Но вот в круг вихляющей походкой, как вдребезги пьяный, вступил серый крысеныш. Мэтью следил за ним, увлеченный не самим по себе зрелищем истребления, но быстротой и четкостью работы Линча. Крысенок куснул кукурузное зернышко, а затем вдруг начал свирепо гоняться за кончиком собственного хвоста. Он крутился на месте, а острога Линча нависала над ним, выбирая момент для удара. Наконец он лег на брюхо, как будто измотанный этой погоней. Мэтью ожидал, что сейчас мелькнет лезвие, чтобы пронзить добычу, но Линч задержал движение, испустив долгий усталый вздох.
— Знаешь, — сказал он, — они ведь не такие уж гадкие твари. Просто хотят есть, как и все. Хотят жить. Они прибыли сюда на кораблях, как и люди. Это хитрые бестии: знают, что надо держаться поближе к людям, чтобы найти еду. Нет, они вовсе не такие гадкие.
Он наклонился, приложил палец к рассыпанному по полу сладкому опию, а потом поднес этот палец к мордочке грызуна. Съел тот угощение или нет, Мэтью не разглядел, но и удрать он даже не попытался.
— Сейчас покажу один трюк, — сказал Линч.
Он взял фонарь и начал медленными волнистыми движениями водить им над лежащим крысенком. Последний не проявлял интереса, растянувшись на полу рядом с недоеденным ломтиком картошки. Линч продолжал в том же духе, неторопливо и плавно, и наконец Мэтью увидел, как крысиной хвост шевельнулся, а нос поднялся навстречу загадочной игре света посреди ночи. Прошла еще минута. Линч водил фонарем туда-сюда, не замедляя и не убыстряя движения. Свет отблескивал краснотой в глазках крысы и леденящей белизной — в глазах крысолова.
— Вставай, дружочек, — прошептал Линч. — Ну же, вставай.
Хвост крысенка подергивался, глаза следили за перемещениями света, но в остальном он оставался недвижимым.
— Вставай, вставай, — шептал Линч, снова почти нараспев. — Вставай, мой красавчик.
Фонарь продолжал описывать круги. Линч склонился над грызуном, сосредоточенно сведя кустистые брови на переносице.
— Вставай, вставай, — повторял он все более настойчиво.
Внезапно крысенок вздрогнул всем телом и поднялся на задние лапы. Балансируя хвостом, чтобы сохранить равновесие, он начал кружиться вслед за фонарем, как собачонка, просящая косточку. Мэтью и сам был заворожен этим зрелищем, вполне понимая его природу: и без того уже очумелый крысенок впал в транс под гипнотическим воздействием света. Красные глазки неотрывно следили за огнем свечи, а короткие передние лапы царапали воздух словно в попытке дотянуться до этого дивного и прекрасного явления. Кто знает, что виделось грызуну под воздействием сладкого опия — там, в самом центре пламени?
— А теперь попляши, — прошептал Линч. — Спляши-ка нам джигу.
Он слегка ускорил круговые движения фонарем, и грызун также начал кружиться быстрее — во всяком случае, так показалось Мэтью. Глядя на это, и впрямь легко можно было вообразить, что крысеныш по велению Линча сделался заправским танцором. Его задние лапки дрожали и подгибались, но он упорно тянулся к источнику света.
— Красавчик, красавчик, — произнес Линч нежным шепотом, подобным скольжению тумана по щеке.
А затем нанес удар, но без спешки, словно бы нехотя. Сразу два лезвия пронзили крысенка, который дернулся, завизжал и ощерил зубы, как поступало большинство его собратьев в минуты агонии. Линч поставил фонарь на пол, быстрым движением правой руки свернул шею зверьку и бросил его в мешок к остальным.
— Каково тебе это? — спросил он у Мэтью с широкой ухмылкой, явно дожидаясь похвалы.
— Очень впечатляет, — сказал Мэтью. — Вы могли бы в цирке выступать с этим номером, если бы не прикончили своего напарника.
Линч рассмеялся. Затем достал из сумки покрытую бурыми пятнами тряпицу и принялся вытирать кровь со всех пяти лезвий остроги, тем самым показывая, что бойня окончена.
— Выступал я в цирке, — произнес он, не отрываясь от своего занятия. — В Англии, лет девять-десять назад. И у меня был номер с крысами. Наряжал их в костюмчики и заставлял плясать — типа как сейчас. Они падки на эль или ром — а то и дурман покрепче, — и тогда при виде свечи думают, что огонек — это бог. В смысле крысиный бог или что там у них.
— А почему вы покинули цирк?
— Не поладил с его подлючим владельцем. Я приносил этому живоглоту львиную долю прибылей, а он отдавал мне сущие крохи. Да и все равно после чумы публика стала уже не та, одни нищие доходяги. — Он пожал плечами. — Вот я и нашел себе другую работенку на прокорм.
— Убийство крыс? — Мэтью с опозданием уловил в своем голосе пренебрежительные нотки.
— Полезное и выгодное дело истребления вредителей, — поправил его Линч. — Как я уже говорил, любому городу нужен крысолов. А если я в чем-то и знаю толк, так это в крысах. Ну и в людях тоже, — добавил он. — Я повидал довольно людей, чтобы предпочесть им компанию крыс. — Он встряхнул увесистый мешок с крысиными трупами. — Пусть даже и дохлых.
— Воистину замечательные убеждения, — сказал Мэтью.
Линч распрямился, поправил мешок на боку, запихнул окровавленную тряпицу в сумку и повесил ее на плечо.
— Я прожил здесь уже почти два года, — сказал он. — Достаточно, чтобы понять, что это неплохой городишко, но у него нет шансов уцелеть, покуда жива эта ведьма. — Он кивком указал на Рейчел в камере. — Потому надобно с утреца в понедельник спровадить ее отсюда прямиком на тот свет. Это избавит от мучений как ее саму, так и всех нас.
— Она причинила лично вам какой-нибудь вред? — спросил Мэтью.
— Нет. В смысле еще не успела. Но я знаю, чего она тут натворила, а может натворить бед и похлеще, если с ней не разделаться вовремя. — Держа острогу в правой руке, он левой подцепил с пола фонарь. — На твоем месте, парень, я был бы начеку этой ночью.
— Большое спасибо за вашу заботу, сэр.
— Всегда большое пожалуйста. — Линч отвесил шутовской поклон. Распрямившись, он с прищуром оглядел камеру. — Ну, я вроде недурно зачистил это местечко. Может, еще несколько тварей где-нибудь притаились, но это уже пустяки. Так что спокойной ночи, парень, тебе и ведьме.
С фонарем в руке он вышел из камеры, направляясь ко входу.
— Постойте! — Мэтью схватился за прутья решетки. — Вы что, собираетесь оставить нас без света?
— Много ли вам толку с этого огарка? Он все равно погаснет через час. А мне еще замок надо навесить. Без света оно будет несподручно.
С этими словами Линч покинул тюрьму, оставив узников в кромешной тьме. Послышалось бряцанье цепи на входной двери, запираемой Линчем, и наступила давящая тишина.
Мэтью еще с пару минут простоял на том же месте, сжимая руками прутья, глядя в направлении входной двери и вопреки здравому смыслу надеясь, что Линч или еще кто-нибудь вернется с фонарем. Уж очень угнетающе действовал на него этот мрак. Он чувствовал запах свежей крысиной крови. Его нервы натянулись до предела и могли в любой миг лопнуть, как рассеченный топором канат.
— Я предупреждала, — послышался очень спокойный голос Рейчел, — что тьма будет главной неприятностью. Они никогда не оставляют здесь фонарь на ночь. Уж вы-то могли бы знать.
— Да, — севшим голосом отозвался Мэтью, — я мог бы знать.
Он услышал, как Рейчел поднялась со скамьи. Услышал, как она шагает по соломе. За этим последовали шуршание мешковины, скрип передвигаемого ведра и наконец — шум тугой струи.
Ну вот, хоть одна проблема разрешилась, мрачно подумал Мэтью.
Ему надо вытерпеть пытку этой темнотой, хотя она кажется почти невыносимой. Но надо терпеть, потому что, если он перестанет сопротивляться этому давлению, если начнет кричать или стенать, разве это хоть чем-то поможет? Безусловно, ему по силам продержаться всего три ночи, раз уж Рейчел Ховарт продержалась целых три месяца. Безусловно, он справится.
От бревенчатой стены позади него донеслись шорохи и писк. Мэтью отчетливо понимал, что наступившая ночь станет испытанием для его характера, и если он даст слабину — все, пиши пропало.
Голос Рейчел раздался неожиданно близко — от самой решетки, разделявшей их камеры.
— Попытайтесь заснуть, если сможете. Нет смысла всю ночь стоять столбом.
Только теперь Мэтью с трудом разжал вцепившиеся в прутья пальцы и двинулся мимо письменного стола к тому месту на соломе, которое еще ранее, при свете, выбрал себе в качестве ложа. Он опустился на колени и пошарил вокруг, проверяя, нет ли здесь крыс, готовых на него напасть. Таковых на ложе не обнаружилось, хотя, судя по звукам, они находились в опасной близости. Он лег на бок и свернулся калачиком, крепко обхватив руками колени. До рассвета, казалось, была еще целая вечность.
Он услышал, как женщина также укладывается на солому. После этого установилась тишина, нарушаемая только крысиной возней. Он стиснул зубы и зажмурил глаза. Возможно, при этом он издал какой-то звук отчаяния — то ли всхлип, то ли стон, он и сам не был уверен.
— Могу я называть вас Мэтью? — вдруг спросила Рейчел.
Это было неприемлемо. Абсолютно неприемлемо. Он был секретарем мирового судьи, а эта женщина являлась подсудимой. Нет, он не мог допустить такой фамильярности.
— Да, — произнес он напряженным, готовым сорваться голосом.
— Спокойной ночи, Мэтью.
— Спокойной ночи, — ответил он и чуть не добавил «Рейчел», однако вовремя сомкнул уста, не дав прозвучать этому имени. Впрочем, оно все же прозвучало, но только в его сознании.
Он лежал, прислушивался и ждал — сам не зная чего. Быть может, жужжания светящейся мухи, подосланной к нему ведьмой. Или зловещего смеха демона, посетившего пленницу для непотребных утех; или хлопанья крыльев ворона во тьме. Но ничего подобного он не услышал. Ничего, кроме тихой возни уцелевших крыс, а чуть погодя и мерного дыхания заснувшей Рейчел Ховарт.
«Что ей нужно, так это заступник, готовый любой ценой докопаться до правды», — вспомнилось ему.
А кто в этом городе мог бы взять на себя эту роль, кроме самого Мэтью? Однако свидетельства… обличающие свидетельства… казались неоспоримыми.