— Могу себе представить. — Мэтью прислушался к нарастающей дроби дождевых капель по крыше. — И весна выдалась мрачной. Сомневаюсь, что Фаунт-Ройал выдержит еще одну такую же.
— Может, и не выдержит. Впрочем, я об этом уже не узнаю, ведь так?
Мэтью не ответил. А что он мог сказать? Когда Рейчел вновь заговорила, голос ее прозвучал глухо и тускло.
— На ваш взгляд, сколько мне еще осталось жить?
Она хотела знать правду. И Мэтью сказал:
— Судья внимательно изучит протоколы. Он взвесит все «за» и «против», учитывая известные ему примеры ведьмовских процессов. — Мэтью сплел пальцы и обхватил руками колено. — Он может вынести решение уже в среду. Вероятно, в четверг он официально предложит вам признать свою вину, а мне в тот же день поручит составить судебный приговор с датой и подписью. Полагаю… приготовления займут всю пятницу. Он не захочет приводить приговор в исполнение накануне воскресного дня и тем более в воскресенье. Следовательно…
— Следовательно, меня сожгут в понедельник, — заключила Рейчел.
— Да, — сказал Мэтью.
Последовало долгое молчание. Как бы ни желал Мэтью ее подбодрить, он знал, что любые слова утешения сейчас прозвучат глупо и пошло.
— Так тому и быть, — наконец произнесла она, с горечью и отвагой принимая неизбежное. На этом разговор был окончен.
Мэтью лег на свое уже привычное место и свернулся калачиком, чтобы согреться. Дождь стучал по крыше все сильнее. Слушая его шум, Мэтью размышлял о том, насколько проще представлялась ему жизнь в раннем детстве, когда бояться приходилось разве что кучи свиного навоза. А теперь жизнь стала слишком сложной, полной резких и непредсказуемых поворотов, подобно извилистой дороге через дремучий лес, который человеку не под силу укротить или хотя бы понять.
Его очень тревожило состояние здоровья судьи. С одной стороны, желательно было поскорее разобраться со здешними делами и уехать из Фаунт-Ройала в большой город; но, с другой стороны, его так же сильно волновала судьба женщины в соседней камере.
И не только потому, что он находил ее на редкость красивой. В этом Пейн, конечно, был прав. Рейчел и вправду казалась — по вульгарному выражению капитана — «лакомой штучкой». Мэтью вполне мог понять Пейна — да и любого другого мужчину, — испытывавшего влечение к этой женщине. Помимо того, Мэтью привлекали в ней острый ум и особый внутренний огонь, каких ему еще ни у кого встречать не доводилось. Или, по крайней мере, он еще ни разу не встречал женщины, дерзавшей публично проявлять эти качества. Его не покидала одна тревожная мысль: что, если красота и независимый характер Рейчел стали главными причинами, по которым общественное мнение городка заклеймило ее как ведьму? Наблюдательность подсказывала Мэтью, что, если человек не может никаким способом заполучить желаемое, это подспудно побуждает его уничтожить недосягаемый объект желания.
Но в первую очередь ему надо было определиться для самого себя: ведьма она или нет? До показаний Вайолет Адамс он был готов счесть свидетельства «очевидцев» злонамеренным вымыслом либо игрой больного воображения, пусть даже оба мужчины принесли клятву на Библии. Но рассказ девочки выглядел связным и убедительным. Можно сказать: пугающе убедительным. Это был не тот случай, когда ребенок проводит ночь в своей постели, а поутру принимает кошмарный сон за реальность. Нет, с Вайолет все это происходило в действительности, что подтверждалось достаточно уверенным — учитывая пережитый ею стресс — описанием деталей. Показания девочки — прежде всего касательно черного плаща с шестью золотыми пуговицами и беловолосого карлика (или «чертика», как она его называла) — добавили правдоподобия рассказам Бакнера и Гаррика. Как же теперь с этим быть?
Конечно, нельзя забывать и о куклах. Да, их мог смастерить и потом подбросить в дом кто-нибудь посторонний. Но зачем кому-то это делать? И как быть с «видением» Кары Грюнвальд, подсказавшей, где следует их искать?
Так занималась Рейчел колдовством или нет? Виновна ли она в гибели своего мужа и преподобного Гроува, если даже и не убивала их сама, а лишь высказала такое пожелание, на деле исполненное некой демонической тварью из кишащих нечистью глубин Ада?
И еще одна страшная мысль посетила его в этой связи: если Рейчел была ведьмой, не могла ли она или ее чудовищные сообщники навести порчу на судью, чтобы тяжелая болезнь не позволила ему вынести приговор?
Мэтью был вынужден признать, что хотя показания Бакнера и Гаррика грешили необъяснимыми пробелами, все три свидетельства, вместе взятые, вполне могли уподобиться факелу для смертного костра Рейчел Ховарт. Он не сомневался, что судья досконально и беспристрастно изучит все протоколы, но вердикт в данном случае мог быть лишь один: «виновна по всем пунктам». Так ведьма она или нет?
Мэтью прочел и усвоил немало ученых трактатов, объяснявших ведьмовские эксцессы безумием, невежеством, а то и заведомо ложными обвинениями, но в данном случае не мог прийти к однозначному выводу, и это пугало его гораздо больше, чем любое из кошмарных показаний.
Но ведь она так красива, думал он. Красива и одинока. Если она и вправду прислужница самого Сатаны, неужели ее властелин допустит, чтобы такая красавица погибла от рук простых смертных?
Гром прокатился над Фаунт-Ройалом. Тюремная крыша начала протекать в дюжине неплотных стыков. Мэтью лежал во тьме, ежась от холода, а его разум отчаянно бился над головоломкой внутри загадки, окутанной тайной.
Глава девятнадцатая
Перед самым началом грозы миссис Неттлз услышала звон дверного колокольчика и впустила в дом учителя Джонстона, который поинтересовался, может ли судья его принять. Экономка взяла у него черный плащ и треуголку, повесила их в прихожей и затем провела учителя в гостиную, где в кресле перед камином сидел Вудворд, так и не снявший теплую куртку и шарф после возвращения из тюрьмы. Он держал на коленях поднос, где в миске дымилась молочная каша сероватого — под стать его лицу — оттенка, и помешивал ее ложкой, чтобы остудить.
— Простите, что не встаю, — прошептал Вудворд.
— Собратьям по Оксфорду не нужны лишние церемонии, сэр.
— Мистер Бидвелл у себя в кабинете с мистером Уинстоном, — сообщила экономка. — Пригласить их сюда?
— Нет, я не хочу отрывать их от дел, — сказал Джонстон, опираясь на трость. Вудворд отметил, что этим вечером он решил обойтись без парика, демонстрируя ежик светло-русых волос. — У меня разговор к мировому судье.
— Хорошо, сэр. — Она почтительно кивнула и вышла из гостиной.
Джонстон посмотрел на кашу, которую помешивал судья.
— Выглядит не слишком аппетитно.
— Так велел доктор. Ничего другого я глотать не могу.
— Утром я побеседовал с доктором Шилдсом и узнал о вашей болезни. Печально видеть вас в таком состоянии. Насколько понимаю, он сделал вам кровопускание.
Вудворд кивнул.
— И еще сделает… попозже.
— Это должно пойти на пользу — поможет вывести из тела вредные флюиды. Могу я присесть? — Он указал на ближайшее кресло.
— Да, конечно, — прошептал Вудворд.
Джонстон с упором на трость опустился в кресло и вытянул ноги к очагу, в котором потрескивали горящие поленья. В это время начался дождь, о чем возвестила дробь капель по закрытым ставням. Вудворд снял пробу с каши, найдя ее совершенно безвкусной, каким был и его обед, ибо заложенные ноздри не чувствовали даже запаха смолистого дыма из камина.
— Я не отниму у вас много времени, — сказал Джонстон. — Хотелось бы узнать о ходе судебного процесса.
— Он завершен. Только что выслушал последнего свидетеля.
— Значит, приговора осталось ждать недолго? Быть может, завтра?
— Завтра не получится. Я еще должен просмотреть все протоколы допросов.
— Понимаю. Но вы успеете принять решение до конца недели? — Джонстон дождался подтверждающего кивка судьи, чтобы продолжить. — Не завидую лежащей на вас ответственности. Приговорить женщину к сожжению на костре — дело безрадостное.
— В этом мире… — промолвил Вудворд между двумя глотками каши, — …вообще мало радости.
— Согласен. Нас обоих судьба занесла далековато от Оксфорда. В начале жизненного пути таких, как мы, можно сравнить с яркими фонарями среди мрака невежества, однако жизнь имеет свойство покрывать стекла копотью. Но вот что я хотел бы узнать: сможете ли вы со спокойной совестью приговорить Рейчел Ховарт к смерти, даже не найдя убедительных лично для вас подтверждений ее ведьмовской сущности?
Вудворд не спеша отправил в рот ложку каши.
— Смогу. Как смогли судьи в Салеме.
— Ах да, печально знаменитый Салем. Но вы знаете, конечно же, что со времени тех событий в Салеме было написано много трудов по вопросам вины и невиновности. — Он положил руку на увечное колено и начал его массировать. — Некоторые считают, что в результате салемского процесса были казнены просто умалишенные либо ложно обвиненные люди.
— А кое-кто считает… — Вудворд умолк, чтобы сделать вдох, — что там был восславлен Христос и низвержен Дьявол.
— Ну, Дьявола низвергнуть невозможно, вы это знаете не хуже многих. Как раз напротив: если в Салеме по ошибке казнили хотя бы одного невинного человека, Дьявол может праздновать успех, ибо этим погубили свои души сами судьи.
Джонстон уставился в пламя очага.
— Я должен кое в чем признаться, — продолжил он. — Я считаю себя человеком прогрессивных взглядов и не основываю свое мнение на поверьях и суждениях прошлого. Я верю во всемогущество и мудрость Господа, но… как-то затрудняюсь принимать на веру эти истории с ведьмовством, сэр. Все это кажется мне очень сомнительным.
— Сомнительным? — переспросил Вудворд. — То есть вы сомневаетесь в правдивости свидетелей?
— Даже не знаю. — Учитель покачал головой. — Не могу понять, зачем кому-то понадобилось возводить столь изощренную клевету на миссис Ховарт — которую я, кстати говоря, всегда считал очень порядочной и здравомыслящей женщиной. Разумеется, у нее были — и сейчас есть — враги. Любая красивая женщина с незаурядным характером просто обречена иметь врагов. К числу самых ярых принадлежит Констанс Адамс. А еще была Бабушка Лори, которая кляла ее почем зря, но старуха отдала Богу душу в к