— Иногда этот дым играет дурные шутки с нашим чувством равновесия, — предупредил доктор. — Вот, обопритесь на мою руку, нас ждет таверна!
— Таверна, таверна! — воскликнул судья. — Полцарства за таверну!
Эти слова вдруг показались ему невероятно смешными, и он расхохотался. Однако смех получился излишне громким и несколько натянутым, ибо даже в таком рассеянно-легкомысленном состоянии он помнил о вещах, которые следовало хранить в тайне.
Глава четырнадцатая
Ближе к ночи крысы осмелели. Мэтью слышал их возню и писк на протяжении всего дня, но до поры до времени сами они не показывались. Вопреки опасениям Мэтью, грызуны не попытались урвать свою долю от его обеда и ужина, так что он худо-бедно насытился жидким говяжьим бульоном и двумя кусками черного хлеба. Но после того, как Грин закрыл потолочный люк и оставил на крюке только одну горящую лампу, твари повылазили из своих нор и закутков, чтобы заявить свои права на территорию.
— Берегите пальцы, — посоветовала ему Рейчел, сидевшая с ногами на скамье. — Они могут цапнуть, если попытаетесь их ударить. А если начнут по вам ползать, лучше лежите смирно. Тогда они только обнюхают вас и уйдут.
— А та крыса, что укусила вас за плечо? — спросил Мэтью, который стоял прислонясь к стене. — Она тоже только нюхала?
— Нет, я попыталась отогнать ее от ведра с водой. Но оказалось, что они могут прыгать не хуже кошек, и если захотят добраться до воды, с ними никак не сладить.
Мэтью поднял деревянное ведерко, недавно наполненное Грином из большого бидона, и основательно к нему приложился с расчетом, что этого хватит для утоления жажды вплоть до утра.
Затем он поставил ведро на пол в противоположном углу — на максимальном удалении от своей соломенной подстилки.
— Грин приносит свежую воду только через день, — сказала Рейчел, наблюдавшая за его действиями. — Когда замучит жажда, не побрезгуете пить и после крыс.
Тут Мэтью вспомнил об еще одном затруднении, гораздо более серьезном, чем покушения крыс на его воду. Грин также оставил в его камере пустое ведро для отправления естественных надобностей. И только теперь до Мэтью дошло, что ему рано или поздно придется спустить штаны и воспользоваться этим ведром в присутствии женщины. Точно так же должна будет поступать и она, не имея возможности скрыться за какой-нибудь занавесью или ширмой. Он предпочел бы получить пару дополнительных ударов кнутом в обмен на хоть какое-то подобие укрытия, однако на это рассчитывать не приходилось.
Вдруг из щели в стене возникла темная тень и метнулась прямиком к ведру с водой. Мэтью разглядел крупную — размером с его ладонь — черную крысу с красными глазками, которая быстро вскарабкалась по стенке ведра, перегнулась через его край и, вцепившись коготками в дерево, принялась лакать воду. Вскоре к ней присоединилась еще одна, за ней третья. Напившись, твари обменялись писклявыми комментариями, как прачки обмениваются сплетнями у колодца, а затем поочередно слезли с ведра и нырнули обратно в щель.
Ночь обещала быть очень долгой.
Мэтью имел несколько книг, ближе к вечеру принесенных судьей из библиотеки Бидвелла, но лампа светила так слабо, что от ночного чтения пришлось отказаться. По словам Вудворда, у него состоялась интересная беседа с доктором Шилдсом, подробности которой он пообещал рассказать уже после выхода Мэтью на свободу. Но пока что вокруг узника тесно смыкались решетки и стены темницы, света не хватало для чтения, повсюду скреблись и шуршали крысы, и все это дополнялось страхом уронить свое достоинство, постыдным образом справляя нужду на глазах у Рейчел Ховарт. Не великое дело, конечно, если учесть, что ее обвиняли в убийстве — и кое в чем даже пострашнее, — но все же хотелось выглядеть в ее глазах этаким крепким дубом, а не плакучей ивой, каковой он себя ощущал в эти минуты.
В помещении было тепло и душно. Рейчел горстью зачерпнула воды из своего ведерка и смыла со лба и щек соленый пот. Потом смочила шею, не обращая внимания на двух крыс, которые затеяли шумные разборки в углу ее камеры.
— Как давно вы находитесь здесь? — спросил Мэтью, садясь на скамью и поднимая колени к подбородку.
— Сейчас у нас вторая неделя мая?
— Да.
— Меня поместили сюда в третий день марта.
Мэтью содрогнулся от одной мысли об этом. Что бы ни было за душой у Рейчел Ховарт, ее стойкости и выдержке он мог лишь позавидовать.
— Как же вы все это терпели столько дней подряд?
Она повторно омыла шею, прежде чем ответить.
— А у меня есть другие варианты, кроме как терпеть? Допустим, я превратилась бы в лепечущее ничтожество и, пав на колени, призналась бы в колдовстве начищенным сапогам мистера Бидвелла — но зачем идти на смерть путем унижения?
— Вы могли бы произнести в его присутствии «Отче наш». Думаю, это облегчило бы вашу участь.
— Нет, — отрезала она, устремляя на него горящий взгляд, — этого не будет. Как я уже говорила, я не намерена произносить слова, утратившие всякое значение в этом городе. И молитва ничуть не скажется на вере этих людей в мою виновность.
Она вновь зачерпнула воду и на сей раз вылила ее на спутанную гриву своих черных волос.
— Вы же слышали слова судьи. Если даже я произнесу молитву, это можно будет объяснить дьявольскими кознями ради моего спасения.
Мэтью кивнул:
— Должен признать, здесь вы правы. Бидвелл и прочие утвердились в своем мнении о вас, и уже ничто не сможет их переубедить.
— Кроме одной вещи, — твердо произнесла она. — Нужно найти того, кто на самом деле убил священника и моего мужа, а потом изобразил меня исчадием зла.
— Найти — это еще полдела. Потребуются доказательства, без которых обвинение будет лишь пустым звуком.
Стоило Мэтью умолкнуть, как его слух начинали раздражать шумы, производимые крысами, так что он решил поддерживать разговор, чтобы занять мысли чем-то другим.
— У кого могли быть мотивы для этих преступлений? Есть у вас какие-нибудь догадки?
— Никаких.
— Может, ваш муж кого-то разозлил? Или обманул? Или…
— Дело не в Дэниеле, — прервала она. — Дело во мне. Меня выбрали подставной фигурой в этом фарсе по тем же причинам, по которым прихожане не хотели видеть меня в церкви. Моя мать была португалкой, а отец — темноволосым ирландцем. Я унаследовала оттенок кожи и цвет глаз от матери, и это выделяет меня среди местных, как ворону среди голубей. В этом городке я такая одна. Разве этого недостаточно, чтобы видеть во мне чужачку… опасную своим отличием от других?
Мэтью подумал об еще одной причине для этого: ее экзотической красоте. Вряд ли когда-либо на улицах Фаунт-Ройала появлялась более миловидная женщина. Ее смуглая кожа и черные волосы наверняка вызывали отторжение у многих — если не большинства — в здешней бледнолицей общине, но оборотной стороной тех же недостатков была привлекательность запретного плода. Ему в жизни не доводилось видеть никого ей подобного. В ней было больше от горделивого дикого зверя, чем от страждущего человека, и он подумал, что это свойство также могло распалять мужскую похоть. Или раздувать угольки женской ревности.
— Но изобличающие… — начал он и тут же поправился. — Обвиняющие вас показания кажутся очень убедительными. Рассказ Бакнера может грешить неточностями, но сам он явно верит тому, что говорит. То же касается и Элиаса Гаррика. Он твердо уверен в том, что видел вас во время… скажем так… интимной связи с Сатаной.
— Выдумки, — сказала она.
— Вынужден не согласиться. Не думаю, что они это все выдумали.
— Значит, вы верите в то, что я ведьма?
— Я не знаю, во что верить, — сказал он. — Возьмем тех же кукол. Они были найдены под половицей у вас на кухне. Женщина по имени Кара…
— Грюнвальд, — подхватила Рейчел. — Как-то раз она вцепилась ногтями в ухо собственного мужа только за то, что он обменялся со мной парой слов. Причем это было задолго до всех обвинений против меня.
— Миссис Грюнвальд увидела тайник с куклами во сне, — продолжил Мэтью. — Как вы это объясните?
— Очень просто. Она сама смастерила этих кукол и подкинула их мне.
— Если она так сильно вас ненавидела, почему она покинула Фаунт-Ройал? Почему не осталась, чтобы дать показания в суде? Почему не захотела потешить свою ненависть, наблюдая за вашей казнью?
Теперь уже Рейчел опустила взгляд, покачивая головой.
— Если бы я сделал этих кукол и спрятал их у вас под полом, я бы уж точно находился среди зрителей в тот день, когда вы покинете бренный мир. Нет, я не думаю, что миссис Грюнвальд приложила руку к созданию этих кукол.
— Николас Пейн! — вдруг выпалила Рейчел и вновь посмотрела на Мэтью. — Он был одним из троих мужчин, которые вломились в мой дом тем мартовским утром, связали меня по рукам и ногам и бросили в фургон. И он же был среди тех, кто нашел кукол.
— А кто были двое других, бравших вас под стражу?
— Ганнибал Грин и Эрон Уиндом. Никогда не забуду то утро. Они вытащили меня из постели, а Грин сдавил мне горло согнутым локтем, чтобы я перестала кричать. Тогда я плюнула в лицо Уиндому и за это получила оплеуху.
— Кукол обнаружили Пейн, Гаррик, Джеймс Рид и Кельвин Боннард, — вспомнил Мэтью рассказ Гаррика за ужином в день их прибытия. — Есть ли у вас предположения, почему Пейн или еще кто-то из этих людей мог подстроить всю историю с куклами?
— Нет.
— Что ж, ладно. — Мэтью заметил еще одну темную тень, скользнувшую по полу камеры, и проследил за тем, как крыса взбирается по стенке ведра и пьет воду. — Давайте допустим, что Пейн по какой-то неведомой нам причине смастерил кукол и спрятал их под половицей. Но почему этот тайник увидела во сне миссис Грюнвальд? Почему не сам Пейн, если уж ему так хотелось предъявить вещественные доказательства вашей вины?
И почти сразу он сам нашел вероятный ответ.
— А не состоял ли Пейн… э-э… в близких отношениях с миссис Грюнвальд?
— Не думаю, — ответила Рейчел. — Кара Грюнвальд жирная как свинья, и ее нос наполовину изъеден дурной болезнью.