Разумеется, рукой Мэтью. Ему уже случалось формулировать подобные документы, так что дело знакомое.
Вот только после этой истории он будет до гробовой доски мучительно пытаться состыковать детали головоломки, так и оставшейся неразгаданной.
Закончив возню с пером, он убрал его в коробку вместе с чернильницей, а саму коробку до поры до времени поместил в один из ящиков письменного стола, которые все оказались пустыми, — очевидно, Уинстон освободил их перед отправкой мебели в тюрьму.
Потом он растянулся на подстилке из соломы (благо мистер Грин не поленился принести свежей), закрыл глаза и попытался вздремнуть. И лишь минуту спустя до него дошло, что он лежит на максимальном удалении от решетки, смежной с камерой Рейчел Ховарт, а его правая рука безотчетно прижимает к груди Библию.
Глава тринадцатая
К тому времени, как судья добрался до лечебницы доктора Шилдса — беленого мелом дома на улице Гармонии, — он уже чувствовал себя бредущим сквозь туман. Эта пелена перед его взором была вызвана не только физическим недомоганием, но и тяжким душевным бременем.
Перед тем Вудворд посетил дом Лукреции Воган. Хозяйку вызвала в прихожую открывшая дверь миловидная светловолосая девушка лет шестнадцати, которую миссис Воган представила судье как свою дочь Шериз. Отдавая корзину с посудой, Вудворд поинтересовался, почему миссис Воган просила вернуть ей осколки красно-коричневой чашки, разбитой Рейчел Ховарт.
— Да вы и сами небось понимаете, не зря ж вы ученый городской человек, — сказала миссис Воган. — Теперь эта чашка стала намного ценнее.
— Ценнее? — удивился он. — Как осколки могут быть ценнее целого?
— Потому что ее разбила ведьма, — прозвучало в ответ, что еще больше озадачило судью.
Видимо, это отразилось на его лице, потому что миссис Воган решила дать пояснения.
— Когда ведьму казнят и жизнь в Фаунт-Ройале вновь наладится, многие люди заходят иметь какую-нибудь вещичку в память о страшном испытании, которое мы смогли выдержать. — Она одарила Вудворда улыбкой, от которой у него прошел мороз по коже. — Понятное дело, не сразу, но через какое-то время и при правильном подходе к делу эти осколки можно будет выгодно продать как талисманы, приносящие удачу.
— Простите? — Тогда-то Вудворд и почувствовал, как перед его глазами сгущается туман.
— Из всех моих чашек эта была ближе всего к цвету крови, — сказала миссис Воган, уже начиная раздражаться из-за его непонятливости. — Амулет «Ведьмовская кровь». Или «Алые слезы ведьмы». Надо будет еще подумать над названием. Тут все дело в воображении, понимаете?
— Боюсь… мое воображение не настолько развито, как ваше, — произнес Вудворд с усилием, поскольку его горло, казалось, вот-вот закупорит плотный комок.
— Спасибо, что собрали и вернули их, как я просила. Когда дело дойдет до продажи, я буду всем говорить, что эту чашку разбила ведьма, а осколки самолично принес мне судья, отправивший ее на костер. — Тут ее лоб пересекла озабоченная морщинка. — Скажите, а что станется с теми колдовскими куклами?
— С колдовскими куклами? — переспросил он.
— Да. Они ведь больше вам не понадобятся после казни ведьмы?
— Извините, — сказал Вудворд, — но мне нужно идти по срочным делам.
И вот, недолгое время спустя — с туманом в голове под серой хмарью небес, — он потянулся к дверному колокольчику доктора Шилдса. Вывеска над дверью, выполненная в традиционных для медиков красно-бело-синих тонах, извещала, что здесь принимает пациентов «Бендж. Шилдс, лекарь и цирюльник».
Вудворд позвонил и стал ждать. Дверь открыла дородная широколицая женщина с темными кудрявыми волосами. Представившись, он сказал, что пришел на прием к доктору Шилдсу, и был препровожден в скудно обставленный кабинет, самой примечательной деталью которого была позолоченная клетка с парой желтых канареек. Женщина — габаритную фигуру которой облекали бежевое платье и фартук размером с палатку первопоселенца — вышла в дверь на противоположной стороне комнаты, оставив Вудворда в компании пташек.
Не прошло и пары минут, как дверь вновь отворилась, впустив доктора в белой блузе с закатанными рукавами, бордовом жилете и темно-серых бриджах. На его носу сидели круглые очки; длинные волосы спадали на плечи.
— Господин судья! — произнес он, протягивая руку. — Чему обязан удовольствием вас видеть?
— Увы, я здесь не ради удовольствия, — ответил Вудворд уже порядком севшим голосом. — Боюсь, причиной моего визита стали проблемы со здоровьем.
— Откройте рот, пожалуйста, — приказал Шилдс. — Чуть откиньте голову назад, если вас это не затруднит.
Доктор заглянул вглубь.
— Ну и дела! — молвил он сразу же. — Да у вас там все опухло и воспалилось. Еще и болит, надо полагать.
— Да. Очень сильно.
— Не сомневаюсь. Пойдемте, осмотрим вас как следует.
Вудворд прошел за доктором через дверь и далее по коридору, мимо комнаты, используемой как цирюльня — судя по тазику с водой рядом со стулом и кожаному ремню для правки бритвы, — и еще одной комнаты с тремя узкими койками. На одной из них лежала молодая женщина с гипсовой повязкой на правой руке и расцвеченным синяками апатичным лицом, которую кормила супом из миски пышнотелая особа, ранее впустившая в дом Вудворда. Он догадался, что пациенткой была злосчастная супруга Ноулза, сполна изведавшая яростную силу выбивалки для ковров.
Третья дверь дальше по коридору также была распахнута.
— Входите и присаживайтесь. — Шилдс указал на стул перед единственным окном в комнате.
Судья сел. Доктор открыл ставни, впуская внутрь тусклый дневной свет.
— Этим утром моя душа радостно воспарила, — сказал он, занимаясь приготовлениями, — но затем вновь упала на землю и сейчас барахтается в луже грязи.
— Со мной то же самое. Доведется ли нам в Новом Свете дождаться настоящих солнечных деньков?
— Спорный вопрос, что и говорить.
Вудворд оглядел комнату, похоже совмещавшую функции врачебного кабинета и аптеки. По одну сторону находились обшарпанный письменный стол и кресло, а также книжный шкаф со старинными фолиантами — сплошь медицинскими, судя по их толщине и строгому виду темных переплетов. А у противоположной стены стоял длинный рабочий стенд высотой по грудь доктору Шилдсу, снабженный примерно десятком выдвижных ящиков с ручками из слоновой кости. Верхняя крышка стенда была загромождена флаконами, колбами, мензурками и другими сосудами всевозможных форм, как будто явленных в наш мир прямиком из дурного сна стеклодува, вперемежку с аптекарскими весами и прочими медицинскими инструментами. На полках вдоль стены также разместились бутылки и баночки, в той или иной степени наполненные разными настойками и микстурами.
Шилдс намылил руки и тщательно вымыл их в чаше с водой.
— Ваше состояние ухудшилось лишь недавно или это началось еще до вашего прибытия в Фаунт-Ройал? — спросил он.
— Недавно. Сначала это было просто легкое першение в горле, но сейчас… я едва могу глотать.
— Хм… — Доктор вытер руки куском ткани и открыл один из ящиков стенда. — Придется залезть вам в горло.
С этими словами он повернулся к Вудворду, и тот с содроганием узрел в руке доктора большие ножницы вроде тех, какими обрезают побеги и тонкие ветви деревьев.
— Нет-нет, — сказал Шилдс с легкой улыбкой, заметив его испуг. — Я имел в виду: заглянуть вам в горло.
Он взял свечу и отсек ножницами ее верхнюю часть, после чего убрал страшный секатор с глаз долой и вставил свечной обрезок в небольшой металлический держатель с зеркальцем позади пламени, чтобы усиливать его свет посредством отражения. Потом он зажег свечу, вынул из ящика еще какой-то инструмент и поставил свое кресло напротив пациента.
— Откройте рот как можно шире, пожалуйста.
Вудворд так и сделал. Шилдс поднес свечу к самому рту судьи и начал осмотр.
— Воспаление сильное, как я вижу. С дыханием тоже трудности?
— Да, каждый вздох тяжело дается.
— Откиньте голову назад, я загляну вам в ноздри. — Шилдс хмыкнул, увидев вблизи внушительный румпель пациента. — Да, и здесь все распухло. В правой ноздре больше, чем в левой, но прохождение воздуха затруднено в обеих. Теперь снова откройте рот.
На сей раз, когда Вудворд подчинился, доктор запустил ему в горло длинный металлический зонд, в зажиме на конце которого был закреплен квадратик хлопчатки.
— Воздержитесь от глотания, пожалуйста.
Ткань скребнула по задней стенке глотки; судье пришлось крепко зажмуриться, подавляя позывы к кашлю или крику, — до того острой оказалась боль. Когда зонд был извлечен, Вудворд сквозь слезы увидел, что материя на его конце покрыта вязкой желтоватой субстанцией.
— Я уже встречал это заболевание как в легкой, так и в тяжелой форме, — сообщил доктор. — У вас примерно средняя степень тяжести. Это цена, которую мы платим за жизнь на краю болота с его вечной сыростью и злотворными испарениями. Отсюда сужение дыхательных путей, и потому взятие пробы чрезвычайно раздражает ваше горло.
Он встал с кресла и положил зонд с пожелтевшей тканью на край стенда.
— Я смажу вам горло снадобьем, которое снимет бо́льшую часть боли. У меня также найдется средство, облегчающее дыхание.
Говоря это, он заменил испачканный клочок на конце зонда свежим квадратиком ткани.
— Хвала Господу, хоть какое-то облегчение будет! — сказал Вудворд. — Когда я утром вел допрос свидетеля, это было для меня сплошной пыткой!
— Ах да, допрос. — Шилдс отыскал на полке нужный флакон и вынул из него пробку. — Первым свидетелем был Джеремия Бакнер, да? Мистер Уинстон говорил мне, что вы решили начать с него.
— Все верно.
— Я знаю его историю. — Шилдс приблизился с флаконом и зондом в руках, но теперь уже без свечи и зеркального отражателя. — От такого даже на парике волосы дыбом встанут, вы согласны?
— В жизни не слышал ничего более омерзительного.
— Откройте рот, пожалуйста.
Шилдс обмакнул в содержимое флакона кончик зонда с тканью, которая пропиталась темно-коричневой жидкостью.