а о пожаре, уничтожившем школу, и о прочих поджогах.
— Что? — пролепетал Уинстон, бледнея.
— Очевидно, Джонстон к этому не причастен, — пояснил ему Мэтью. — Вскоре это понял бы и мистер Бидвелл, даже при всей его занятости другими делами. Я уверен, рано или поздно мистер Бидвелл начал бы задаваться вопросами — как ему, собственно, и положено.
— Вы правы! — согласился Бидвелл. — Интересно, кто этот сукин сын, пытавшийся сжечь мой город?
— Мысль об этих поджогах посетила меня рано утром, и я тут же отправился в дом Ланкастера. Там до сих пор полный разгром, как вы знаете. Кто-нибудь бывал там в последнее время?
— Да никто и на сотню шагов не приблизится к проклятому месту убийства!
— Так я и думал. Ладно хоть вынесли оттуда труп. И вот мне пришло в голову провести более тщательный обыск… в ходе которого я обнаружил под кучей мусора одно очень странное ведро. Вероятно, Джонстон не унес его вместе с другими уликами, поскольку внешне оно ничем не примечательно. Может, он подумал, что в нем крысиная приманка или что-нибудь в этом роде.
— И что там оказалось на самом деле?
— Точно сказать не берусь. Похоже на деготь. И воняет серой. Я решил оставить его там, где нашел… поскольку подозреваю, что это вещество может быть очень горючим или взрывоопасным. Неизвестно, что с ним случится при случайном ударе или встряске.
— Деготь? Серный запах? — Бидвелл с тревогой взглянул на Уинстона. — О Боже! Мне это совсем не нравится.
— Думаю, стоит сходить за этим ведром, — продолжил Мэтью. — Или пошлите туда мистера Уинстона проверить содержимое ведра, а потом… не знаю, закопать его где-нибудь или избавиться от него иным способом. Вы сможете при осмотре определить, что это такое, мистер Уинстон?
— Возможно, — ответил Уинстон несколько сдавленным голосом. — Впрочем, я могу прямо сейчас высказать одну догадку. Судя по вашему описанию, это вещество вполне может быть… так называемым адским огнем. Как вы считаете, мистер Бидвелл?
— Адский огонь?! Боже правый! — На сей раз Бидвелл не сдержался и начал бить кулаком по столу. — Так вот кто поджигал дома! Но где он раздобыл эту гадость?
— Он был очень изобретательным человеком, — сказал Мэтью. — Сера могла входить в состав его свечей, или отравы для крыс, или еще чего-нибудь. Выгнать деготь и составить смесь он мог самостоятельно. Должно быть, Ланкастер хотел ускорить процесс запустения города, не информируя об этом своего сообщника. Кто знает его мотивы? — Мэтью передернул плечом. — Воры не имеют чести, а убийцы и подавно.
— Будь я проклят! — Бидвелл выглядел так, словно получил сильнейший удар в объемистый живот. — Был ли предел их вероломству даже по отношению друг к другу?
— Это ведро может представлять опасность, мистер Уинстон, — предупредил Мэтью. — И очень большую опасность. На вашем месте я бы не стал приносить его в особняк — вдруг случайно взорвется. Думаю, будет достаточно взять небольшой образец вещества, чтобы показать его мистеру Бидвеллу. А потом непременно его закопайте и забудьте, куда подевали лопату.
— Превосходный совет. — Уинстон отвесил легкий поклон. — Я займусь этим сегодня же. И я благодарен вам, сэр, за то, что вы распутали и этот узел.
— Мистер Уинстон очень полезный человек, — сказал Мэтью Бидвеллу. — Вы должны радоваться, имея такого сотрудника.
Бидвелл надул щеки и пфыкнул:
— Фью! Будто я сам этого не знаю!
Мэтью уже повернулся к выходу, прижимая к груди шкатулку с ценностями, когда хозяин Фаунт-Ройала задал последний вопрос:
— Мэтью… э-э… как по-вашему, есть ли еще надежда… какая-то возможность… поднять со дна этот клад?
Мэтью изобразил задумчивость.
— Так как поток унес его чуть ли не к центру Земли, — сказал он, — я считаю это крайне маловероятным. На сколько минут вы способны задержать дыхание?
— Ха! — Бидвелл хмуро улыбнулся, но была в этой улыбке и толика веселья. — Тот факт, что я строю корабли и собираюсь основать здесь базу для большого флота… еще не значит, что я умею плавать. Ну, теперь мы с вами разобрались, а если Эдвард надеется убедить меня бесплатно предоставить вам оседланную лошадь, он заблуждается самым плачевным образом!
Мэтью покинул особняк и по пути к перекрестку прошел мимо тихих вод источника. Но он не успел свернуть на улицу Правды, когда впереди показалась облаченная в черный сюртук, с черной треуголкой на макушке, перебирающая тощими паучьими ногами абсолютно омерзительная фигура.
— А вот и вы! — возгласил Исход Иерусалим, поднимая руку.
Его голос разнесся эхом по пустынной улице. Мэтью так и подмывало бегом пуститься прочь, но пастырь ускорил шаг и, приблизившись, фактически преградил ему путь.
— Что вам нужно? — спросил Мэтью.
— Предлагаю мировую. — Иерусалим продемонстрировал открытые ладони, и Мэтью инстинктивно крепче вцепился в шкатулку с сокровищами.
— Мы уже собрали вещи и готовы к отъезду, и сейчас я иду к мистеру Бидвеллу, чтобы попрощаться.
— Воистину так? — спросил Мэтью, поднимая брови. — Речь твоя, пастырь, вдруг стала более простецкой. Что явилось причиной сего?
— Моя речь? А… это! — Физиономия Иерусалима растянулась в ухмылке, и яркое солнце высветило густую сеть морщин. — Все время говорить таким языком весьма утомительно. От всех этих «узрите» и «трепещите» под конец дня кажется, что вот-вот отпадут губы.
— То есть это всего лишь притворство?
— Нет, это происходит вполне естественно. Так говорил мой отец, а до него — мой дед. И мой сын — если он когда-нибудь у меня появится — будет говорить так же. Правда, вдове Ласситер такие речи не по нутру, на что она мне мягко намекнула. Она вообще очень мягкая, очень теплая, очень щедрая женщина.
— Вдова Ласситер? Ваше очередное завоевание?
— Моя очередная обращенная, — поправил он. — Это совсем другое дело. Поразительно теплая женщина. Впрочем, как тут не быть теплоте при весе в добрых двести фунтов? Но у нее приятное лицо, и штопать рубашки она умеет отлично! — Он наклонился чуть ближе к Мэтью. — Как и задирать свою юбку, если вы понимаете, о чем я!
— Нет уж, я предпочту непонимание.
— Как говаривал мой отец: красота — в глазах смотрящего. Особенно когда этот смотрящий — отверделый одноглазый змей.
— А вы тот еще типчик! — сказал Мэтью, изумляясь его бесстыдству. — Вы всегда думаете только своим причинным местом?
— Давайте будем друзьями. Братьями под ласкающим солнцем. Я наслышан о вашем триумфе. Не вполне понимаю, как это было проделано — я о той сатанинской игре, — но я рад, что невинная благочестивая женщина оправдана, да и с вас обвинения сняты. Помимо всего прочего, было бы просто грех изжарить на костре такую красотулю, вы согласны?
— Извините, я тороплюсь. И — прощайте.
— Уместнее будет сказать не «прощайте», а «до свидания», молодой человек. Кто знает — может, мы еще встретимся на извилистых дорогах жизни.
— Может, и встретимся. Но в следующий раз я могу оказаться в судейском кресле, а вы будете извиваться с петлей на шее.
— Ха-ха! Отменная шутка! — одобрил он, и тут же на морщинистом лице появилось серьезное выражение. — Кстати, о вашем мировом судье. Мне очень жаль, честное слово. Насколько понимаю, он боролся со смертью до самой последней минуты.
— Нет, — сказал Мэтью. — В последние минуты он смирился со смертью. Как и я.
— Да, разумеется. И это тоже. Но мне он казался очень достойным человеком. Как досадно скончаться в такой паршивой дыре.
Мэтью смотрел в землю, шевеля желваками на скулах.
— Если хотите, я перед отъездом могу посетить его могилу и замолвить словечко за его бессмертную душу.
— Пастырь, — промолвил Мэтью, едва сдерживаясь, — с его бессмертной душой все в порядке. А вам я советую поскорее распрощаться с мистером Бидвеллом, залезть в фургон вместе со своим безмозглым выводком и укатить отсюда на все четыре стороны. С глаз моих долой. — Он поднял свирепый взгляд на Иерусалима, и тот отшатнулся. — И вот еще что: если я только замечу тебя идущим в направлении могилы судьи Вудворда, я позабуду все законы Божеские и человеческие и постараюсь загнать мой сапог так глубоко тебе в зад, чтобы его носком выбить твои зубы изнутри. Ты меня понял?
Иерусалим отступил на несколько шагов.
— Но я всего лишь предложил свои услуги!
— До свидания, скатертью дорога, и черт с тобой!
С этими словами Мэтью обогнул его и двинулся дальше по улице.
— Ох, нет, не до свидания! — крикнул пастырь ему вслед. — Уж лучше прощай навсегда! Ибо меня посетило предчувствие, что ты еще остановишь свой взор на мне в неведомом грядущем, когда я буду странствовать по сей безбожной, погрязшей во грехе и мерзости земле в беспрестанной — воистину беспрестанной! — борьбе с поганым сатанинским семенем! Засим глаголю тебе, брат Мэтью: прощай… и никакого «до свидания»!..
Резкий скрежещущий голос — пожалуй, способный сдирать краску с деревянных поверхностей, примени его пастырь по этому назначению, — постепенно угасал за спиной Мэтью, когда он свернул на улицу Правды. Он не рискнул оглянуться назад, полагая этот день неподходящим для превращения в соляной столп[31].
Проходя мимо тюрьмы, он не удостоил это гнусное заведение ни единым взглядом, хотя и непроизвольно напрягся, оказавшись в его тени.