— Уж такова моя натура, сэр, — ответил Мэтью. Он догадывался, что подобное отношение Вудворда к «истинной подоплеке вещей» как-то связано с его прошлой жизнью в Лондоне.
— Ты молод, а я стар, и в этом вся разница. — Судья испустил протяжный полувздох-полустон. — Ну да ладно. Выкладывай свою версию.
— Возможно, этой ночью нас навестил испанский шпион, — почти шепотом начал Мэтью.
Вудворд молчал, почесывая москитный укус на щеке.
— Эта монета может быть свидетельством испанского присутствия в поселении индейцев где-то неподалеку отсюда, — продолжил Мэтью все так же тихо. — И шпион счел нужным убрать эту улику с глаз долой.
— Но в таком случае он опоздал. Бидвелл уже знает об этой монете. Весь городок о ней знает, если на то пошло.
— Да, сэр, но — как выразился бы Бидвелл — пробоину в днище все равно надо заделать, сколько бы воды ни набралось в трюм. Вор не ожидал, что ему помешают. И надеялся, что я сочту ее просто затерявшейся по случайности. А если монета исчезнет, к ней уже нельзя будет привлечь внимание Бидвелла.
— Шпион ведь не мог знать о твоих подозрениях, — добавил Вудворд.
— Совершенно верно.
— И что ты намерен предпринять?
— Я намерен… отбывать свой срок в тюрьме и протоколировать допросы свидетелей. Затем я намерен по возможности достойно — не разрыдавшись и не обмочив штаны — выдержать удары плетью. И еще я намерен убедить вас обратиться к доктору Шилдсу за советом и помощью.
— Мэтью, я уже много раз говорил тебе, что…
— Вы серьезно больны, сэр, — твердо заявил Мэтью. — И без врачебной помощи ваше состояние может ухудшиться. Я буду на этом настаивать, что бы вы ни говорили.
Вудворд сердито фыркнул. Он знал, что его секретарь может быть настырным, как портовый пес, разгрызающий панцирь краба.
— Так и быть, — сказал он. — Я к нему обращусь.
— Завтра же.
— Да-да. Завтра.
— Ваш визит к нему может быть полезен вдвойне, — сказал Мэтью. — Во-первых, вы получите консультацию и помощь врача. А во-вторых, вы сможете ненавязчиво, как бы между делом, навести справки насчет мистера Пейна, мистера Уинстона и учителя Джонстона.
— И учителя тоже? Но это не мог быть он, Мэтью! Вспомни о его колене!
— Не помешает выяснить, осматривал ли это колено доктор Шилдс.
— Ты обвиняешь моего оксфордского собрата, — молвил Вудворд, задирая подбородок. — Я считаю это недопустимым.
— Я еще никого не обвиняю, сэр. Но мне хотелось бы узнать больше о прошлом учителя, равно как и о прошлом мистера Уинстона и мистера Пейна.
— А как насчет прошлого доктора Шилдса?
— И о нем тоже. Но вряд ли доктор станет откровенничать о себе, так что эту информацию придется черпать из других источников.
— Все это прекрасно, — сказал Вудворд, вставая с кресла, — однако нам не следует забывать о нашей основной миссии. В первую очередь займемся ведьмой, а уж потом шпионом.
— Не ведьмой, а женщиной, обвиняемой в колдовстве, — поправил его Мэтью, пожалуй излишне резко, и тут же поспешил смягчить эффект добавлением почтительного «сэр».
— Да, конечно, — кивнул судья, у которого слипались веки. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, сэр.
Мэтью уже смотрел ему в спину, когда, повинуясь внезапному импульсу, решился задать давно вертевшийся на языке вопрос.
— Скажите, судья, кто страдает от боли в ваших кошмарах, когда вы в бреду обращаетесь к Анне?
Вудворд остановился так резко, словно налетел на невидимую стену. И застыл в этой позе.
— Простите, я невольно услышал. Вы часто говорите об этом во сне.
Судья молчал.
— Понимаю, что лезу не в свое дело. Но я должен был спросить.
— Нет, — сдавленным голосом произнес Вудворд, — ты не должен был этого спрашивать. — Он по-прежнему стоял спиной к молодому человеку. — Это как раз тот случай, когда тебе лучше не докапываться до подоплеки вещей. Запомни мои слова, Мэтью. Оставь эту тему в покое.
Мэтью промолчал и взглядом проводил судью, который с подчеркнуто прямой спиной — будто проглотив шомпол — покинул гостиную.
Так закончилась эта ночь, расширившая круг вопросов и не принесшая ни одного ответа.
Глава одиннадцатая
Маленькое, но очень знаменательное чудо приветствовало Мэтью при пробуждении под настойчивые удары кулака Роберта Бидвелла в дверь спальни: в кои-то веки появилось солнце.
Пусть неяркое, рискующее вновь исчезнуть под ревнивым натиском туч, но все же это было солнце. Его первые лучи, позолотившие утреннюю дымку, были встречены торжествующим хором всех петухов Фаунт-Ройала. Это состязание пернатых горлопанов продолжалось все время, пока Мэтью брился и одевался. Периодически он скользил взглядом по крышке комода, где в последний раз оставил испанскую монету, гадая, чьи сапоги топтали этот пол в ночь ее похищения. Впрочем, сегодня его ждали более насущные дела. Посему надо было отвлечься от мыслей о монете и шпионе, чтобы полностью сосредоточиться на работе, которая, как ни крути, была его raison d’etre[13].
За завтраком он плотно набил желудок яичницей, жареной картошкой и кукурузными лепешками, запивая все это крепким темным чаем. Вудворд явился к столу с опозданием; его веки опухли, дыхание было затрудненным. Судя по всему, он либо вообще не смог заснуть в оставшиеся часы этой ночи, либо снова мучился беспокойными, не дающими отдохновения снами. Мэтью не успел раскрыть рот, как Вудворд остановил его движением руки и произнес надтреснутым голосом:
— Я обещал сегодня обратиться к доктору Шилдсу, и я это сделаю. Сразу после допроса мистера Бакнера.
— Но вы, я надеюсь, не ограничитесь только одним допросом за весь этот день? Тем более что завтра воскресенье.
Бидвелл уже покончил со своим завтраком и теперь просто сидел во главе стола. Несмотря на все треволнения последнего времени, он сейчас был чисто умыт, гладко выбрит и облачен в элегантный светло-коричневый костюм, а на его плечи ниспадали локоны пышного парика.
— Этим утром я допрошу мистера Бакнера, — сказал Вудворд, садясь за стол напротив Мэтью. — Потом нанесу визит доктору Шилдсу и, если мне позволит состояние здоровья, после обеда займусь мистером Гарриком.
— Ладно. Я должен быть доволен уже хотя бы тем, что процесс продвигается.
— Я тоже хотел бы скорее с этим покончить, — сказал Вудворд. — Деревенская еда что-то не идет мне впрок.
Отодвинув в сторону тарелку, которую перед его появлением поставила на стол служанка, он потянулся к зеленому керамическому чайнику, наполнил свою чашку и выпил ее несколькими шумными глотками.
— Скоро вы пойдете на поправку, — заверил его Бидвелл. — Солнце излечивает любые хвори.
— Спасибо на добром слове, сэр, но я не нуждаюсь в банальных утешениях. В тюрьме все подготовлено к нашему прибытию?
— Я поручил мистеру Уинстону и мистеру Грину обеспечить вас всем необходимым. Должен заметить, сэр, что нынче нет никаких причин для раздражения и недовольства. Этот прекрасный день войдет в историю Фаунт-Ройала, сэр!
— Никакой день не может считаться прекрасным, если он связан с убийством, — парировал Вудворд, после чего повторно наполнил свою чашку и осушил ее тем же манером, что и первую.
Настало время выезжать. Бидвелл сообщил, что Гуд с каретой ждет их у крыльца, и пожелал обоим — как он выразился — «доброй охоты». Покидая дом, Вудворд чувствовал себя совершенно разбитым: ломота в костях и липкий пот по всему телу дополнялись жжением в горле, как будто туда набилась раскаленная адская сера. Это горло с трудом пропускало воздух при напрочь заложенном носе. Однако он должен был исполнить свои обязанности, надеясь лишь на то, что позднее доктор Шилдс найдет способ облегчить его страдания.
Тучи вновь наступали, затягивая благословенное солнце. Гуд щелкнул вожжами, и экипаж покатил по улице. Когда они ехали мимо источника — где в ту минуту набирали воду две женщины, — солнечные лучи вдруг вырвались из плена и заскользили по поверхности воды. Вмиг озерцо озарилось восхитительным золотистым светом. Верхушки окружавших его дубов также были затронуты этим золотым сиянием, и Мэтью вдруг понял, какую притягательную силу имел для местных жителей Фаунт-Ройал: участок земли, отвоеванный у буйных зарослей, огороженный и ухоженный, политый потом и слезами, превращенный в благодатную ниву силою только человеческой воли и мышц. Здесь смешались мечта и проклятие — стремление покорить дикую природу, придать ей нужную форму с помощью топора и лопаты. Много людей полегло в процессе строительства этого поселка, и еще очень многим предстояло умереть прежде, чем он превратится в процветающий порт. Но разве можно было устоять перед соблазном и вызовом, которые предлагала первопроходцам эта земля?
Мэтью вспомнился один из когда-то прочитанных им старинных латинских трудов по философии, автор которого объяснял влиянием Бога склонность человека к размышлениям, миру и благочестию, тогда как на долю Дьявола приходились жажда открытий и завоеваний, стремление крушить и переделывать, неуемное любопытство и безрассудные порывы к недостижимому.
Если следовать логике этого философского трактата, то Фаунт-Ройал определенно был создан усилиями Дьявола. И тот же Дьявол, очевидно, искушал Мэтью, используя в качестве запретного плода познание «истинной подоплеки вещей». Пусть так, но каким был бы сейчас этот клочок земли — да и весь этот мир — без тяги к познанию? Что сталось бы со всем этим, не будь инстинктов и потребностей — кто-то назовет их семенами Дьявола, — заставляющих человека желать большего, чем даровал ему Бог?
Тучи продолжали надвигаться, и солнце исчезло так же внезапно, как появилось. Мэтью задрал голову и увидел среди хмурой серости голубые просветы, но с каждой секундой их количество и размеры уменьшались. В короткий срок тучи вновь полностью завладели небосводом.
— Вот и все целебное действие солнца, — заметил Вудворд.
Над обугленными останками на месте вчерашнего пожара еще вился дымок, а едкий запах гари ощущался по всей улице Правды. Гуд натянул вожжи, останавливаясь перед тюрьмой. Рыжеволосы