— К чему эта демонстрация, Алан? — спросил Бидвелл.
— Так я ответил судье, пожелавшему знать, позволяет ли мое увечье бегать по лестницам.
— А, вот оно что… — Бидвелл подошел к камину и подставил ладони теплу, пока учитель натягивал чулок и оправлял штанину. — Действительно, одна из фантастических теорий, выдвинутых секретарем судьи, касалась вашего колена. Он сказал…
— …Что сомневается, действительно ли мое колено так изуродовано, или я только притворяюсь, — продолжил за него Джонстон. — Мне об этом рассказал Бен. Весьма занятная, но плохо продуманная версия. Роберт, сколько лет я прожил в Фаунт-Ройале — года три? За это время кто-нибудь хоть раз видел меня передвигающимся без трости?
— Никогда, — сказал Бидвелл.
— В чем был бы смысл столь долгого притворства? — обратился учитель к Вудворду. — Боже милостивый, вот бы я вправду мог бегать по лестницам! Да хотя бы просто ходить без помощи трости! — Джонстон начал горячиться. — Представьте только, каково мне было в Оксфорде! Там, где призы всегда достаются молодым и быстрым, я ковылял, как дряхлый старик! Но мне удалось проявить себя на ученой стезе. Пусть я не мог отличиться в спортивных играх, зато блистал в аудиториях и, как следствие, был избран президентом своего клуба!
— «Клуба адского пламени»? — уточнил Вудворд.
— Нет, я о другом клубе — «Рёскины». Мы были отчасти сродни «Адскому пламени», но больше налегали на штудии. И меньше куролесили, чего уж там.
Джонстон, похоже, осознал, что сетует на собственную немощь, и взял себя в руки.
— Простите меня за этот всплеск эмоций, — сказал он. — Я вовсе не склонен к саможалению и не ищу сочувствия у других. Мне по душе моя профессия, и в этом деле я очень даже неплох, как мне кажется.
— Это факт! — поддержал его Уинстон. — Алан показал себя превосходным учителем. До его появления местная школа прозябала в амбаре, а занятия вел старый хрыч, который по учености не годился Алану и в подметки.
— Так оно и было, — сказал Бидвелл. — Когда Алан приехал сюда, он первым делом настоял на строительстве школы и начал преподавать чтение, письмо и арифметику. Благодаря ему многие фермеры и их дети теперь знают, как пишутся их собственные имена. Хотя должен сказать, что идея Алана насчет допуска в школу девочек, на мой взгляд, чересчур либеральна.
— Еще бы не либеральна! — заметил Вудворд. — Кое-кто назвал бы это нездоровым заблуждением.
— В Европе женщины становятся все более просвещенными, — молвил Джонстон слегка усталым тоном человека, вынужденного в который уже раз отстаивать свою точку зрения. — Я считаю, что в каждой семье хотя бы один ее член должен быть обучен грамоте. И если это жена или дочь главы семьи, почему бы нет?
— Порой Алан помучился, выдергивая таких девочек из семейных оков, — сказал Уинстон. — Взять, к примеру, Вайолет Адамс. Образованность не по нутру тупоумным селянам.
— Вайолет сама обратилась ко мне с просьбой обучить ее чтению Библии, поскольку ее родители к этому неспособны. Как же я мог ей отказать? Мартин и Констанс поначалу были решительно против этой затеи, но я убедил их в том, что чтение не является постыдным занятием, а Вайолет таким образом сможет угодить Господу. Но после известного вам случая девочке вновь запретили посещать школу. Это тем более досадно, что Вайолет очень способная ученица. Впрочем… хватит уже самохвальства. — Учитель оперся на трость и встал из кресла. — Пойду-ка я домой, пока еще позволяет погода. Приятно было с вами пообщаться, господин судья. Надеюсь, вы скоро поправитесь.
— Непременно поправится! — сказал Бидвелл. — Вечером сюда придет Бен и продолжит лечение. Уже скоро Айзек будет здоров и бодр, как призовой скакун перед забегом!
Вудворд чуть заметно улыбнулся. Ни при каких жизненных обстоятельствах его нельзя было сравнить с призовым скакуном. С рабочей лошадкой — другое дело, но со скакуном… А теперь еще он стал для хозяина Фаунт-Ройала просто «Айзеком», благо суд завершился и приговор был уже неминуем.
Бидвелл проводил Джонстона до парадной двери и подождал, пока тот наденет плащ и треуголку. Меж тем Уинстон приблизился к очагу. Отблески пламени играли на стеклах его очков.
— Это ж надо: сырой ветер и холод в мае! — посетовал он. — Я-то считал, что оставил капризы погоды в Лондоне! Но все не так уж плохо для владельца шикарного особняка, где всегда тепло и уютно, не так ли?
Вудворд не знал, кивнуть в ответ или покачать головой, и посему не сделал ни того ни другого.
Уинстон потер ладони над огнем.
— К сожалению, мой собственный очаг дымит, а моя крыша ночью будет протекать, как худая шлюпка. Но меня этим не проймешь. Я выдержу. Как говаривал мистер Бидвелл в трудные для компании времена: любые невзгоды только закаляют характер мужчины.
— О чем ты, Эдвард? — спросил Бидвелл, возвращаясь в гостиную после прощания с Джонстоном.
— Так, пустяки, сэр, — ответил Уинстон. — Просто мысли вслух.
Он отвернулся от камина.
— Я собирался сказать судье, что нынешнее ненастье — это еще одно свидетельство ведьмовских происков: никогда прежде здесь не было такой злотворной сырости.
— Думаю, Айзек уже достаточно осведомлен о способностях ведьмы Ховарт. Но теперь нам осталось терпеть ее только день-два, не более, верно, Айзек?
Бидвелл ждал ответа, раздвинув губы в улыбке, но взгляд его при этом был тверже гранита. Вудворд, дабы сохранить мир и добраться до постели без очередного бурного объяснения, прошептал: «Не более того». И тут же устыдился этого, поскольку выходило так, что он пляшет под дудку Бидвелла. Но сейчас он был слишком болен и утомлен, чтобы переживать еще и по этому поводу.
Уинстон вскоре откланялся, а Бидвелл вызвал миссис Неттлз и служанку, чтобы они помогли судье подняться на второй этаж. Вудворд, при всей его слабости, воспротивился попыткам девушки его раздеть и заявил, что подготовится ко сну самостоятельно. А через несколько минут после того, как он улегся, зазвенел дверной колокольчик. Вскоре в дверь спальни постучала миссис Неттлз, сообщая о прибытии доктора Шилдса, а затем появился и сам доктор со своей кожаной сумкой.
Чаша для сбора крови была подставлена. Раскаленный ланцет аккуратно и глубоко рассек едва затянувшиеся ранки от утреннего кровопускания. Вудворд лежал, свесив голову с кровати, слушал капель истекающих вредных флюидов и смотрел в потолок — на тень, отбрасываемую доктором Шилдсом в желтом свете лампы.
— Бояться нечего, — говорил доктор, массируя пальцами область надрезов, чтобы ускорить кровотечение. — Мы изгоним из вас эту хворь.
Вудворд закрыл глаза. Ему было холодно. Желудок сводило судорогами — но не столько от испытываемой боли, сколько при мысли о трех ударах плетью, предуготованных Мэтью. Зато после порки Мэтью выйдет на свободу из этой поганой темницы и одновременно — хвала Господу — освободится от растлевающего влияния Рейчел Ховарт.
Кровь продолжала течь. Вудворд чувствовал — или ему так казалось, — что у него замерзают руки и ноги. Однако его горло по-прежнему было как в огне.
Ему удалось немного развлечь себя мыслями об ошибочной теории Мэтью насчет испанского шпиона. Если такой шпион и существовал, им никак не мог быть Алан Джонстон. По крайней мере, Джонстон уж точно не был вором, похитившим золотую монету. Порой Мэтью, выдвигая свои версии, бывал самоуверен до невыносимости, и вот сейчас подвернулась возможность его осадить, напомнив, что ему так же свойственно ошибаться, как и любому человеку.
— Мое горло, — прошептал Вудворд доктору, — очень болит.
— Да, мы займемся им, как только покончим с этим.
Вот же не повезло, думал Вудворд. Захворать в таком месте, где на много лиг вокруг не найти настоящей больницы, какие есть в крупных городах. Впрочем, уже скоро его миссия здесь будет выполнена. Конечно, обратная поездка через лес до Чарльз-Тауна не предвещала ничего приятного, но еще менее он был готов проторчать в этой болотной дыре дольше одной недели.
Он понадеялся, что Мэтью достойно выдержит удары плетьми. Первый удар вызовет шок; второй, скорее всего, раздерет кожу. Вудворду случалось видеть закоренелых преступников, начинавших со слезами звать маму, когда третий удар кнута вспарывал их спины. Но скоро это тяжкое испытание закончится. Скоро они оба смогут покинуть это гиблое место, а там уже пускай Сатана сколь угодно сражается с москитами за обладание жалкими руинами Фаунт-Ройала.
«Не кажется ли вам очень странным, что Дьявол столь открыто являет себя жителям города?» — говорил Джонстон. Вудворд покрепче зажмурил глаза. «Почему бы не рассмотреть и такую возможность: если Сатана действительно орудует в Фаунт-Ройале, тогда он вполне мог придать облик миссис Ховарт настоящей ведьме. Или, может статься, колдуну».
Нет, подумал Вудворд. Нет! Ведь есть свидетели, давшие клятву на Библии; есть куклы, что лежат здесь на комоде! Если допустить, что в этом деле замешана другая ведьма, это не только отложит вынесение приговора, но также приведет к окончательному запустению Фаунт-Ройала. Нет, сказал себе Вудворд. Будет чистейшим безумием двигаться по этому пути!
— Простите? — произнес доктор Шилдс. — Вы что-то сказали, Айзек?
Вудворд мотнул головой.
— Значит, я ослышался. Еще немного, и мы закончим.
— Хорошо, — сказал Вудворд.
Теперь он мог бы вздремнуть, не будь этой боли в горле. Звук падающих в чашу капель уподобился колыбельной. Но, прежде чем отдаться во власть сна, он обязательно помолится и попросит Господа укрепить силы Мэтью, дабы он устоял перед коварством этой женщины и вынес наказание с достоинством джентльмена. К этому он добавит еще одну молитву, дабы в этой сложной ситуации сохранить ясность ума, действуя правильно и разумно, строго в рамках закона.
Однако он был болен, он был в смятении, и к тому же — как до него только что начало доходить — он был напуган. Он боялся разболеться еще сильнее, боялся столкнуться с последствиями пагубного влияния Рейчел Ховарт на Мэтью, боялся допустить ошибку. Такого сильного страха он не испытывал уже очень давно, с последнего года жизни в Лондоне, когда весь его мир разрывался в клочья подобно куску истле