— Сэр, прошу вас, — сказал Вудворд негромко, стараясь успокоить старика, — не могли бы вы присесть и…
— Не буду я садиться! Я никому, даже судье, не позволю называть меня лжецом! Видит Бог, я говорю чистую правду, и только суд Господень надо мною властен!
— В Царствии Небесном это так, — сказал Вудворд, слегка задетый последней фразой. — Однако здесь, на земле, правосудием ведают смертные.
— Ежели на этой земле и впрямь есть правосудие, ведьма не переживет завтрашний день! — На губах Бакнера пузырилась белая пена, его глаза горели яростью. — Или, может, вы решились погубить весь город, но спасти эту гадину?
— У меня осталось к вам еще несколько вопросов, сэр. — Вудворд указал ему на стул. — Присядьте, пожалуйста.
— Хватит с меня ваших вопросов! Я больше ни на что отвечать не буду!
Старик круто развернулся и заковылял прочь из камеры, тяжело опираясь на трость.
Вудворд также поднялся из кресла.
— Мистер Бакнер! Пожалуйста! Еще пару минут!
Однако его призывы не возымели действия. Бакнер покинул камеру, а затем и здание тюрьмы.
— Его можно уговорить вернуться, — сказал Мэтью. — Бидвелла он послушает.
— У меня оставалась всего-то пара вопросов. — Вудворд недовольно взглянул на своего секретаря. — Зачем было так донимать человека?
— Я бы назвал это по-другому, сэр. Я прояснял обстоятельства дела.
— Да ты его буквально затравил! По сути, ты назвал его лжецом!
— Нет, сэр, — спокойно ответил Мэтью. — Я такого не говорил. Я просто хотел выяснить, почему у него выпали из памяти конкретные подробности, тогда как другие он запомнил очень отчетливо. Мне кажется странным, что он не помнит, как одевался перед выходом, а потом раздевался по возвращении, — даже сильным испугом такую забывчивость не объяснишь.
— Этот человек не лжет! — категорически заявил Вудворд. — Возможно, он в смятении. Наверняка он испуган. Но я ни за что не поверю, что он смог бы выдумать подобную историю. А ты в это поверишь? Это я к тому… Боже, да если бы старика действительно посещали такие фантазии, я бы счел его безнадежно повредившимся в уме!
Послышался смех. Мэтью и Вудворд посмотрели в сторону соседней камеры. Рейчел Ховарт сидела на скамье, упираясь спиной и затылком в шершавую стену.
— Вы находите это занятным, мадам? — спросил Вудворд.
— Нет, — сказала она, — я нахожу это весьма печальным. Но поскольку все слезы я давно уже выплакала, приходится заменять их смехом.
— Смейтесь или плачьте, как вам будет угодно, однако это изобличающее показание.
— Изобличающее? — Она вновь рассмеялась. — Что же оно изобличает? Безумие выжившего из ума старика? Хотя в его истории есть доля правды.
— Значит, вы признаете свой сговор с Дьяволом?
— Ни в коей мере. Я признаю только то, что трижды посещала церковь по воскресеньям и в третий раз просидела всю службу с тухлым яйцом в волосах. Просто не хотела их порадовать зрелищем моего бегства домой или рыданиями взахлеб под стать обиженному ребенку. И это единственная правда в рассказе Бакнера.
— Разумеется, вы будете отрицать свое участие в той ночной оргии. Другого я и не ожидал.
— Тогда в чем смысл всего этого? — Она устремила янтарный взгляд на судью. — Будь я такой ведьмой, зачем бы я стала звать Бакнера для созерцания моего… беспутства? Почему бы мне не заниматься этим втайне?
— Этого я не знаю, мадам. В самом деле, почему вы так поступили?
— Кроме того, если верить Бакнеру, я могу проходить сквозь запертые двери. Тогда почему я все еще здесь, в этой клетке?
— Потому что тем самым вы бы изобличили свою ведьмовскую сущность.
— А разве демонстрация Бакнеру всех этих гнусностей не была изобличением? — Она покачала головой. — Будь я настоящей ведьмой, я бы действовала умнее.
— О, я полагаю, вы достаточно умны, мадам. И потом, кто знает, не покидаете ли вы эту тюрьму по ночам, чтобы встречаться со своим повелителем? Возможно, у вас есть доступ в некий призрачный мир, о котором богобоязненные граждане не смеют и помыслить.
— Завтра утром можете расспросить своего секретаря, — сказала Рейчел. — Этой ночью он убедится, способна ли я проходить свозь стены.
— Сомневаюсь, что вы станете выказывать свои способности в присутствии Мэтью, — парировал Вудворд. — Ведь это будет равносильно признанию вины и прямиком отправит вас на костер.
Она вскочила со скамьи.
— Да вы свихнулись, как и все в этом городе! Неужели после всего сегодня услышанного вы думаете, что у меня есть шанс избежать костра? Я уверена, найдутся и другие свидетели — другие лжецы, — которые выступят против меня. Но кто выступит в мою защиту? Никто. Все они ненавидели меня еще до того, как пошли разговоры о колдовстве. Они потому и сделали из меня ведьму, чтобы ненавидеть еще сильнее!
— Они сделали из вас ведьму? Как из вас можно сделать что-то, чем вы не являетесь?
— Слушайте меня внимательно, судья. Кто-то убил преподобного Гроува и моего мужа, а затем постарался выставить меня самой страшной ведьмой к югу от Салема. Кто-то смастерил тех кукол и спрятал их под полом в моем доме. Кто-то распустил обо мне эти мерзкие слухи, так что у многих людей голова пошла кругом!
— Мистер Бакнер говорил искренне, — сказал Вудворд. — Я навидался лжесвидетелей во многих судах. Я видел, как они плетут паутину лжи, в которую потом сами же и попадают. Мистер Бакнер путается в некоторых мелочах, что объясняется его возрастом и полученным той ночью потрясением, но он определенно не лжет.
— Если он не лжет, — ответила Рейчел, — значит по нему плачет сумасшедший дом либо на него навела порчу какая-то настоящая ведьма. Я не та, кем меня выставляют. Ноги моей никогда не было ни в его доме, ни в его саду. Клянусь в этом пред Богом.
— Не вашими устами поминать Господа, мадам! Не то небесный огонь положит конец вашим играм.
— Я предпочла бы такую быструю смерть сожжению на костре.
Тут Мэтью вставил свое слово.
— Есть простой способ со всем этим покончить. Мадам, если вы прочтете вслух «Отче наш», я думаю, судья сможет рассматривать ваше дело уже в ином свете.
— Спасибо, но за себя я скажу сам! — отрезал Вудворд. — После всего мною здесь услышанного я склонен считать, что даже чтение молитвы может быть трюком, подстроенным ее хозяином.
— Я избавлю вас от гаданий на сей счет, — сказала Рейчел, — отказавшись произносить слова, не имеющие никакого значения в этом городе. Те, кто днем и ночью бубнят молитву Господню, будут шире всех ухмыляться, когда меня охватит пламя. Взять хотя бы ту же Лукрецию Воган. Прекрасный образчик доброй христианки! Она подала бы уксус распятому Христу с уверениями, что это мед!
— Она была достаточно добра, чтобы приготовить для вас чай. Лично я не заметил в нем уксусного привкуса.
— Вы не знаете ее так, как я. И я догадываюсь, почему она попросила разбить чашку и вернуть ей осколки. Спросите ее сами. Может, узнаете что-то интересное.
Вудворд убрал чайник и уцелевшие чашки в корзину.
— Пожалуй, сегодня на этом закончим. Я отправляюсь к доктору Шилдсу. Допросы продолжим с утра в понедельник.
— Смею предложить миссис Бакнер в качестве следующего свидетеля, сэр. У меня к ней возникло несколько вопросов.
— Вот как, у тебя возникли вопросы? — Вудворд сделал паузу; щеки его пылали. — Кто из нас ведет судебное разбирательство, ты или я?
— Вы, конечно.
— В таком случае кому, как не мне, определяться со следующим свидетелем. А поскольку у меня нет никаких вопросов к миссис Бакнер, я назначаю на утро в понедельник допрос мистера Гаррика.
— Я понимаю, что вы обладаете всей полнотой власти в данном процессе, как и в любом другом, — произнес Мэтью с легким поклоном, — но не стоит ли расспросить миссис Бакнер о душевном состоянии ее мужа в период времени…
— Чего не стоит делать, так это зря беспокоить миссис Бакнер, — прервал его судья. — Она крепко спала во время обоих эпизодов, описанных ее мужем. Вы что, хотите притащить почтенную женщину и добрую христианку в эту тюрьму, чтобы допросить ее в присутствии миссис Ховарт?
— С ней можно побеседовать в каком-нибудь другом помещении.
— Да, по усмотрению судьи. А я считаю, что ей нечего добавить к уже сказанному, притом что допрос может стать для нее тяжким испытанием.
— Ваша честь, — понизил голос Мэтью, — жена, как никто другой, знает своего мужа. Посему хотелось бы выяснить, не случалось ли у мистера Бакнера в предыдущие годы… скажем так… бредовых иллюзий.
— Если ты клонишь к тому, что все им увиденное было иллюзией, то не забывай, что подобные видения наблюдал еще один человек. Стивен Дантон — кажется, так его зовут?
— Да, сэр. Но за отсутствием мистера Дантона мы можем полагаться только на слова мистера Бакнера.
— Слова, подтвержденные клятвой на Библии. Он изложил свою историю вполне связно, с приведением стольких тошнотворных подробностей, что лучше бы их было поменьше. Мне этих показаний достаточно.
— А мне их недостаточно, — заявил Мэтью.
Это бесцеремонное откровение вырвалось у него прежде, чем он успел сдержать свой язык. Будь у Вудворда вставная челюсть, она бы сейчас упала на пол. Молчание затянулось; судья и секретарь смотрели друг на друга.
Горло Вудворда раздирала боль, нос не дышал, а по костям разливался влажный жар. Он только что выслушал потрясающие и ужасные показания достаточно надежного свидетеля, каковые приблизили эту женщину — как-никак человеческое существо, пусть даже и отъявленную ведьму — к сожжению на костре. Он и так чувствовал себя совершенно разбитым, а бесцеремонная выходка юнца усугубила эту тяжесть унижением.
— Я гляжу, ты совсем забыл свое место! — проскрежетал Вудворд. — Ты всего лишь секретарь, а не судья! Ты даже не адвокат, хоть и возомнил себя таковым, судя по всему. Твое дело писать протоколы, а не задавать вопросы. Если первое тебе удается очень хорошо, то второе идет лишь во вред.
Мэтью ничего не ответил, только покраснел от стыда. Он уже осознал неуместность своей реплики и теперь предпочел хранить молчание.